Мантык, охотник на львов - Петр Краснов

Совсѣмъ маленькая была эта церковь. Почти квадратный залъ съ широкими окнами былъ полонъ свѣта. Некрашенные полы, простыя бѣленыя стѣны: все сверкало чистотою. Въ глубинѣ залъ былъ перегороженъ иконостасомъ. Склеенный изъ бѣлой бумаги, съ бѣдными иконами, съ росписью потолка, съ паникадилами изъ дерева и жести, съ простыми аналоями, накрытыми чистыми полотенцами, — все было сдѣлано руками самихъ дѣвочекъ и ихъ воспитательницъ — онъ производилъ неотразимое впечатлѣніе умиленной вѣры и святости.

Маленькій храмъ, храмъ игрушка, кукольный храмъ поразилъ Мантыка. Онъ почуялъ въ немъ незримое присутствіе Христа. Какъ въ томъ богатомъ и прекрасномъ храмѣ св. Александра Невскаго въ Парижѣ, гдѣ сверкали лѣпныя золоченыя колонны, гдѣ поражала красота иконъ, писанныхъ лучшими художниками, a высокій куполъ уносилъ мысли къ небу, гдѣ были пестрые мраморные полы и куда по крутой каменной лѣстницѣ входили сквозь свѣтлую сѣнь — былъ Христосъ, такъ былъ Онъ и здѣсь, въ этомъ кукольномъ храмѣ, съ любовью созданномъ маленькими дѣтскими ручками и странно напоминавшемъ бѣдныя церкви глухихъ Русскихъ деревень.

Мантыкъ застылъ у входа, не смѣя сѣсть на табуретку, предложенную ему Галиной.

«Да, правду говорилъ дѣдушка, Богъ вездѣ«, - подумалъ Мантыкъ и долго крестился на иконостасъ.

Галина встала. Синіе прозрачные глаза смотрѣли на Мантыка. Въ окно широкимъ потокомъ, четырьмя золотыми столбами съ крутящимися пылинками вливались солнечные лучи и раздѣляли Мантыка отъ Галины. Черезъ нихъ золотымъ казался Мантыкъ. Онъ кончилъ креститься и обернулся къ Галинѣ. По его восторженнымъ, блестящимъ глазамъ Галина поняла, что и спрашивать ни о чемъ не надо. Ъдетъ вслѣдъ за Колей ея милый Мантыкъ. «Какъ это случилось»? — Галина не допрашивала. Она вѣрила въ чудеса. Она вѣрила въ то, что, если захочетъ Богъ, и волшебный котъ придетъ помогать ея милой мамочкѣ, какъ приходилъ къ ней во снѣ, во время болѣзни. Захотѣлъ Богъ помочь Мантыку: — ну, ѣдетъ Мантыкъ въ Африку! Чему тутъ удивляться?.. Очень даже просто!.. Почему ему и не ѣхать?..

— Ъдете? — затаивая дыханіе, спросила Галина. — А, когда?

— Сегодня.

— Какъ жаль… Нельзя проводить… Какъ Колю. — Галина скосила глаза на узкую дверь, ведшую въ церковь и тихо добавила: — будни… Онѣ не пустятъ… И мамочка не можетъ.

— Теперь, Галина, — говорилъ Мантыкъ, — можете быть совсѣмъ спокойной за Колю. Ежели даже на него, допустимъ… ну хоть — сорокапудовый левъ набросится — можете быть спокойны, Галина, — ухвачу за хвостъ возлѣ самой кисти и оттяну того льва отъ Коли.

Галина съ восхищеніемъ посмотрѣла на Мантыка.

— А ружье? — тихо сказала она. — Безъ ружья нельзя… Никакъ нельзя…

— Есть, — прошепталъ съ видомъ заговорщика, Мантыкъ. — Тысячу шестьсотъ франковъ за него отдалъ со всѣми принадлежностями.

— Откуда столько денегъ?.. Это ужасно сколько. Не сосчитать.

— Было у меня… Заработалъ: — двѣ тысячи двѣсти сорокъ франковъ.

— Двѣ тысячи двѣсти сорокъ, — въ благоговѣйномъ ужасѣ сказала Галина. Эта цифра не вмѣщалась въ ея маленькой круглой головкѣ съ золотыми косами. Мамочка больше ста пятидесяти при ней не считала. Сто пятьдесятъ они платили въ гостинницѣ за двѣ недѣли.

— Двѣ тысячи двѣсти сорокъ, это ужасно, Мантыкъ, какъ много. Что же у васъ осталось?

— Да вотъ ружье купилъ, да билетъ до Марсели, да дѣдушкѣ мало-мало оставилъ… Двѣсти франокъ осталось.

— Двѣсти франковъ, — задумчиво сказала Галина. — это, Мантыкъ, совсѣмъ, кажется, немного… для Африки.

— Много ли человѣку надо, — безпечно сказалъ Мантыкъ, повторяя любимую поговорку Селиверста Селиверстовича.

Онъ взглянулъ на часы.

— Пора, Галиночка, — сказалъ онъ, протягивая Галинѣ свою крѣпкую, въ мозоляхъ отъ руля, руку.

— Постойте, — серьезно сказала Галина. — Я васъ перекрещу.

Пухлыя маленькія губы надулись. Стало серьезнымъ розовое лицо. Потемнѣли сосредоточенные глаза и Галина, подражая мамочкѣ, перекрестила Мантыка.

— Не забывайте же своей Галины, Мантыкъ.

— Первый левъ вамъ.

— А съ послѣднимъ вы сами сюда, — по женски мило улыбнулась Галина и маленькія ямочки, какъ у мамочки, зарозовѣли на ея щекахъ.

— Послѣдній не скоро, — сказалъ Мантыкъ. — Я хочу: — много.

— Двѣнадцать — твердо, что-то вспоминая, сказала Галина. — Тринадцатаго, слышите: — не хочу. Не надо… фу!.. не надо, не надо тринадцатаго, — съ искаженнымъ ужасомъ воспоминанія разсказа Селиверста Селиверстовича лицомъ, почти крикнула Галина и пошла изъ церкви. За ней пошелъ Мантыкъ.

XXII

МАМОЧКА

Онъ бѣгомъ выскочилъ за ворота пансіона. Внизъ, на площадь, вверхъ мимо осыпающихся акацій къ станціи. Едва поспѣлъ на поѣздъ. Дѣла все еще было много.

Когда получилъ въ магазинѣ накладную, внимательно разглядѣлъ большой печатный листъ. Провѣрилъ номеръ ружья и съ удовольствіемъ нѣсколько разъ перечелъ заголовокъ: — «Мессажери маритимъ»… Да, это и Александръ Ивановичъ такъ говорилъ.

Съ размѣномъ денегъ, съ поѣздкой къ писателю и длиннымъ задушевнымъ разговоромъ съ нимъ, Мантыкъ провозился до вечера и, когда онъ подходилъ къ своему дому, зналъ, что Селиверстъ Селиверстовичъ уже ушелъ въ гаражъ на службу.

Мантыкъ осторожно пріоткрылъ дверь въ номеръ съ одною узкою постелью: Селиверстъ Селиверстовичъ спалъ на ней днемъ, вернувшись со службы, Мантыкъ спалъ ночью. Зажегъ электричество. Сразу увидалъ поясъ, разложенный на подушкѣ.

Что за чудный былъ поясъ! Крѣпкій и мягкій. Пряжки такъ пришиты дратвой, что гиппопотаму не оторвать. А карманчики! Съ двойной подкладкой изъ самаго крѣпкаго прожированнаго малиноваго сафьяна. Постарался милый дѣдушка!

Мантыкъ уложилъ въ карманчики золотыя монетки и немного бумажекъ, накладную на ружье, свой паспортъ, безъ визъ — о визахъ онъ не думалъ… «Пустяки — вольный казакъ — самъ не хуже Ашинова — только побашковатѣе его буду!» — и ладонку съ родной землей, поддѣлъ поясъ подъ жилетъ, — ладно пришелся поясъ, какъ по мѣркѣ пригналъ его Селиверстъ Селиверстовичъ, — положилъ на подушку письмо, перекрестился на образъ, присѣлъ и, не оглядываясь, вышелъ изъ комнаты.

До отхода поѣзда оставалось немного времени, а надо было заѣхать въ ресторанъ проститься съ Натальей Георгіевной и поручить ей дѣдушку.

Въ тѣсномъ переулкѣ очень люднаго квартала за громаднымъ зданіемъ Оперы находился тотъ Русскій ресторанъ, въ которомъ работала Наталья Георгіевна.

Тутъ была страшная людская толчея. Только что закрыли громадные магазины «Галери Ляфайетъ» и сотни дѣвушекъ-продавщицъ запрудили узкую улицу. Мантыку пришлось задержать свой быстрый ходъ. Онъ дошелъ до стеклянной двери ресторана, раскрылъ ее и сразу оказался передъ крутою лѣстницей.

Раздражающе пахнуло въ лицо голодному Мантыку запахомъ кушаній и душнымъ тепломъ. Шумъ голосовъ, постукиваніе башмачковъ быстрыхъ женскихъ ногъ, звонъ посуды несся сверху. Ужинъ былъ въ разгарѣ. Ресторанъ былъ полонъ. Мантыкъ поднялся въ столовую.

На потолкѣ прикрытыя прямоугольными матовыми стеклами ярко горѣли лампы. Стѣны были раскрашены косоугольниками въ футуристическомъ стилѣ. По серединѣ: громадный столъ, накрытый бѣлою скатертью, ломился подъ блюдами съ закусками. Сейчасъ у входа были стойки съ бутылками, а подъ ними на желѣзныхъ противняхъ лежали сладкіе пирожки. Все благоухало: — ванилью и вареньемъ, запахомъ соленаго гриба, ѣдкимъ духомъ горячаго масла. Мантыкъ едва удержалъ подкатившія къ зубамъ слюни.

Вдоль стѣнъ, на мягкихъ диванахъ и стульяхъ, за столиками, сидѣли ужинающіе. Русскій говоръ стоялъ въ ресторанѣ. Высокій, черноволосый и черноглазый, полный, красивый человѣкъ мягко похаживалъ по столовой съ довольнымъ привѣтливымъ лицомъ.

Худенькая дѣвушка съ льняными волосами, остриженными, какъ у мальчика, въ скобку, въ черномъ, узкомъ и короткомъ платьѣ съ передникомъ пробѣгала мимо Мантыка. Она замѣтила его растерянный видъ, пріостановилась и звучно, по Русски, спросила:

— Вамъ, молодой человѣкъ, что надо?

— Могу я видѣть Наталью Георгіевну Ладогину, — сказалъ Мантыкъ, подавляя голодъ и принимая независимый видъ. — Она здѣсь служить.

— Наташа! — крикнула въ свѣтлое пространство ресторана дѣвушка. — Тебя спрашиваютъ.

Мантыкъ удивился. Никогда не слыхалъ онъ, чтобы такъ звали Колину мамочку.

Наталья Георгіевна появилась изъ за прилавка въ такомъ же узкомъ черномъ платьѣ, какъ у льноволосой дѣвушки, и въ передникѣ. Мантыкъ, какъ всегда, хотѣлъ поцѣловать ея руку, но Наталья Георгіевна сильнымъ движеніемъ внизъ отдернула ее.

— Что скажешь, Мантыкъ?

— Наталья Георгіевна… Я сейчасъ ѣду… Ѣду въ Африку… Помогать издали Колѣ… Если что надо… передать ему.

Голосъ Мантыка звучалъ торжественно и какъ то не подходилъ къ суетливому гулу голосовъ и звону тарелокъ ресторана. На лицѣ Натальи Георгіевны выразилось удивленіе. Она хотѣла спросить Мантыка, но въ это время звучный женскій голосъ изъ глубины столовой бодро крикну лъ: