Формула смерти. Издание третье, исправленное и дополненное - Евгений Черносвитов

В свой бокс я возвращался без судорог в ногах и без слабости в коленях! Я вспомнил, что кто-то сказал: «Не важно, как тяжело ты был болен. Важно, как ты быстро поправишься!» Я поправлялся чрезвычайно быстро. Досрочно был выписан домой. Жена моя, пережила не без страха мою болезнь (Наталья Дмитриевна прямо и честно сказала моей жене, которая приехала в больницу на второй день моего пребывания в реанимации, что «шансов у меня выжить 25% из 100%). Зато, она подобрала для меня исключительную диету, которую и доставляли они с сестрой мне в больницу через день. Если спасла меня Наталья Дмитриевна. то выздоровел я благодаря своей жене!

Я до сих пор удивляюсь поведению своей мамы. У меня с ней всегда были и остаются и сейчас очень глубокие отношения. Если и существует парапсихология, то в полной мере она присутствует в наших с мамой отношениях! Мы все о состоянии друг друга знаем всегда, вне времени, и вне пространства! Моя мама, Черносвитова Зинаида Антоновна – очень сильная и одаренная личность. В 78 лет она, вместе с моим 80-летним отцом, организовали первый в СССР Фонд милосердия и здоровья, опередив тем самым на несколько лет волну появлений аналогичных «фондов», прокатившуюся по стране. Президент Б. Н. Ельцин, потом из рук в руки, у себя на Завидовской даче, вручил моей маме чек на 80 миллионов рублей для покупки «Дома милосердия». Несколько лет этим домом была наша дача, куда из многих капиталистических стран, в том числе из США. Германии, Франции и других стран, шли «фуры» с продуктами и одеждой. О маме очень много писали центральные газеты. Она получала многочисленную почту на разных языках из-за рубежа. Ее приглашали на международные симпозиумы. Она отвечала на многочисленные зарубежные письма, рассказывая о работе своего «Фонда». Это было, когда распадался СССР. Мать Тереза и принцесса Диана, как сообщали неоднократно их секретари, собирались в Завидово для знакомства с моей мамой и ее «Фондом». (Сейчас – ирония или знак происходящего в нашей стране, не знаю, но на месте «Фонда милосердия», организованного и 11 лет возглавляемого моей мамой, в доме, купленном на деньги первого Президента России – похоронное бюро, деятельность которого финансируется каким-то американцем).

Это – лишь штрихи к портрету моей мамы. Выше я писал, что, когда я «боролся» со рвотой и поносом, и ждал от своего организма победы над ним, моя мама практически тоже не вмешивалась, лишь робко предлагая мне то какое-нибудь снадобье, то вызвать врача. И, как потом призналась, поняла, что я умираю и умру!

Я еще находился в реанимации, когда она вместе со всей семьей Куприяновых, навестила меня. Куприяновы могли видеть только окно реанимации, в которой я лежал. А мама смело прошла в отделение и долго беседовала с Натальей Дмитриевной у нее в кабинете. Так же, как и моя жена, она узнала от врача, что «выжить у меня 25% из 100». Выйдя из кабинета врача, она передала мне записку, в которой спрашивала моего согласия на перекрытие крыши дачи (крыша во многих местах протекала), и на разрешение воспользоваться для этого моими деньгами, которые скопились у нее от моих ей «подарков». Получив от меня «добро», она больше меня не навещала. Иногда, звонила Наталье Дмитриевне, спрашивая о моем состоянии. Пока я поправлялся от сальмонеллеза, моя мама полностью перекрыла крышу нашей дачи! Меня выписали из больницы досрочно, для того, чтобы я «набирался сил, живя на даче». (До Москвы я еще не смог бы доехать). Будучи на даче, я почти все время проводил в постели, ибо был очень слаб. Наступил день рождения мамы. Совершенно «забыв», что в доме больной сын, она устроила себе грандиозный праздник. Я пережил этот день, как кошмар!. Самое страшное, что я целый день умирал с голода! Мне хотелось манной каши, а мама и ее гости предлагали мне различные салаты с яйцами и майонезом! И еще – копченую колбасу!

Мама в 1941 году похоронила своего первого ребенка, четырехлетнюю Светочку. А через год – двух с половиной летнего Славочку. Оба ребенка умерли от сальмонеллеза. Они похоронены где-то на Преображенском кладбище, недалеко от могилы первой жены Сталина. Сейчас могилы наши не сохранились. Когда мы переехали в 1950 году на Дальний Восток, то перестали платить за содержание могил и их, видимо, перекопали. Мама хоронила детей одна. Папа в это время воевал на фронте, командовал эскадрильей пикирующих бомбардировщиков. Моя бабушка, Мария Алексеевна Новокрещенова, мать мамы, умерла в возрасте без сорока дней девяносто лет. Также от сальмонеллеза, на даче, в Завидово, где умирал и я. Я знаю своих старших сестру и брата лишь по фотокарточкам. У нас, в связи с частыми переездами родителей, пропали фотоальбомы.

Я знаю Светочку и Славика, лишь как они выглядели, лежа в гробу. Бабушку умерла, когда я водил ей внутривенно сердечные препараты. Последние ее слова были: «Не мучь меня! Я хочу умереть!» Перед смертью она очень страдала, умирала долго. Потом, в 1989 году, будучи на Капри с известным советским доктором богословия, Алексеем Ильичем Осиповым, я задал ему вопрос: «Почему так долго мучилась моя бабушка перед смертью? Ведь она прожила жизнь праведника – всю себя, не смотря на выдающийся талант певицы (приглашали работать в Большой театр) и редкостную красоту, посвятила семье дочери! На что Алексей Ильич ответил: «Чем дольше в постели, тем меньше в аду». Моя бабушка была старой веры. Вместе с Григорием Распутиным она уговорила Николая Второго встретиться с старообрядцами. Николай Второй послушался их совету и встретился с представителями старообрядцев. Эта была первая и единственная встреча царя с старообрядцами, с момента Раскола. Фотокарточку, на которой эта встреча запечатлена, я подарил музею, что организовали во дворце Феликса Юсупова в Санкт-Петербурге. В том самом дворце, где было совершено покушение на Распутина.

Трагедия

«Сердце – любовных зелийЗелье – вернее всех.

Женщина с колыбелиЧей-нибудь смертный грех.

Ах, далеко до Неба!Губы – близки во мгле…

– Бог, не суди! – Ты не былЖенщиной на земле!»

(Марина Цветаева)

Когда древние греки были еще дикими данайцами, а не эллинами, то есть, когда Рим не подчинил себе Египет, трагедия (tragodia) имела единственный и конкретный смысл – козлиная песнь. Мне долго было непонятно, почему Эсхил, отец трагедии в современном понимании этого слова, «козлиной песнью» называл свои произведения. А, вслед за ним, и Софокл, и Еврипид. Потом, Шекспир и Кальдерон. А во времена классицизма Корнеля и Расина, уже забыли первоначальное значение слова трагедия.

В начале 90-х годов судьба близко свела меня с аварцами: великими, такими, как Расул Гамзатов и Али Алиев, и простыми, такими, как «гунибский Хемингуэй» Омар Гаджи, и мой коллега Ахмед Рамазанов. Подробно о нашей дружбе и встречах, как в Махачкале, так и единственном в мире по своей красоте и богатейшей истории горном ауле Чохе (последнее прибежище легендарного 3-его имама Шамиля перед его пленением царскими войсками), я написал в книге «Пройти по краю» (М., «Современник», 1989 год). Ахмеду и Омару я благодарен за то, что узнал, что такое козлиная песнь, и понял, почему Эсхил этим именем назвал свои произведения.

Вот, что такое лебединая песнь, все знают! Я тоже знаю, но мне никогда не приходилось ее слышать. А козлиную песнь я услышал в Чохе. Когда я рассказал Ахмеду и Омару о начальном значении слова трагедия, они ни сколько не удивились тому, что Эсхил выбрал именно это слова для обозначения своего жанра. И предложили мне самому услышать козлиную песнь.