Оберег на любовь. Том 2 - Ирина Лукницкая

Колька слыл известным мастером пантомим и импровизаций, поэтому мы без труда отгадали, что дело его каким-то образом связанно с космосом. Замедленно и хаотично перемещаясь по огороду, он явно изображал невесомость. Его вроде бы корежило, но как-то очень плавно. Версий в связи с этим появилось много, среди коих самой популярной была, естественно, профессия космонавта. Однако не тот Колька был человек, чтобы так выкамаривать перед нами ради, в общем-то, стандартной мечты. Поэтому имели место другие варианты. К примеру, испытатель скафандров, или водитель лунохода, или даже собака Белка, и из той же оперы – Стрелка. Но на все наши лепые и нелепые предположения мим отрицательно мотал головой. Мы измучились от догадок, неуемной энергии затейника и собственного беспрерывного смеха, но раскусить фокус не могли.

– Как же вы стандартно мыслите, друзья! – разочарованно сказал Коля, когда кто-то из публики, забывшись, уже в двадцатый раз выкрикнул, осененный внезапной догадкой: «Я знаю! Космонавт! Космонавт!».

– Ну, нет же! Не то. Не космонавт, а вовсе наоборот. Я хочу стать астронавтом.

– Тише ты. Диссидент здесь выискался, – пугливо оглянулась по сторонам Ольга, самая старшая и самая осторожная в нашей компании. – Они нашу олимпиаду бойкотировали, а он! Сумасшедший, думай, что говоришь!

…Это невероятно, но Колькина мечта частично сбылась. Нет, он, конечно, не стал астронавтом, но стал гражданином Америки. И живет наш Коля теперь в городе Цинциннати, что в штате Огайо, и шпарит по-английски, будто жил в Новом Свете с самого рождения. И я у него была, мед, пиво пила… А тогда, на Светкиной даче, он шутил или просто хулиганил, чтобы нас повеселить…

А Соня мечтала о большой овчарке.

А я? Я закрыла глаза и представила. Оказывается, я мечтаю только об одном. Когда-нибудь увидеть Лешу. Ну, хоть один разок! Хотя бы издалека.

Через пару недель мы навестили еще одну «вотчину». Так балагур Колька окрестил огород своей бабки. Поездка оказалась вовсе не загородной, поскольку участок размещался в черте города. Добираться туда было совсем не сложно. Вышли на конечной трамвая и подались пешком вдоль длинной тополевой аллеи, которая служила лесозащитной полосой, заслоняя сады от пыли и городского шума. Пока брели, наткнулись на грибы сугубо городского происхождения. Раньше я о таких и не слыхивала. Коля поведал нам, что это подтопольники, и они вполне съедобные. Раз съедобные, надо брать! Мы кинулись рвать грибы, выворачивая ножки вместе с корнями, так как ножика с собой ни у кого не оказалось. Но подтопольников была такая прорва, что собирать их нам очень быстро наскучило. Ведь собирать грибы интересно, когда их искать надо. А так…

– Ну, вы и куркули! – удивлялись Соня и Света Попова, видимо, сравнивая свои скромные шесть соток с Колькиной вотчиной. И верно, огород показался мне бескрайним. Плюс многочисленные теплички, сараюшки и погребок, на крышке которого висела масса разнокалиберных замков. Хозяин, весьма довольный нашей реакцией, беспардонно хвастался:

– У нас тут все прет, как на дрожжах. По пятьсот банок на зиму закручиваем! Вот такие помидоры! А редиска по весне? Вы когда-нибудь видели редиску размером с мандарин?

– Все ясно, – вдумчиво сказал Сережа Сизиков, поправляя очки, – радиация. Промзона-то рядом. Такая близость к заводу химконцентратов, доложу вам, друзья, даром не проходит…

– Да иди ты! – удивленно ахнула пухлая Верочка, до сих пор радостно-вкусно обнюхивающая крепкий гриб.

Она перестала раздувать ноздри, недоуменно скосила глаза на большую коричневатую шляпку, однако с набранным добром расставаться не пожелала и быстро засунула добычу себе в пакет…

И опять было довольно тепло. Даже налетающий моментами опасный осенний ветерок не мог заставить меня надеть ветровку и берет. Колька тащил нас на озеро. Он с сожалением сообщил, что водоем теперь – сплошная помойка, а ведь когда-то там даже раки водились. Однако сполоснуться можно. Идея казалась безумной. Кто купается в октябре? И ведь полезли! Конечно, только мальчишки. А мы пока на бережку жарили на палочках колбасу, сало и резиновые грибы. Потом все с аппетитом уминали подобие шашлыков и заедали потрясающими солеными помидорами из погребка Колькиной бабки. Сонька уставилась на меня, как на камикадзе, когда я решилась отведать экзотических подтопольников: видимо, она одна все еще находилась под впечатлением от известия о близкой радиации.

– Хочешь загнуться? Тогда хоть записку напиши: «В моей смерти прошу никого не винить».

– А мне вкусно!

Мне действительно было вкусно, и вообще очень светло и спокойно. Охаянное Николаем озеро показалось мне даже живописным. Окруженное частой березовой рощей, оно будто лежало в чаше золотых деревьев. Листопад уже начался и прикрыл озерные берега. Вода была темная-темная и чуть-чуть морщинилась от ветра. Кстати, особой помойки я не заметила. Слой шуршащей листвы равномерно усеял землю и скрыл следы дикого обращения человека с природой.

Мне нравились наши поездки. Природа и грусть, грусть и природа – вот мое неизменное состояние той осенью. Я все время прислушивалась к себе. Вроде, и хорошо, что душа уже не болит и не мечется. Но от того, видно, и грустно.

Пришел ноябрь, а зима и не думала наступать. Шестого числа, в предпраздничный день, мы уже не учились. «Наконец-то отосплюсь», – еще накануне твердо решила я. С вечера даже предупредила сестренку: «Только попробуй, разбуди – убью!» – и показала ей внушительный кулак. Ира прониклась и сказала, что пойдет играть к маме в спальню, если что. Вот и славно. Теперь покой мне обеспечен. Не тут-то было. Вдруг звонок с самого утра. Это Соня:

– Приветик. Ты спишь что ли?

– А ты как думаешь? Половина восьмого только! Поспишь с вами со всеми, – справедливо ворчала я.

– Тут такое дело. На самом деле я тоже не сумасшедшая вставать в такую рань. Я уже спать вчера ложилась, и вечер, вроде, не предвещал ничего неожиданного, вдруг звонит Генриетта.

– Да что ты?! – мигом проснулась я. – Что-то случилось?

– Нет, нет. Не пугайся. Все в порядке. У нее просьба. Она хочет, чтобы мы с тобой съездили к ней на дачу в Кувшинку. В последний раз, когда она там была, свои розы на зиму укрывала, умудрилась очки для чтения забыть. Ты можешь представить Генриетту без очков для чтения?

– Нет, пожалуй. Впрочем, я не знаю, – нервно отвечала я, теребя шнур от телефона.

Меня начало сильно лихорадить от волнения:

– Она точно нас двоих просила? Или ты сочиняешь?

– Ты что?! Она так и сказала. «У вас же, – говорит, – с Полиной, ножки молодые, быстрые. Люсю, дескать, как-то неудобно просить. Ей и так на работе достается. Пусть хоть в праздники отдыхает. Да и дачный сезон твоя мать уж давно закрыла. А вы, как быстрые ласточки, слетаете туда да обратно. Побудете на природе в свое удовольствие. А потом, после дачи, – сразу ко мне!». Ну, к ней, то есть… Чуешь, Полинка, чем пахнет? Пирогом с палтусом. Бабуля нас с тобой персонально к себе в гости приглашает. Аккурат на Седьмое Ноября.

В голове у меня щелкнуло:

– Подожди. Так сегодня еще только шестое. Если ласточками туда, обратно, и на седьмое пригласила, почему ты мне с утра названиваешь сегодня?

– Я тут вот что, Полина, надумала. Если нам сейчас быстренько одноклассников обзвонить, собрать теплую компанию да мотнуть в Кувшинку с ночевкой.

При вторичном упоминании Кувшинки я вздрогнула во второй раз.

– Ты всю ночь, что ли, думала, мать?

– Именно. Всю ночь.

– А тетя Люся? Ей оно надо? Сама говоришь, дачный сезон уже закрыли. Порядок, наверное, там навели идеальный.

– Ой, Полина, какая ты скучная. Как закрыли, так и откроем. Теплынь вон на дворе какая. Грех не попользоваться. На девять на электричку уже не успеваем. Думаю, часов на двенадцать надо ехать. Как считаешь?

– Ну, Сонька! Авантюристка ты у меня. Ладно. Пошла у родителей отпрашиваться.

На мое удивление, родные отпустили меня легко. Папа лишь спросил, картавя и лукаво щурясь, как дедушка Ленин:

– А как же демонстрация трудящихся?

– У нас теперь это дело добровольное!

– Неужели? А мне казалось, для вас, старшеклассников, добровольно-принудительное?

– Пап, но это же не праздная поездка на пикник. У нас миссия. Должен же кто-то старушке помочь?

– Ладно, тимуровцы, поезжайте. Дело и вправду благородное.

– Пусть едет. Уроки да тренировки. Вздохнуть девчонке некогда. Воздухом хоть подышит, пока погода стоит, – дала добро на поездку и мама.

– Только куртку теплую надень. В лесу-то, поди, прохладно?

– А новую можно? Только, наверное, в ней жарко будет.

– Ничего, жар костей не ломит.

…Новая японская куртка досталась мне, можно сказать, в лотерею. Хотя у мамы на телеграфе это почему-то громко называлось распределением по профсоюзной линии. На весь коллектив периодически выделялась одна добротная импортная вещь. Обычно дележ происходил так: в шапку бросались бумажки, в большинстве своем девственно чистые, и лишь на одной писалось наименование вожделенного дефицита. Тут уж как кому фортуна улыбнется! Участники жеребьевки с замиранием сердца тянули свернутые бумажки, и счастливчик становился обладателем качественной шмотки. Разыгрывалось все. Китайские фабричные носовые платки, финские пуховики, чехословацкие туфли, польские джинсы, ГДР-овские детские коляски. Однажды Ирке достались невероятно уютные дутые сапожки небесно-голубого цвета с искусственным мехом внутри, австрийского производства. Жаль, что сестра их так и не поносила. Распределение происходило глубокой зимой, когда в нашем регионе все дети поголовно носят валенки. Мама, вытянув непустую бумажку, от счастья даже не заметила, что обувка придется ее дочери только-только, схватила добычу и – домой. К приходу весны нога ребенка еще подросла, и сапоги на нашу Золушку уже не лезли. Так вот и упустили тогда Синюю птицу дефицита.