Приют - Татьяна Филатова

остывшего кофе без всякого желания и потянулась рукой за медицинской картой матери. В конце карты были записи о болезни, которая и унесла жизнь Светланы Порошиной. В карте были не все данные, потому что, как и предупредили Веру, учет с недавнего времени велся в цифровом формате, однако начало болезни и даже две проведенные химиотерапии были задокументированы докторами. Вере снова стало не по себе.

– «Лимфогранулематоз», – прочла вслух Вера. Она не все могла разобрать, но поняла, что опухоль находилась в области левого легкого, а проведенная операция по ее удалению не дала результатов. У ее матери была четвертая стадия рака.

Вера решила, что этот факт, как и предрасположенность к пороку сердца, тоже стоило бы учесть, если бы она планировала иметь детей. Однако в сердце как-то непривычно кольнуло от воспоминания о том, что своих детей Вере не суждено иметь – заболела старая рана.

Она листала карточку от конца к началу. Дойдя до того периода, когда Вера была отправлена в интернат, она заметила, что в карте были явно вырваны листы. Вера быстро перебрала личные дела детей из приюта, нашла свое и достала справку, на которой было указано, что ее мать страдала шизофренией. Год был тот же.

– Она вырвала записи психиатра, – сказала сама себе Вера. – Но других записей о шизофрении больше не было… И не похоже, чтобы кто-то еще вырывал листы. И в анамнезе онкологии про шизофрению ничего не было…

Вера уже откладывала справку в сторону, как ее внимание привлекла подпись, которой был подписан документ. Большая и размашистая, в ней отчетливо просматривались заглавные буквы П и А, но не это обратило ее внимание, а то, что подобную подпись она уже встречала в других документах. Вера принялась заново перебирать личные дела, всматриваясь в подписи, которые стояли в той или иной бумаге. Каким образом подпись на документе о заключении состояния здоровья Порошиной Светланы Леонидовны может совпадать с подписью в документах из приюта?

Во многих бумагах периода, когда Вера жила и училась в интернате, стояла подпись Ольги Петровны – директрисы заведения. Но лишь в одном личном деле, в последнем из этого страшного списка, в графе, в которой было указано, что ребенок умер, стояла другая подпись: та самая, которая подтверждала и диагноз Порошиной Светланы. И Вера покрылась холодным потом, когда прочитала более подробно:

– Степашина Вероника Владимировна, родилась в 1994 году, умерла в 2003 году. Сердечная недостаточность. Директор школы-интерната – Порошин Анатолий Степанович.

Глава 9

Снова вниз

Вера все рассказала Леше, который уже десять минут подряд гладил довольного Мурчика. За окном давно стемнело, на улице похолодало. Наступил ноябрь.

– Это же не может быть совпадением? – спросил Алексей. Вера в ответ лишь ухмыльнулась. Она положила перед ним черно-белые фотографии, которые нашла в обувной коробке.

– Присмотрись, – сказала она, – на некоторых из них отрезаны края. Могу предположить, что там был он.

– Но зачем твоему отцу, если этот Анатолий Степанович – твой отец, вешать на твою мать ярлык психически нездорового человека?

– Ты не понимаешь основной проблемы? – спросила Вера. – Он был последним директором интерната. Тем самым, которого мы, воспитанники, практически не видели. И он не мог не знать, что я – его дочь. Из-за справки, наверняка им же сфабрикованной, меня и упекли в приют, вынудив мать согласиться с этим. Я уверена, что она по какой-то причине не могла ему противостоять. Наверняка он знал обо всех этих случаях, – Вера указала на личные дела, – если не имел прямое, непосредственное отношение ко всему этому. Неспроста мать отрезала его на всех фотографиях. Возможно, именно из-за него она и не навещала меня в приюте.

– Но ведь он был директором лишь последние пару лет?

– Ты думаешь, он не причастен? – Вера повысила голос. Эмоции просто распирали ее. – Если вернуться к моим снам… Сашка назвал моих брата и сестер «своими». Понимаешь, что это значит? Это были его дети – Порошина Анатолия, моего отца. Как и я.

– Но почему тогда ты осталась жива?

– Могу предположить, что он не желал их или моей смерти. Возможно, дети и вправду родились больными. И записи в картах это подтверждают. Странно, конечно, что у всех троих был порок сердца, но, вероятно, такое случается. Плохая наследственность… Однако Анатолий Семенович подписал справку, в которой указал, что моя мать болела шизофренией. Значит, он был медиком, а точнее – врачом. Зачем ему содействовать тому, что меня отправили в приют, как не по той причине, что он сам все время там ошивался? Но нет, он не работал там, он не был сотрудником.

– Думаешь, это он устроил так, что ребята… ну, ты понимаешь, о чем я, – замялся Леша.

– Мне не хотелось бы, чтобы это было правдой, но это очень на нее похоже.

– Как мы можем узнать больше о нем?

– Я смотрела в интернете, – ответила Вера. – Информации совсем мало, все же приют давно закрылся. Там всего лишь написано пару слов о создании приюта, о том, что на его месте было ранее, и указана дата закрытия интерната. Ни сайта, ни другой информации нет. Возможно, я снова обращусь в архив, конечно, если меня пустят туда в третий раз. Но мы должны вернуться в подвал.

– Если ты уверена в этом на все сто, то я с тобой, – сказал Алексей.

– Во сне ко мне приходила мать… Я не говорила тебе об этом. Она сказала, что не смогла простить его. Я уверена, она говорила об отце. А еще она что-то записывала в какую-то тетрадку и хотела, чтобы я прочла это.

– Так вот почему посетители с того света приходят именно к тебе, – задумался Леша. – Если твой отец причастен к смертям всех этих ребят, тогда понятно, по какой причине они выбрали тебя.

– Они ждали меня… Ох, к счастью, наши разговоры никто не слышит, – насилу улыбнулась Вера, – не поверь мне ты, я бы решила, что схожу с ума.

– Я же сам все слышал, – сказал Леша. – И я не могу отрицать очевидных вещей, – он указал на папки, что лежали на столе, – а теперь не могу отрицать и неочевидных. Хотим мы того, или нет, а в том подвале нам стучали явно не живые люди.

– Если мой родной отец хоть каким-то образом причастен ко смерти всех этих детей, – Вера опустила глаза, – как я смогу жить, зная это?

– Но ведь ты не виновата, – попытался успокоить ее Алексей. – Ты не знала его. И уж тем более ты не несешь