Ежедневные вечера танцевальной культуры и отдыха в Парке имени железнодорожников - Юлия Юрьевна Устюгова

и брезент, перевязали бечевой. И только когда Капитонов вышел на лестницу, придерживать свёрток, чтобы он не стукался о ступени, до Вани дошло, что Слава както не так двигается. Похоже было, что, не вцепись москвич в картину, – то рухнул бы на первом шаге от первого сквозняка.

Дальнейшее Иван помнил смутно, долгий и неловкий процесс доставки картины до вокзала не запечатлелся в его голове. Хотя его и выставили из столь любимого им деревянного летнего трамвая, и пришлось нести пешком.

Ваню настолько потрясла собственная беспомощность перед другом, которому нечем помочь, что он ничего не видел и не слышал и совершенно равнодушно вручил картину Стёпе.

Только на обратном пути, между кинотеатром «Пугачёв» и круглыми, ушастыми окнами дома напротив, среди желтеющей зелени, – Иван слегка очухался. Потому что вспомнил, как месяца два назад несли они здесь, под готовыми распуститься липами, стенгазету и смеялись. И где теперь весна? Где Зайнулла? Где теперь будет Капитонов? И где картина? И где лето?

Ване стало очень и очень грустно.

Пока они затягивали на холсте бечёвки, Иван спросил москвича про предложение Тани. Капитонов засмеялся и пояснил, что Таня взяла проводы в свои решительные руки, но ей пришлось согласиться с условиями Капитонова – идти всем вместе на танцплощадку в парк имени Железнодорожников, на очередной, уже прощальный вечер танцевальной культуры, и танцевать до утра, до поезда.

Расстроенный состоянием Славы, Иван не знал теперь, что и думать об этом приглашении, тем более что из деревни возвращались малыши, его племянники. Но то ли по легкомыслию, то ли по доброте Таня подтвердила, что всё в силе. А вернувшись к Ольге, Ваня совсем успокоился. Ольга всегда вызывала в нём более сильные чувства, чем всё остальное, и помогала справляться с любыми жизненными потрясениями.

* * *

Марьям долго отказывалась кудалибо идти, пока Зайнулла не на свободе. Его должны были скоро освободить, но её всё же зазвали. И всё стало хорошо, всё было попрежнему, всё шло весело в зелёных комнатах и на кухне с вышитыми занавесками.

Последняя грусть с Ивана слетела в тот самый миг, когда пришёл виновник торжества, Ростислав. Иван даже засомневался, и не без оснований, – не привиделся ли ему обморок москвича вчера? Даже если не привиделся, сейчас Иван видел ясно, что это был временный приступ слабости, а не агония. Слава двигался и выглядел так же, как в первый день их знакомства. Да что там, намного лучше! Без помятого вида, без обычной своей судорожной живости. Он даже, как выразилась с некоторым преувеличением Таня, «стал такой полный и красивый».

12

– Куда ты? – Ольга всплеснула руками, котёнок, прыгнув, резво понёсся в кусты.

– Не беспокойся! У меня ещё котята есть! – успокоила Таня.

– Да я за этого котёнка беспокоюсь!

– Что за него беспокоиться, его всё железнодорожное депо знает, он здесь, в парке, не пропадёт!

Иван засмеялся.

Допив на спор двенадцатый стакан воды без сиропа, Стёпа вытер рот, вымыл в пенном фонтане стакан, оглянулся вокруг в мягком свете окошка с надписью «Газированная вода» и спросил окружающих:

– А вы знаете, почему озеро в парке такое круглое?

Иван взглянул на озеро.

Было ли что на свете красивее и лучше парка имени Железнодорожников? Его дорожек, уходящих к далёкому туманному морю? Его золотых фонтанов, бьющих в небо? Его бездонного озера? Его аллей, уводящих в никуда? Его развеваемых ветром крашеных лампочек, путающихся в ветвях? Фонарей, светящихся в темноте, как звёзды? Его осыпающихся колоннад и беседок, что были расписаны изнутри чудесными картинами цветущих южных садов и прекрасных весёлых девушек?

Перед триумфальной аркой, у трамвайной остановки, всегда бурлила толпа. Продавались надутые водородом шарики, ветрячки, калейдоскопы, мыльные пузыри, леденцы, сахарная вата и ароматные шашлыки, и напитки, и квас в больших и малых пивных кружках. А справа и слева, в двух величественных застеклённых арочных окошках, окаймлённых гипсовым лавром, – мороженое: пломбир, сливочное и эскимо, и билеты на аттракционы.

Люди стремились под арку с ажурными физкультурниками в кольцах, подвешенными сверху, заходили внутрь, проходили второй ажурнофизкультурный навес – и под торжественные звоны трамваев вступали в парк имени Железнодорожников.

Все стремились сюда, ведь могло ли быть место притягательнее, чем белая в звёздных лучах мраморного узора танцплощадка, окружённая тесным строем золотых фонарей в зелёных шляпах, с лёгкой, полупрозрачной и сверкающей эстрадой с самой настоящей сценой?

– Как провёл лето? – спросил Иван племянника, уже с мороженым, но ещё без шарика.

– Хорошо, мы на зерне катались. Оно такое тёплое, и в него зарываешься, чтобы тебя проверяющий не увидел, и так тепло в зерне на солнце лежать! Потом едешь за ворота, а там степь, и радуга, и…

– Иван! – ктото потянул его за рукав.

– Так знает ктонибудь, почему озеро в парке круглое, как луна? – терпеливо выпытывал Степан.

Иван посмотрел на озеро.

Белый и чёрный лебеди в дорожке от фонаря сошлись и разлетелись на круглом зеркале, чистом после закрытия на замок лодочной станции и неуклюжих деревянных катамаранов.

Озеро действительно было неестественно круглым, будто чертили циркулем.

– Оно круглое, потому что раньше его не было! – пояснил с довольным видом Степан. – Давнымдавно, ещё до моего рождения, ранним туманным утром солдаты вышли из тех казарм и увидели, что перед ними образовалось за ночь огромное озеро. Пропасть разверзлась перед ними. У нас такое постоянно случается.

– Как это? – растерялась Ольга.

– Так. У нас постоянно земля проваливается, – с удовольствием пояснил Стёпа. – Автобус вот недавно провалился. Ехал и ушёл. Представляете впечатление пассажиров, когда они на полдороге очутились под землёй? А ещё раньше – домик ушёл. Не глубоко, до второго этажа, зато ночью. Люди проснулись – а солнца нет. Они даже не слышали ничего.

– Ты выдумываешь опять! – заулыбалась Ольга.

– Не выдумываю. Это «карст» называется. Всё в любой момент может уйти!

Иван краем глаза взглянул на давно им не виденную, идущую с края белой тенью чернокосую Марьям и удивился – что заставило её пойти? Если только желание в последний раз увидеть художника? Ивану страшно не хватало Зайнуллы с его часами. Он привык, оказывается, проверять, не начались ли танцы, по его часам. А часы Ольги встали.

– Да. Всё в любой момент может уйти, – важно кивнул задумчивый и хмельной Капитонов. – На Неглинной мостовая тоже едет.

– Папа, а пешеход может провалиться? – спросил младший племянник. – Я могу?

– Нет, ты мелкий. Вот я после дюжины стаканов если попрыгаю – то да, может быть. Но вообщето, – добавил добродушный Стёпа, видя, что ребёнок пугается, – никого мельче лошади ушедшим в грунт я лично не видел.

– Лошади?!

– Нуу… гужевого транспорта.

– А почему всётаки озеро круглое? – недоумевала Ольга.

– Разве непонятно? – удивился Степан. – Так карст же – всегда круглый! Вот и дырка в земле круглая, просто здесь она получилась очень большая и с водой. А я рассказывал вам,