Танец гнева. Как управлять негативной энергией - Харриет Лернер

– Может быть, я и сама не уверена в своей позиции.

– В таком случае, – ответила я, – не лучше ли сперва разобраться с этим вопросом?

После этого Мэгги двинулась в совершенно новом направлении: она задумалась о сложившейся ситуации и о своих чувствах – вместо того чтобы слепо критиковать свою мать. Взглянув на вещи по-новому, она обнаружила, что испытывает чувство вины за то, что исключила мать из своей новой семьи. В глубине души ей хотелось «поделиться» детьми, чтобы матери не было так одиноко и чтобы она не испытывала подавленности.

Мэгги вспомнила о разводе своих родителей, случившемся вскоре после их с Бобом свадьбы, и вслух размышляла: не могла ли эта самая свадьба каким-либо образом стать причиной расставания родителей. А потом выяснился один факт, о котором Мэгги ни разу не упомянула во время наших с ней встреч. После ее рождения мать прошла курс электрошоковой терапии из-за послеродовой депрессии. И хотя Мэгги не сразу это поняла, на самом деле она боялась, как бы после рождения Эми та снова не оказалась в подобном состоянии.

Следующие несколько месяцев Мэгги посвятила тщательному исследованию различных аспектов своей глубокой связи с матерью. Она стала меньше злиться и больше сопереживать ей. Теперь Мэгги лучше понимала, что каждый член семьи, включая ее саму, бессознательно пытался защитить мать от одиночества и депрессии, независимо от того, хотела она в действительности этой защиты или нет.

Но самое главное, Мэгги осознала, что безумно хотела сохранить сложившееся положение вещей – и что ссоры и споры на самом деле были таким способом добиться близости с матерью.

И до тех пор, пока Мэгги будет продолжать ссориться или замалчивать важные для нее вопросы, ей не вылететь из родительского гнезда. Даже поселившись на Луне, она осталась бы для своей матери маленькой девочкой.

Чем сильнее Мэгги боялась и стыдилась показывать матери свое сильное и самостоятельное «я», тем отчетливее осознавала тягу к переменам в этих отношениях. Она больше не собиралась участвовать в бесконечных ссорах или сидеть и молча закипать, чувствуя, что ее авторитет матери и взрослой женщины ставится под сомнение. Мэгги твердо решила доказать свою независимость.

Сломать старую схему: следующий визит матери

Эми было почти полтора года. Был жаркий воскресный день, уже два дня мать Мэгги гостила у них. Боб играл в теннис со своими друзьями. Мэгги только что уложила Эми спать, и малышка плакала в своей кроватке. Спустя пять минут мать внезапно вскочила со стула, взяла Эми на руки и сказала Мэгги: «Не могу спокойно слушать, как она плачет! Сейчас я ее укачаю!»

Мэгги ощутила, как внутри нее вскипает волна гнева, и на какое-то мгновение ей захотелось накричать на мать. Но теперь она понимала, что ни ссора, ни молчание не помогут делу – только укрепят устоявшуюся схему их с матерью отношений. Эти стратегии не дали бы Мэгги заявить о своей самостоятельности. И вдруг – гнев утих.

Собрав все свое самообладание, Мэгги встала, забрала Эми из рук матери и аккуратно положила обратно в кроватку. Затем повернулась к матери и сказала без тени гнева или критики в голосе:

– Мама, давай выйдем на крыльцо. Я хочу поговорить с тобой о чем-то очень важном.

Сердце у нее колотилось так быстро, что ей казалось, она вот-вот упадет в обморок. За какую-то долю секунды Мэгги поняла, что ругаться и спорить гораздо проще, чем добиться того, что ей нужно, – доказать матери свою самостоятельность и независимость и сделать это по-взрослому. Мать тоже заметно нервничала: ее дочери было несвойственно говорить с ней спокойно и при этом твердо. Они присели на качели, стоявшие на веранде. Мать Мэгги заговорила первой, и за злостью, искрившейся в ее голосе, едва скрывалась тревога:

– Маргарет, – так мать всегда называла Мэгги, когда злилась на нее, – я не выношу плач этого ребенка. Когда ее нужно взять на руки, я просто не могу спокойно делать вид, что не слышу ее криков.

Мэгги посмотрела матери прямо в глаза, спокойно и уверенно ответила:

– Мам, я благодарна тебе за заботу об Эми и знаю, как важно для тебя знать, что твоей внучке уделяют должное внимание. Но я просто обязана тебе кое-что сказать… – Мэгги помолчала, чувствуя, как грудь отчего-то сковал ледяной страх. Должно быть, мать тоже это почувствовала, но это не остановило Мэгги. – Видишь ли, мама, Эми – моя дочь. И я изо всех сил стараюсь быть хорошей матерью, наладить с ней контакт. И поэтому для меня крайне важно самой решать, как вести себя со своим ребенком и что для нее хорошо или плохо. Я знаю, что порой ошибаюсь и делаю неправильный выбор. Но я буду воспитывать Эми и заботиться о ней так, как считаю нужным. Это важно для нее и для меня. И мне бы очень хотелось, чтобы ты меня в этом поддержала.

Мэгги сама удивилась тому, сколько в ее голосе было зрелости и силы, – и продолжила с теплотой, которая стала ей казаться естественной:

– Мам, когда ты говоришь мне, как вести себя с Эми, или вносишь свои коррективы в мой подход, берешь ситуацию в свои руки – ты не помогаешь мне. Гораздо лучше для меня было бы, если бы ты перестала так делать.

Повисла гробовая тишина. Мэгги казалось, будто бы она вонзила матери нож в самое сердце. Наконец к той вернулся дар речи – и она заговорила так, будто бы не слышала ни слова из того, что сказала дочь.

– Мэгги, я не могу слышать, как ребенок плачет. Это неправильно, что ребенка ее возраста оставляют одного в кроватке и не реагируют на плач, – с привычной злостью и яростью отвечала она. Затем пустилась рассказывать о негативных психологических последствиях подхода Мэгги, отчего у той возникло жгучее желание во что бы то ни стало отстоять свою позицию. Но она сдержалась, уже усвоив, что споры только отвлекают от реальной проблемы, о которой Мэгги наконец-то начала говорить. Проблема эта заключалась в том, что она была самостоятельной личностью, независимой от матери, со своим уникальным стилем жизни. Мэгги терпеливо дала матери договорить, всячески демонстрируя ей свое уважение, не возражая и не перебивая. Для Мэгги это было совершенно ново, и они с матерью обе это понимали.

– Мам, – тихо сказала Мэгги, – по-моему, ты меня не слышишь. Может быть, я поступаю неправильно, оставляя Эми плакать в кроватке,