Третья стадия - Люба Макаревская

дома до офиса. Новый сотрудник, что-то в его лице с самого начала причиняло ей боль. Тонкая светлая кожа, синие глаза, рыжеватые волосы. Подростком Аглая читала любовный роман начала двадцатого века, в котором у главного героя были рыжие волосы, и она могла бы сказать себе, что ее влечением к нему движет только желание узнать, каков цвет его лобковых волос, как схожее желание движет опытным повесой при взгляде на женщину новой масти, но нет, он вызывал у нее нежность, и это причиняло Аглае определенный дискомфорт – ей все время хотелось отменить эту боль своей несостоявшейся влюбленности, и тогда она открывала серебряную крышку лэптопа под номером CPWRN65KH3QD.

И однажды майским вечером в кромешной темноте своей комнаты Аглая, как всегда, просматривала порноролики, чтобы не рыдать; она увидела совершенный объект: он появился на экране посреди комнаты в стиле инди – длинное белое шрамированное тело в татуировках дотворк, пересеченных цветущей веткой ирисов, красивое лицо, на котором застыло слабоумное выражение, узкие кисти рук, роскошный двадцатисантиметровый член. Вся эта безупречно сконструированная механика секса, быстрые фрикции, напоминающие движения станка, белые тела, слюна и сперма. Жидкие кристаллы отражали свет, пиксели перемещались, превращаясь в бесконечную влагу внутри ее вагины. И она млела и текла. И затем, пережив кратковременное исчезновение в чужих стонах, Аглая ушла в ванную, там она отработанным жестом извлекла бритву из тонкой бумаги, похожей на папиросную, и с небольшим усилием несколько раз порезала свои бедра. В процессе она успела подумать: не слишком ли это в духе Эльфриды Елинек – резать себя после мастурбации? Увидев капли крови на кафельном полу, Аглая вспомнила своего друга, его давний невроз, связанный с мучительным волнением, почти страхом перед приходом клинера из-за таких же вот пятен крови в ванной. Их действительная дружба началась с короткого разговора об аутоагрессии, и он сказал ей тогда:

– Покажите руки.

И Аглая вытянула перед ним свои руки, он бегло и с недоверием оглядел паутину белесых слабых полосок до сгиба ее локтей и вынес свой вердикт:

– Детский сад.

И она ответила ему:

– Но вы же не видели моих бедер.

Безусловно, селфхарм в наши дни сближает людей быстрее и эффективнее алкоголя, думала Аглая, выключая свет в ванной комнате. Она обработала девять тонких полосок раствором хлоргексидина, выпила таблетку снотворного и легла в чистую постель, как в братскую могилу. Реминисценция наоборот – процесс забывания. Свернувшись калачиком, Аглая забывала: имена, лица, запахи, цветы, цвета, стекла, фантики, журналы, этикетки, названия, даты, поры, черты, ощущения, рождения, смерть Баха, Моцарта и дефлорацию. Ей нестерпимо хотелось увидеть ребенка, как чистые голубые глаза широко раскрываются, осмысляя ее не как молодую нервную женщину, а как часть Вселенной.

Аглае приснилась магма – черная женщина, смерть с тысячью языков и фаллосов в руках и один сплошной густой язык нефти вместо тела. Раздваивающийся язык нефти, заражающий ее священной темнотой.

Удовольствие выходить из дома только под вечер, обреченность быть зависимой. Если бы Аглая научилась конвертировать собственную болезненность в лживые акции успеха, ей позавидовали бы сильные мира сего. Но она всегда стремилась только спрятаться от боли, укрыться от нее любым доступным способом, и ее внутренняя поврежденность росла, как полость незашитой раны. Днем в офисе, лакая черный растворимый кофе, отчего-то пахнущий хлоркой, она находилась в предгаллюцинаторном состоянии, ее уже не волновал новый рыжеволосый сотрудник, ее зрение и тело жаждали только воссоединения с мерцанием экрана. Она наивно думала о том, почему у всех знакомых ей мужчин не может быть настолько красивых членов, возможно, это бы сподвигло ее стать адептом хоть какой-то веры и даже соблюдать пост. Все, что ей было нужно, – это избавление от реальности любой ценой.

Вечером все повторилось: Аглая открыла крышку лэптопа, на экране снова возникло белое тело и утвержденное сценарием движение агрессии, внезапно клавиатура стала горячей и лэптоп зашумел, моторы внутри него как будто сорвались с шестеренок и несколько секунд гудели, точно вертолет перед взлетом, прежде чем экран погас, актер успел схватить актрису за волосы, и воцарилась тьма, из устройства пошел дым, и затем внутри него что-то издало слабый всхлип, и тьма соединилась с тишиной.

Аглая надела темно-синий плащ и вышла из дома, она решила предать земле своего главного товарища последних лет. Прижимая лэптоп к груди, она прошла Крымскую набережную в легких сумерках и направилась в Нескучный сад сквозь воздух, раненный красотой цветения, в поисках тайного места для захоронения. Аглая миновала идеально упорядоченные ландшафтным дизайном молодые деревья, лавандовые сгустки, запахи сахарной ваты, смех счастливой молодежи на роликах и, поднимаясь в гору, проникла туда, где еще нетронутая листва, сгущаясь, становилась чуть более свободной; она раскопала руками влажную землю и опустила в теплую черноту тонкое металлическое тело лэптопа под номером CPWRN65KH3QD. Она заботливо белыми руками укладывала его поглубже, как утонувшего котенка или средневекового младенца, удушенного пуповиной при неудачных родах. Затем Аглая быстро засыпала могилу, оставив тонкое квадратное тело, хранящее тайну о рецепторах ее возбуждения, в весенней земле. Матрица экрана, столько раз воспроизводившего перед ней акты семяизвержения, теперь будет медленно покрываться ржавчиной, возможно, в непосредственной близости от других тайников с наркотическими веществами.

Стоит ли ей оплакивать эту смерть материнской платы и утрату источника однообразного удовольствия? Аглая уже знала, что возьмет новый ноутбук этой же марки в кредит и, вероятно, будет меньше есть, чем ускорит развитие своего гастрита в пылающее слово «язва», но разве сможет она смотреть на любимое ей белое тело в плохом качестве?

– Купишь мне вина? – Аглая посмотрела своими черными глазами якутского ребенка на знакомого из соседнего отдела.

Он кивнул:

– Почему нет?

Бар дымился от людей, два-три бокала красного, ее руки еще помнили мягкость земли и дым цифровой смерти.

Он спросил ее:

– К тебе или ко мне?

Он раздвинул ноги Аглаи на белых накрахмаленных простынях. Не так, не то, то лежит в тайном заповедном углу Нескучного сада.

«Что же делать? Пройти сквозь дно серого изнасилования или вступить в конфликт?»

Темная власть потолка и струя спермы, текущая по ее израненному бедру, – все разрешилось само, пока Аглая думала, как быть. Она взглянула на свою руку в свете включенного ночника, под ее ногтями оставалась тонкая темная кайма земли. Ей хотелось вернуться в сад, в его секретную точку, и выкопать умерший лэптоп, снова касаться его клавиатуры пальцами, встретить собственные отпечатки и обрести единство с ними.

В день, когда у Аглаи начались месячные, она распаковала новый ноутбук.

Цифровой голод был окончен, смерть