Чёрная сабля - Яцек Комуда

уж мы в латыни состязаться будем, – проворчал Крысиньский, – то помните, пан подстароста, что изгнанников в шляхетских домах можно хватать только стороне iure vincenti, то бишь – победившей в суде. Разве вам недостаточно моего слова, брат? Разве я мог бы лгать?! Зачем? Дыдыньский мне ни брат, ни сват.

Зигмунт Хамец, подстароста саноцкий, задумался. Он смотрел на Крысиньского из-под прищуренных век, ёрзал в седле. Гайдуки напирали на старого шляхтича, но он стоял неподвижно, словно могучий вепрь перед сворой дворовых псов.

– Я верю вам, – наконец пробормотал подстароста. – Если вы даёте слово, то я уверен, что вы не укрываете беглеца.

– Благодарю вас, брат.

– Господа, на большак! – приказал Хамец своим людям. – По коням и вскачь! Должно быть, Дыдыньский на Хочев поехал! Погонимся за ним! Кто первым беглеца увидит, талер получит!

Сабаты, гайдуки, челядь и товарищи пана подстаросты вскочили на коней. Вскоре звуки труб подняли на ноги остальных старостинских слуг – рассеянных по деревне, обыскивающих стога, гумна, амбары и житницы. Не прошло и полминуты, как погоня исчезла за холмом, оставив после себя двор, поля и пустоши, изрытые конскими копытами.

Крысиньский вошёл в сени. Он остановился возле двух молодых дворовых слуг и покачал головой.

– Не бойтесь, братья, – сказал он. – Уже всё закончилось. Видно, моё слово ещё что-то значит в Саноцкой земле.

2. Отцовская сабля

– Смотри, что я нашёл, сестра.

Гедеон опустился на колени перед стогом сена, засунул руку под деревянный помост. Он долго искал и, наконец, вытащил длинный деревянный ящик.

Рахиль опустилась на колени рядом с младшим братом. С любопытством погладила гладкое дерево.

– Что это?

– Тише. Это футляр отца.

– А если он нас увидит?

– Он никогда сюда не приходит.

Рахиль огляделась вокруг. Отец никогда их не бил; до сих пор все проступки, которые она совершила, такие как увод без разрешения жеребца из конюшни или вытаптывание пшеницы братьям из деревни во время весенней охоты, заканчивались только строгими выговорами и чтением молитв. Правда, отец ещё не знал, что совсем недавно, на святого Иоанна, она была на Конопляной Горе, где проходил шабаш ведьм и баб со всей округи. С другой стороны, её родитель не верил в колдовство или какие-либо суеверия, называя их иезуитскими выдумками. А иезуитов пан Крысиньский страстно не терпел. Как и остальные братья в Крысинове, называемом жителями новым Иерусалимом.

Однако Рахиль не была уверена, не рассердится ли он, узнав, что они добрались до такого тщательно охраняемого секрета. Она думала, не приказать ли Гедеону спрятать ящик обратно, но её женское любопытство победило. С румянцем на щеках она откинула крышку, чувствуя себя почти так, будто открывала древний и пресловутый ящик Пандоры.

Внутри было оружие. Длинное, изогнутое, в чёрных ножнах, украшенных тонким серебряным узором, увенчанное простой, как крест гардой, украшенной сбоку полукруглым палюхом для большого пальца. Гедеон взял рукоять с украшенным золотом навершием и поднял вверх. Оружие было не таким тяжёлым, как ему казалось. Оно хорошо лежало в руке.

– Это сабля, – прошептал он, глядя на оружие во все глаза. – Сабля нашего отца. Ведь мы из шляхты. Почему батюшка не носит её на поясе, как другие господа?!

– Это большой грех, – сказала Рахиль. – Этим причиняют смерть, боль, страдание. Спрячь это, прошу, а то отец увидит.

Гедеон не слушал. Он дёрнул за рукоять и вытащил клинок из ножен до самой широкой части лезвия. С восхищением посмотрел на него.

– Убери это! – прошипела она предостерегающе и дёрнула его за плечо. – А то всё расскажу отцу!

– А почему батюшка не вынимает её, чтобы нас защитить?! – гневно вспылил он. – Когда снова приедут к нам люди Паментовского, я им головы поотрубаю!

– Что ты говоришь! – воскликнула она. – Господь тебя накажет, пошлёт на тебя несчастье. Нельзя желать ближнему самого худшего.

– Даже Паментовскому?

– Даже ему! Ведь он человек!

Он вложил саблю в ножны, убрал оружие в ящик, и тогда Рахиль увидела, что там было ещё что-то. Какой-то предмет из золота. Она погрузила руки в деревянный футляр и, почти не осознавая, что делает, вытащила этот предмет на свет. Это был крест. Большой, подвешенный на золотой цепочке.

– Что это?

Гедеон посмотрел на неё с удивлением.

– Идол папистов? Откуда он здесь? Как так?

– Это тоже отца?

Внизу зашуршала солома. Гедеон испуганно огляделся, а затем быстро бросил саблю в ящик. Рахиль втиснула туда крест, захлопнула крышку. Её брат засунул ящик под доски, осмотрелся. К счастью, никто их не видел. Шорох соломы повторился. Рахиль первая добралась до края помоста, посмотрела вниз, на гумно, и замерла.

В сарае был какой-то молодой незнакомец; видимо, шляхтич, судя по зеленоватому жупану и кольчужному поясу, которым обычно не подпоясывался ни один из плебеев. А уж тем более никто из крестьян или мещан не носил бы на правом плече блестящий наруч, а на боку саблю в чёрных ножнах.

Она с удивлением смотрела, как он выбирался из соломы, как неуклюже опирался о деревянную подпорку и хромал в сторону открытых ворот. Только теперь она увидела, что весь его бок был покрыт кровью, а жупан разорван, изодран и испачкан алым.

Одним быстрым движением она спрыгнула на гумно, схватила старую ручку от бороны, валявшуюся в углу, и подскочила к незнакомцу.

Шляхтич замер, увидев перед собой вооружённую панну, и оперся на край закрома. Только теперь Рахиль заметила, что у него зелёные, хищные глаза, тёмные, нахмуренные брови и, несмотря на молодой возраст, несколько белёсых шрамов на голове.

– Стой, сударь! – крикнула она, поднимая палку. – Кто ты и что здесь делаешь?

– Сударыня, пощади моё здоровье! – весело рассмеялся он. – Мне уже немного нужно, чтобы на крылышках в рай полететь!

– Вы издеваетесь надо мной! – пробормотала она, не зная, что сказать, но догадываясь, что он, вероятно, прятался в конюшне уже долгое время. – Я...

Он бросился к ней, морщась от боли, хромая, схватил за плечо, не обращая внимания на суковатую палку в её руке, и зажал руку девушки словно в кузнечных клещах.

– Где они? Уехали?

– Какие они?

– Люди старосты! Всё ещё ищут меня?!

Только теперь она поняла всё до конца.