Мантык, охотник на львов - Петр Краснов

Внизу гудѣла и стучала машина. Изъ-за закрытыхъ иллюминаторовъ въ каютахъ и корридорахъ парохода было душно, и нудно пахло машиннымъ масломъ и масляною краскою. Изъ каютъ неслись стоны и вопли больныхъ пассажировъ. Горничныя и стэварды, ловко присѣдая на колеблющемся полу, разносили по каютамъ, кому лимонъ съ сахаромъ, кому коньякъ, кому крѣпкій кофе.

Коля разсказывалъ Стайнлею, что во всѣхъ каютъ-компаніяхъ[43] по столамъ натянули «скрипки»[44] и что накрыто менѣе половины столовъ. Въ каютѣ перваго класса, къ утреннему завтраку, кромѣ мистеровъ Брамбля и Стайнлея, вышло только пять пассажировъ.

Послѣ разговора о бурѣ, заговорили о Россіи. Мистеръ Стайнлей попросилъ Колю пѣть Русскія пѣсни.

— Какъ же, мистеръ, ихъ пѣть, — сказалъ Коля, — безъ аккомпанимента ничего не выйдетъ. Если бы на піанино, или на гитарѣ можно было подобрать, я бы вамъ спѣлъ.

Стайнлей повелъ Колю въ гостиную. Онъ усадилъ Колю за піанино, сѣлъ рядомъ, и Коля вполголоса напѣвалъ, подыгрывая, все то, что слыхалъ отъ добровольцевъ, что пѣла ему его мамочка, чему научилъ его Селиверстъ Селиверстовичъ. Онъ перевелъ на англійскій языкъ слова пропѣтыхъ пѣсенъ, и Стайнлей, глядя славными, добрыми сѣрыми глазами на мальчика, сказалъ:

— Какъ это хорошо! Какъ чувствуется, въ вашихъ пѣсняхъ природа и Богъ, ее создавшій. Какъ любите вы, Русскіе, Божій міръ.

И мистеръ Стайнлей задумался.

— Ну, майдиръ Коля, спойте мнѣ еще разъ этотъ «Костеръ»… Какъ хорошо! Какъ хорошо!

За стѣнами гостиной бушевало море. Шипѣло, било, ударяло въ борта, разсыпалось серебрянымъ дождемъ брызгъ. Отъ прикрытыхъ ставенъ въ гостиной съ мягкой мебелью и пушистыми коврами было полутемно. Коля мурлыкалъ вполголоса и уносился въ какой-то волшебный, незнаемый имъ міръ, въ нѣжно и горячо любимую страну: — Россію.

Онъ совсѣмъ забылъ о привидѣніи.

Оно само напомнило о себѣ, когда подходили къ Портъ-Саиду.

Коля проснулся послѣ крѣпкаго сна, какимъ спять здоровые, молодые люди въ качку, позже обыкновеннаго.

Еще не открывая глазъ, съ наслажденіемъ ощутилъ, что та большая кругообразная качка, съ какою онъ заснулъ вчера, смѣнилась легкимъ, чуть замѣтнымъ плавнымъ движеніемъ. Окно иллюминатора было открыто настежь и въ него въ каюту врывался теплый, напоенный какими-то пряными ароматами вѣтерокъ. Море не шумѣло, не било, не ударяло сильными ударами, отъ которыхъ содрогался весь корпусъ парохода, а тихо и ровно шипѣло, точно разсказывая какую-то чудную сказку востока.

Коля заглянулъ въ окно. Нигдѣ не было пѣнистыхъ задорныхъ «зайцевъ». Море, какъ темносиняя, кѣмъ-то колеблемая скатерть, морщилось и стремилось множествомъ рѣзво бѣгущихъ синихъ волнъ. Солнце нестерпимо блистало и вдали золотою полосой лежалъ недалекій берегъ.

Коля вскочилъ съ койки — онъ спалъ на самомъ верху, — и проворно сталъ одѣваться.

Подъ нимъ гудѣли голоса его спутниковъ. Они теперь всѣ точно ожили.

Молодой французъ-колонистъ, разсказывалъ, что сегодня ночью опять видѣли привидѣніе. Поваръ съ разсвѣтомъ досталъ телячій окорокъ, чтобы рѣзать ломти для утренняго завтрака. Онъ поставилъ его на столъ у окна и на минуту отлучился за большимъ ножомъ. Когда вернулся, — окорока не было. На блюдѣ лежали двѣ скомканныя десятифранковыя бумажки.

Старый, лохматый съ сѣдыми вьющимися волосами и длинною сѣдою бородою еврей, ѣхавшій въ Палестину, сказалъ:

— Выходитъ, mon petit,[45] что привидѣніе не только кушаетъ телятину, но и платитъ за нее деньги.

— Постойте, мосье. Слушайте дальше. Поваръ выглянулъ въ окно. Онъ въ сумракѣ ночи увидалъ громадную бѣлую фигуру. Она подошла къ борту и исчезла за нимъ.

— Ну и знаете, если выдумывать, надо таки выдумывать лучше. Выходитъ по вашему, что привидѣніе забираетъ куски мяса и прыгаетъ съ нимъ въ воду. Но въ морѣ таки, знаете, довольно есть всякой рыбы, чтобы этому привидѣнію было чѣмъ питаться, — сказалъ еврей.

Въ разговоръ вмѣшался грекъ, лежавшій прямо подъ Колей.

— Все можетъ быть, — сказалъ онъ на дурномъ французскомъ языкѣ. — Малиста!,[46] все можетъ быть. Это могъ быть морской вампиръ.

— Ну, знаете, — сказалъ еврей и выпятилъ толстую губу.

— Повремените, пожалуйста. Я не перебивалъ васъ, когда вы говорили, теперь не перебивайте и вы меня. Развѣ мы что знаемъ точно? Вотъ постоянно въ газетахъ печатаютъ разныя замѣтки. То капитанъ китоловнаго судна увидитъ змѣя въ нѣсколько километровъ длиною, то поймаютъ рыбу съ головою женщины, то спрутъ-восьминогъ, или пьевра величиною въ домъ нападаетъ на искателей жемчуговъ. Развѣ мы что знаемъ?

— Привидѣніе въ бѣлой одеждѣ и въ воду! Одежда тамъ намокнетъ. — сказалъ еврей, усмѣхаясь въ сѣдую бороду. — Ну, знаете! Это уже, чтобы дѣтей смѣшить.

— Это ему показалось, что одежда, а, можетъ быть, это было что-нибудь другое. Плавники, или крылья.

— И жареная телятина! — не унимался еврей.

— Всяко, всяко бываетъ, — упрямо говорилъ старый грекъ. — Это воды такія. Древнія воды. Святыя воды… Малиста!

Еврей пожалъ плечами и совсѣмъ вылѣзъ изъ койки.

— Всѣ воды одинаково древнія, — проворчалъ онъ. Коля не слушалъ ихъ дальше. Онъ кончилъ одѣваться и выбѣжалъ наверхъ. До привидѣнія ли тутъ было! Низкій ровный, розовый берегъ точно бѣжалъ навстрѣчу пароходу. Въ трепещущемъ прозрачномъ маревѣ дали едва намѣчались аметистовыя горы. На востокѣ подъ поднявшимся солнцемъ клубился розовый туманъ. По низкому берегу стояли кубическіе бѣлые дома. Съ берега тянуло неуловимымъ запахомъ востока, амброй, ванилью, ладаномъ, какими-то цвѣтами, какимъ-то дымомъ куреній и вмѣстѣ съ нимъ навстрѣчу пароходу вмѣсто шума волнъ шелъ людской гомонъ, крики, плескъ веселъ, звонъ колокола и далекіе свистки паровоза.

«Лаосъ» еле шелъ, чуть шелестя затихшими въ заливѣ водами. Навстрѣчу ему несся паровой катеръ съ агентомъ общества, такой веселый въ бѣлой окраскѣ и съ золотою, сверкающей трубой.

«Лаосъ» входилъ въ Портъ-Саидъ.

III

БЛАГОТВОРИТЕЛЬНЫЙ ПРАЗДНИКЪ НА «ЛАОСЪ»

Красное море встрѣтило пароходъ знойною и лѣнивою ласкою.

Темно-синее, прозрачное, бездонное небо казалось раскаленнымъ. Далеко на горизонтѣ тянулись узкою полосою розовыя облака. Море катило мелкія синія волны. Вдругъ за кормою изъ воды выпорхнетъ стая летучихъ рыбокъ. Блеснетъ серебряными брюшками, засверкаетъ лиловатыми, точно у ласточекъ, спинками и крыльями и упадетъ съ тихимъ плескомъ въ прозрачную глубину. Пароходъ идетъ ровно. Далеко за нимъ на длинномъ шнурѣ, сверкая, кружится лагъ[47] и на картѣ все ровные промежутки пройденнаго пути отмѣчаетъ булавкой съ флажкомъ старшій помощникъ капитана.

На верхнюю палубу и на спардекъ выставили соломенныя кресла и качалки, поставили различныя игры, и Коля съ удивленіемъ увидалъ, какъ много было пассажировъ на пароходѣ.

Двѣ молодыя загорѣлыя англичанки въ короткихъ платьяхъ то шагали быстрыми шагами вдоль парохода, то лежали въ изнеможеніи на соломенныхъ лонгшезахъ. Француженка, жена офицера, сидѣла подъ китайскимъ зонтикомъ въ креслѣ, а няня-негритянка въ бѣломъ платьѣ подлѣ нея играла съ ея ребенкомъ. Молодежь — пять французскихъ барышень и съ ними два офицера и трое штатскихъ бросали на расчерченные по палубѣ квадраты черные резиновые кружки. Они играли въ особую игру. Всѣ три класса вылѣзли на палубу и наслаждались тихимъ моремъ и плавнымъ бѣгомъ парохода.

Въ эти дни было рѣшено устроить обычный вечеръ и лоттерею-томболу въ пользу вдовъ и сиротъ французскихъ моряковъ, и офицеры парохода обходили пассажировъ, прося ихъ принять участіе въ концертѣ, или пожертвовать что-нибудь для лоттереи.

Мистеръ Стайнлей, купившій для Коли въ Портъ-Саидѣ прекрасную гитару, и всѣ эти дни слушавшій Колины пѣсни подъ нее, упросилъ Колю спѣть на концертѣ одну пѣсню подъ гитару. Коля разучивалъ свой любимый «Костеръ». Слова были имъ переведены по-французски и по-англійски и напечатаны въ программѣ.

Весь день концерта офицеры и матросы убирали ютъ парохода флагами, драпировками и развѣшивали вдоль бортовъ и по вантамъ разноцвѣтныя электрическія лампочки, создавая красивыя, причудливыя гирлянды.

Подъ мостикомъ устроили эстраду, втащили на нее піанино, украсили ее коврами, разставили кругомъ кресла и стулья.

Надъ моремъ спустилась темная, тихая ночь. Засверкали по небу безчисленныя, яркія, незнакомыя Колѣ южныя звѣзды. Ярко загорѣлся Сиріусъ, и Южный Крестъ легъ по небу. Съ трудомъ, въ этомъ яркомъ великолѣпіи тропическихъ звѣздъ, Коля разыскалъ свою любимую скромную Большую Медвѣдицу. Она лежала отверстіемъ котла внизъ, и далеко на горизонтѣ кротко мерцала родная Полярная Звѣзда. И, точно отражая сіяніе далекихъ звѣздъ, по всему пароходу послѣ обѣда вспыхнули праздничные огни иллюминаціи, и нарядно одѣтые пассажиры стали выходить на палубу — на праздникъ.