Цветы в Пустоте. Книга 1 - Леа Рэд

Руно любил издеваться почему-то больше всех, каждый раз зачем-то связывая его, несопротивляющегося, проклятыми лесками и стараясь причинить как можно больше боли. Тот абсолютно не понимал его мотивов, но на всякий случай старался его не провоцировать: он был во много раз опаснее Аргзы уже одной своей непредсказуемостью. Пару раз он пытался поговорить с ним, пробовал узнать, что за гнетущее чувство разрушения им движет, или предложить свою помощь – безрезультатно. Жалкие остатки существа, бывшего когда-то Конрадом Грэном, уже не имели ничего общего с логикой и разумностью.

Однажды, проснувшись утром, Аргза с удивлением обнаружил, что совершенно выспался – причем не только сознанием, но и телом. Похоже, Конрад либо не приходил, либо ушел уже вечером. Сильвенио в кровати не было, как не было и обычно заранее приносимого им в его комнату завтрака. Он попробовал позвать его по телепатической связи – тот не отозвался. Такое бывало крайне редко, но все же случалось, и причин для беспокойства вроде бы не было. Однако какая-то смутная, неясная тревога неприятно царапалась внутри, и Аргза, одевшись, решил все же заняться его поисками немедленно.

Странное дело – Сильвенио не обнаружилось ни в кабине управления, ни в каморке механиков (Джерри тут же вызвался присоединиться к поискам, вмиг обеспокоившись пропажей друга), ни где-либо еще на всем огромном корабле.

В конце концов Аргза нашел его в самой дальней пустой кладовой, где раньше располагалась комната уборщика. Сильвенио был абсолютно обнажен, одежды его поблизости не обнаружилось. Он стоял на коленях, привязанный лесками к вертикальной железной трубе, проходящей в углу сквозь всю высоту комнаты. Спина была вся испещрена темно-серебряными глубокими бороздами с рваными ярко-красными краями, с которых капало оба вида крови одновременно. Чем ее изодрали, было непонятно, но, судя по цвету ран, яда в кровь не попало, а значит, железные когти Аргзы не имели к этому отношения. И то хорошо.

– Лиам?

Тот не откликнулся и никак не среагировал, оставшись неподвижным, и на мгновение Аргзе показалось, что тот потерял сознание. Но – нет, глаза у него были открыты. Аргза глубоко вздохнул и, подойдя ближе, убрал лески, впивавшиеся в тонкие исцарапанные руки. Помог безучастному, словно кукла, Сильвенио подняться на ноги, удостоверился, что благодаря Контролю тот может идти самостоятельно. Набросил на него свою шубу, прикрывая от холода и чужих глаз и оставшись в одних штанах. И молча направился к себе, зная, что Сильвенио пойдет за ним.

Он и пошел и тоже не произнес ни слова по пути. Ничего не сказал он и тогда, когда Аргза усадил его на край кровати и начал аккуратно втирать в его спину ту самую пахучую мазь. Контроль делал свое дело на славу – он не чувствовал совершенно ничего. Его охватило тягучее, унылое безразличие к происходящему.

– Смотри, – произнес вдруг пират, стремясь нарушить воцарившуюся между ними напряженную тишину. – Ты должен ценить свое выгодное положение. Заметил, что я здесь больше ни о ком, кроме тебя, не забочусь? Я даю тебе все, что попросишь, лечу тебя, разрешаю пользоваться всякими приятными привилегиями вроде моей собственной ванной и разных послаблений. Ты еще с детства у меня… на особом счету. Не такое уж я, выходит, и чудовище, верно?

Сильвенио немного помолчал. Потом повернул голову, глядя на него пустыми глазами живого мертвеца, и, кое-как разлепив пересохшие губы, слабым равнодушным голосом ответил:

– Нет, сир. Простите, но… вы и впрямь самое настоящее чудовище. Жестокое, безжалостное и эгоистичное. Самовлюбленное. Вы думаете, что на все в этой жизни имеете исключительное право, что никто вам не указ. Вы… похожи на избалованного ребенка, которому так и не объяснили, что он вовсе не является центром мироздания. Не объяснили, что существуют другие люди помимо вас и их надо уважать. У вас внутри нет абсолютно ничего, вы никого никогда не любили. Вам кажется, будто своей заботой обо мне вы частично искупаете свои грехи… но это не так. Это всего лишь иллюзия, в которую вам так удобно верить. Вы заботитесь обо мне только потому, что хотите выглядеть чуточку лучше в своих глазах… хотите иметь еще один повод собой гордиться, упиваться своей якобы добротой, прибавляя к собственному воображаемому портрету лишние штрихи мнимого великодушия… говорить себе, что вы умеете не только причинять боль… Но мое благополучие вас при этом на самом деле нисколько не интересует.

Глаза варвара темнели все больше с каждым его словом – хотя, казалось, темнее было некуда уже в самом начале. Он спокойно дослушал его до конца, а потом вдруг резко столкнул его с кровати и отшвырнул мазь, которой успел обработать только пару царапин.

– О, – сказал он, жутковато ухмыляясь и глядя на него с ледяным презрением. – Значит, так ты считаешь? Что ж, благодарю, моя пташка-говорун. Ты открыл мне глаза. Я действительно безнадежный лицемер и эгоист, страдающий к тому же неизлечимым нарциссизмом, и, раз уж ты все это так тонко подметил, нужно уже в этом признаться, верно? Но не волнуйся, я даже обещаю прилежно встать на путь исправления. И первым шагом на этом пути, я думаю, должен стать добровольный отказ от всех этих тешащих мое самолюбие иллюзий. Ты прав, мне не нужно относиться к тебе так бережно – ни к чему, раз уж это тебя так огорчает. Что ж… хорошо. Свободен, Лиам. У тебя два часа, чтобы привести себя в порядок, потом жду в кабине. Впрочем, нет, два часа – это слишком. У тебя час, и, кстати, не забудь принести в кабину мой завтрак. С тебя еще причитается за опоздание.

Сильвенио, который из-за включенного Контроля не спал всю ночь, так и проведенную на коленях в холодной кладовке, устало поклонился и вышел из комнаты, надев предварительно свои запасные брюки, висевшие на стуле, чтобы не ходить по коридорам голым – шуба так и осталась лежать на кровати пирата. Пока он шел к себе, вокруг слышались испуганные перешептывания попадавшихся на пути рабочих: «Опять хозяин над ним издевался, ужас!», «Глянь на спину пацана, кошмар какой!» – и все в таком духе. Даже совершенно посторонние люди уже давно сочувствовали ему, любимчику капитана…

– Извини, конечно, но ты редкостный придурок, – заявил Джерри, когда Сильвенио вечером кое-как добрел до механического цеха после целого дня работы и рассказал ему о случившемся.

– Я лишь сказал чистую правду… что здесь такого?

Джерри вымученно вздохнул:

– Ты не понимаешь? На самом деле не понимаешь? Слушай, дружище, правда твоя – это, конечно, замечательно просто, но… Правда не