Два брата, или Москва в 1812 году - Рафаил Зотов

Впрочем, старуха Леонова, как опытная московская барыня, придумывала в уме своем все возможности и причины как удивительного сходства между Сашею и Зембиным, так и произведенного ужаса над его женою. Разумеется, результат всех догадок был тот, что Саша должен быть сын… Но, к сожалению ее, эта догадка, самая вероятная, останавливалась на первой точке выводов. Никакие слухи не обвиняли Зембина в вероятности и волокитстве. Законного же и первородного сына никакой отец не отчуждал от семейства… Тут решительно самое плодовитое воображение истощалось бы напрасно и оканчивалось тем, что Саша не может быть сыном Зембиной. Но отчего же этот испуг, этот ужас, как бы изобличивший какую-то семейную тайну? Может, не было ли у него сестры, брата?.. По справкам и этого не оказывалось!.. Не истинное ли мучение? Видеть огромную семейную тайну и не добраться до нее!

Глава VII

В безмолвно страдальческом положении привезли домой Зембину. С нею же вместе приехал Сельмин, который чувствовал, что вся буря на него теперь обрушится, что Зембина должна была догадаться, что свидание устроено Сельминым и что ему надобно употребить все возможные клятвы и оправдания, чтоб не лишиться ее дружбы. Зембин был дома, когда жена его возвратилась, и по суматохе, происшедшей в доме, тотчас же бросился с расспросами, а потом уже и к жене! Она не успела еще опомниться, – ручьи слез катились по щекам ее. Сельмин стоял подле нее и собирался с духом, чтобы при первой возможности начать свои оправдания. Каково же было его удивление, когда Зембина при входе мужа вдруг встала и с улыбкою бросилась обнимать испуганного старика.

– Что это значит? Что с тобою сделалось? Где ты была? – спросил он ее.

– У обедни, друг мой! Простояла всю преспокойно и не чувствовала ни малейшей слабости… Вдруг, выходя из церкви, на самой паперти, сделалось мне дурно… так что люди на руках снесли меня в карету…

– Но отчего же, боже мой!..

– Я думаю, от множества народа… спертый воздух, ладан, свечи… Впрочем, я уже и сама не знаю отчего… Вот и Александр Петрович был со мною… Искренно благодарю вас, – сказала она Сельмину… – Вы так дружески обо мне заботились…

Сельмин не нашелся что сказать. Он не постигал, каким образом Зембина так скоро собрала свои силы и так хорошо притворяется. Он ожидал тягостных объяснений, даже какой-нибудь сцены между мужем и женою; он надеялся, что разгадка семейной тайны Зембиных в его руках, и что ж?.. Женское притворство внезапно ниспровергало все его ожидания и расчеты. Он отвечал Зембиной несколькими несвязными словами, которых никто из присутствовавших не понял, а всего менее сам Сельмин. Зембин продолжал хлопотать около жены, которая очень весело и беззаботно отвечала на его попечения и расспросы. Ничто, по-видимому, не обнаруживало в ней ни волнения, ни беспокойства. Если б Сельмин не был очевидцем и свидетелем сцены с Сашею на паперти, если бы не был удостоверен в притворстве Зембиной, то никак бы не догадался, что эта женщина испытывала в эту минуту величайшие страдания. Конечно, первые действия ее неожиданного свидания с Сашею заставили Сельмина искренно раскаиваться в участии своем в этом заговоре, но теперешнее притворство дало вдруг другой оборот его мыслям. Ему было досадно, что Зембина так искусно умеет скрывать свои чувства и свою домашнюю тайну. Раскаяние его исчезло, осталось одно любопытство, и дух зла преодолел. Сельмин решился дотронуться до болезненной и таинственной струны женского сердца.

– Впрочем, я, ей-богу, не понимаю, – сказал он Зембину. – В церкви было не так много народа… Вера Николаевна садилась уже в карету, вдруг подошел один мальчик.

– Какой мальчик? – быстро спросил Зембин.

– Я не заметила… может быть, нищенький, – отвечала, побледнев, Зембина и бросив умоляющий взгляд на Сельмина.

– Я сам не рассмотрел его, – сказал Сельмин. – Вы вскрикнули, я перепугался…

– Очень благодарна вам, Александр Петрович. Это был маленький истерический припадок… Вы к ним не привыкли… И видно, что холостой человек…

Все это Зембина говорила с ласковою улыбкою, которой сильно противоречила возрастающая бледность лица ее. Видно было, что усилия притворства с трудом одолевали страдания сердца. Воспоминание о мальчике, так жестоко сказанное Сельминым, довершало мучения. Зембина инстинктивно решилась сказать еще одну незначащую фразу из светского словаря, но это было последнее ее усилие. Страдания преодолели, фраза была не кончена, и Зембина с тихим вздохом упала без чувств на диван. И муж и Сельмин бросились к ней на помощь; весь дом пришел в движение. Сельмин, чувствуя новую свою вину, спешил уехать под предлогом отыскания доктора.

Через полчаса возвратился он с врачом, но Зембина была уж в своей спальне, куда отправился доктор с мужем, а Сельмин остался в кабинете генерала. Через четверть часа Зембин воротился угрюмый, печальный, безмолвный… Сельмин ожидал от него расспросов о встрече с Сашею, но старик молчал и на вопрос Сельмина о здоровье Веры Николаевны отвечал сухо:

– Ничего! пройдет!

Сельмину больше нечего было делать, как проститься и уехать. Но все случившееся так глубоко поразило его, что он не решился ехать к Леоновым, которые с нетерпением ожидали его, чтоб узнать о последствиях рокового свидания.

К вечеру приехал к Сельмину сам Зембин.

При входе его Сельмин предвидел, что надобно готовиться к объяснению.

Разговор, разумеется, начался с того, что Сельмин спросил о здоровье Веры Николаевны.

– Ей лучше, да мне-то, братец, хуже, – угрюмо отвечал Зембин.

– Что ж случилось?

Генерал печально покачал головой и не отвечал. На лице его заметна была внутренняя борьба. Ему не хотелось нарушить молчания, которое он столько лет сохранял, а между тем он чувствовал также необходимость узнать от Сельмина то, чего он сам не мог добиться от жены. Он даже надеялся успеть в этом, не высказывая всей своей семейной тайны Сельмину. Но, подавляя сильное волнение чувств, он не предвидел, что первая капля, переполнившая сосуд, непременно увлечет за собою целый поток. В груди его кипела огненная лава; она уже поднималась к своему кратеру; одно мгновение, и она должна была вылиться через края губительною струею.

Видя, что Зембин ничего не отвечает на вопрос о здоровье жены, Сельмин начал самый обыкновенный, сухой, прозаический разговор. Он спросил его что-то о постороннем предмете, но тот продолжал угрюмо ходить по комнате, не отвечая ни слова. Оставалось действовать открыто.

– Что с вами, генерал? – спросил наконец Сельмин. – Вы так печальны, в таком волнении… С вами, верно, что-нибудь случилось.

– Да, братец! – отвечал наконец Зембин с глубоким вздохом. – И за этим-то я к тебе приехал… Ты, наш давнишний друг, должен отвратить от нашего дома ужасное несчастие, которое ему, может быть, угрожает.

– Боже мой! Говорите, приказывайте… Я на все готов…

– Я и сам еще не знаю… Твоя дружба должна объяснить и открыть все дело! Кто тот мальчик, который подошел сегодня после обедни?.. Знаешь ли ты его или нет? Говори просто и откровенно.

– Знаю… и я даже Вам несколько раз говорил о нем мимоходом. Это студент здешнего университета… брат прекраснейшей девушки… которая очень похожа лицом на вас…

– Знаю, братец, знаю… только что это не может быть он… то есть не она… то есть… Одним словом, я опасаюсь встречи только с одним существом… другого же тут быть не может…

– Я вас не понимаю…

– Не мудрено… я и сам не знаю, что говорю, только дело вот в чем… Хочешь ли ты доказать мне свою дружбу? Хочешь ли исполнить мою просьбу?

– Что за вопрос? Скажите только, что надобно делать?..

– Узнай мне самым верным образом, кто этот мальчик… кто его… отец? откуда он взялся? где воспитывался? Одним словом, мне нужно знать не теперешнюю его жизнь, а историю его детства… Понимаешь?..

– Очень понимаю – и ваше поручение очень легко исполнить… Он всякий день бывает у Леоновых, которые знают все подробности его жизни и детства… Они мне даже рассказывали об этом, но я вовсе не любопытствовал… Помню только, что он сирота и живет милостями одного дяди, весьма странного человека, который живет пустынником всю свою жизнь…

– Пустынником! – вскричал Зембин почти в исступлении. – Так это он!

– Кто он?

Этот вопрос мгновенно охладил видимое бешенство Зембина. Он чувствовал, что надо открыть Сельмину все, – а это было сверх сил его. Он замолчал и в ужасном волнении начал ходить по комнате. Сельмин видел, что настойчивость может все испортить, и потому решился продолжать разговор, как будто не замечая скрытности Зембина.

– Что же касается сестры его, – продолжал Сельмин с видимым равнодушием, – то она живет в подмосковной или калужской деревне у какой-то тетки.

– Что за гиль, братец? – перебил его Зембин. – У него не может быть сестры…