Прокурорский надзор - Юрий Лурье

Уже сентябрь, но погода теплая. Правда, часто идут дожди. Прихожу вечером в тренировки — в ячейке для почты белеет письмо. Беру конверт со штампом Верховного суда РСФСР. Очередная «отписка», наверное… Хотя, стоп! В Верховный Суд я жалобы в последнее время не посылал. После очередного ювелирного футбольного паса этой инстанции в адрес Краевого суда, неутешительный ответ из которого я уже получил…

Вскрываю конверт — маленький листок с печатным текстом, занимающим всего две строчки: «…Ваше дело отозвано для рассмотрения в Верховном Суде РСФСР». Неужели сработали бумаги, переданные Женей Подрезом в «Литературную газету»? Правда, пакет был внушительным: кроме жалобы и копий кое-каких документов, я отправил письмо так называемых «потерпевших», полученное мною еще в Белореченске в прошлом году. В письме этом приведены интересные факты, проливающие свет на то, как фабриковалось мое дело.

Но по трезвому размышлению понимаю, что особого повода для оптимизма нет.

Зарядили осенние дожди. И, как всегда, в такую погоду меня все больше и больше одолевают мрачные мысли. В душе накапливается безнадежность. Думаю о том, что через каких-нибудь три месяца оканчивается мой срок… Но проблемы, возникающие после освобождения абсолютно неразрешимы. Я потерял семью. Потерял прописку и жилье. С моей нынешней трудовой книжкой я никому не нужен. Но на мне висит еще запрет на педагогическую деятельность сроком на 5 лет! Учитывая возраст — за сорок, а также наверняка не прошедшие без последствий неоднократные экскурсии в реанимационную палату, жизнь, предстоящую мне, иначе как «доживанием» не назовешь. Мне уже не подняться… Все во мне протестует против существования человеком «второго сорта». Вернее, «третьего». Вторым сортом я уже котировался — из-за своей фамилии… Всю жизнь старался преодолеть проклятье, наложенное на меня моей фамилией. Насколько легче бы мне было жить в своем Отечестве с фамилией Иванов. Или Петров — что тоже неплохо. А уж фамилия Быков и вовсе звучит роскошно…

Под влиянием этих мыслей уже без особого отвращения подумываю о таком популярном предмете, как веревка. Вечером, ложась спать и выполнив ставший для меня обычным ритуал (помолившись о том, чтобы не проснуться), начинаю обдумывать детали предстоящей акции. Трудность заключается в выборе места ее проведения. Дома или близко от него — не хочется пугать сыночка. Если бы не это, я давно бы порезался в ванне с горячей водой, чтобы порадовать Людмилу. Где-нибудь в лесу меня ведь могут не найти. А мне очень хочется хотя бы попортить настроение кому-нибудь из моих палачей… Надо либо во дворе горкома КПСС, либо — прокуратуры… Вспоминаю рассказ одного из знакомых офицеров в зоне. Он рассказал о случае, происшедшем несколько лет назад где-то близ Приморско-Ахтарска. Отбывший вот так же ни за что трехлетний срок и вышедший «на химию» парень, выкопал откуда-то пистолет и порешил прокурора, судью и еще нескольких, имевших отношение к его делу, людей. Последним себя.

Возможно, это и сказка, но поневоле думаешь, что, пожалуй, два-три таких случая — и эти, дорвавшиеся до власти над судьбами людей, чиновники не один раз подумают, прежде чем спрятать человека за решетку… О том же, как легко «закопать» человека, говорит одна притча (или быль), рассказанная мне на этапе одним пожилым «зэком», идущим не то на строгий, не то на особый режим.

В купе поезда ехали двое молодых парней, девушка и солидный пожилой человек. Ребята вышли в коридор, а оставшиеся разговорились. Выяснилось, что девушка ездила на свидание к брату, отбывавшему срок за изнасилование. Всхлипывая, она стала жаловаться попутчику на несправедливость суда и следствия, так как доподлинно знает, что ничего подобного не было. Не говоря уже о том, что лично знакома с «потерпевшей». По ее выражению, на той «негде пробы ставить». Пожилой высказал сомнение в том, что кого-то могут осудить без всяких доказательств. Выяснилось, что он работник прокуратуры из соседнего города, едет в отпуск. Молодую женщину возмутил безапелляционный тон попутчика.

— Хотите, докажу, что по этой статье можно кого угодно посадить, в том числе и Вас!

— Ну-ну, интересно, как Вы это сделаете!

— А вот так!

С этими словами девушка рванула на себе платье, ногтями проехала по лицу и, забившись с ногами в угол постели, принялась кричать. Обалдевший от неожиданности работник прокуратуры бросился к ней и был застигнут влетевшими в купе на крик стоявшими в коридоре ребятами. Запахивая дрожащими руками ворот разорванного платья и глотая слезы, «пострадавшая» заявила, что «этот тип» хотел ее изнасиловать. Как водится в таких случаях, до появления проводника молодые попутчики «дали оторваться» пытавшемуся опровергнуть обвинение гражданину и сдали с рук на руки подоспевшему милицейскому наряду. Был составлен протокол по всей форме и через пару месяцев отбывший предварительное заключение в следственном изоляторе ближайшего города преступник предстал перед судом. И нет ни малейшего сомнения в том, что неудачливый сотрудник правоохранительных органов был бы осужден по всей строгости наших гуманных законов, если бы присутствующая на суде «потерпевшая» не призналась в фальсификации, заработав при этом условный срок. Получивший же предметный урок прокурорский работник занялся делом брата упомянутой молодой женщины и довел его до реабилитации. Так сказать «хэппи энд».

Несмотря на некоторую неправдоподобность изложенной истории, в основном, в заключительной части повествования, любой знающий порядки в нашем правосудии усомнится лишь в том, что такое могло произойти с работником прокуратуры. В силу исключительности и круговой поруки, царящих в этой организации.

Ну, все это, так сказать, «лирика». Мне же, несмотря на нежелание жить, не хочется уходить неотомщенным. Перебираю в уме различные варианты мести в поисках наиболее эффективных. Для начала расставляю врагов в порядке очередности. Почетное место в этом списке, безусловно, занимает сам В. Б. Быков, прокурор города, а также судья Чурсина и помощник прокурора Резникова. Но не хочу утомлять читателя перечислением всех, кто вложил свою лепту в трагедию моей семьи.

Утром, часов в 10, в комнату входит начальник отряда и предлагает спуститься в дежурку. На мой вопрос: «Зачем?» отвечает, что не знает. Вроде бы кто-то звонил… Спускаюсь вниз, дежурный говорит, что звонили из Крымской районной прокуратуры, просили срочно прийти. По дороге в центр мучительно соображаю, чем мог быть вызван интерес прокурора Крымска к моей скромной персоне.

Секретарь, едва я назвал свою фамилию, направилась в кабинет прокурора. Оказывается, в кабинете меня ждет приехавший из прокуратуры РСФСР средних лет мужчина в сером костюме. Представившись, он начал задавать мне вопросы, главным из которых был вопрос, уточняющий сроки и количество отправляемых мною жалоб по линии прокурорского надзора. Я подсчитал, их оказалось 9. На две из них ответов не было получено, на остальные ответ приходил… из Геленджика.

В процессе беседы с зональным прокурором выяснилось, что пересылка жалоб в адрес Геленджикской надзорной инстанции является прямым нарушением Уголовно-процессуального кодекса. Впрочем, это открытие, сделанное им, для меня открытием не является. О чем я и сообщаю представителю республиканской инстанции. Известно мне также и о рассмотрении моего дела в Верховном Суде РСФСР. Так что ничего нового из нашей беседы я не выношу.

После выходных, проведенных с сыночком, так не хочется возвращаться в Крымск! Однако точно к указанному сроку, к 14 часам, вхожу в дверь комендатуры. Дежурный, старший лейтенант по фамилии Гриб, делает мне призывной жест рукой. Вхожу в дежурку. Первым делом узнаю, что с меня «поллитра». Что-то не помню, когда задолжал. Но Гриб делает загадочное лицо и уже официально заявляет, что мне необходимо зайти в спецчасть. Что-то екает у меня внутри и я чуть не бегом мчусь в спецчасть. При виде меня радостно улыбается начальник этого кабинета Валентина Николаевна.

«Поздравляю!» — протягивает мне бумагу с грифом «Краснодарский краевой суд» в левом верхнем углу. Текст довольно длинный, но из толкотни фраз и строчек выхватываю главное: «… Приговор Геленджикского горнарсуда… отменить…». «Назначить новое расследование…». Долго не могу прийти в себя. Глядя в прекрасные, какие-то лучистые глаза Валентины Николаевны — сейчас эта женщина кажется мне необыкновенно красивой, справляюсь с волнением. Но что делать дальше — не знаю… «Иди к Анатолию Гавриловичу. Он скажет», — направляет она меня к «хозяину».

Сергеев в курсе дела, пожимает мне руку, предлагает присесть.

«Ты понимаешь, я не имею больше права тебя здесь держать — отменен приговор Геленджикского суда, то есть все вернулось как бы к тому моменту, когда ты был арестован. Но здесь, в Крымске, ты не по решению Геленджикского суда, а по решению Абинского — ведь ты же на „химии“. Кроме того, в пришедшей бумаге нет ни слова об отмене меры пресечения. Ведь до суда ты находился под арестом? Так что, по идее, тебя могут снова арестовать и препроводить в КПЗ. Так что давай завтра езжай в Крайсуд, требуй, чтобы сюда прислали бумагу, отменяющую эти санкции». Идиотизм какой-то! С одной стороны, как сказал Сергеев, при доследовании может быть решение только в мою пользу; причем, речи о простом смягчении приговора не может быть — ведь я уже, практически, отбыл срок. Тем более не может быть и речи об ужесточении наказания — мне дали, практически, «потолок». Значит, вопрос будет решаться о моем оправдании. И вдруг — возможный арест.