Поэзия Латинской Америки - Антология

БОЛИВИЯ

РИКАРДО ХАЙМЕС ФРЕЙРЕ[73]

Перевод В. Васильева

Дорога лебедей

Волны бурные, вцепившиеся в гривытабуна ветров, смятеньем обуянных,в час, когда среди рассыпавшихся молнийв горней кузнице гигантский молот бьет по наковальне.

Волны бурные под клочьями нависшихбеспокойных туч, что в сумерках холодныхокровавленные медленно дымятся.Мутных глаз грядущей ночи потаенные обводы.

Волны бурные, что страсти злых чудовищукрывают, шумно двигаясь и пенясьв час, когда надрывным басом шторм заводитдикую эпиталаму, величание вселенной.

Волны бурные, чьи ломаные гребник берегам далеким судорожно мчатсяи рыданьями глухими нарушаютледяной, суровой ночи равнодушное молчанье.

Волны бурные, пронзаемые килеми воителя могучим острым взором,где Дорога Лебедей в кипящих недрахтускло светится, встречая грозного Царя Морского.

Смерть героя

Хотя на щите пробитом кровь полыхает, как зарево,хотя не закончен меча его стремительный взмах,но мрак необоримый уже проникает в глаза его,и мужественная песня оборвалась на устах.На суку двое воронов со взорами ненасытнымирасправили сильные крылья, что мертвенно черны,и ночь встрепенувшихся крыльев глаза, как день, слепит ему,и к бледному горизонту уносятся вещуны.

Меч

Меч кровавый, меч разбитый…Конь небесный красной гривой день-деньской метет его,запылившийся, как идол, высоко в горах забытый,как поверженное божество.

Вороны

В смертоносном лязге стали и в безумных кликах воиновслышно карканье и виден круг неспешного полета:двое неземных посланцев, двое вещих черных вороновк богу на плечи садятся и нашептывают что-то.

Странствующая Венера

За судном легкокрылымследую наудачу;слышу, как ветры рыдают в снастях корабельных,вижу, как чайки садятся на мачту.

Рыбы на киль, со скрежетом режущий волны,тусклые взоры уставили;их чешуя от солнца на мелкие части дробится;белая пена вскипает под черными их хвостами.

Слежу беспокойно,как скалы скрываются за горизонтом.Блуждает взор мойв бескрайнем царстве водном.

Странствующая Венера, ты — сладострастия стражница.Тебя не знает в лицо, но предан тебе мореходец.Странствующая Венера…Он грезил с тобою вместе, быть может.За белокурой Венерой он быстрый корабльвел вдоль берегов, седых от туманов и инея.На бронзу его загара с надеждой взиралиглаза ее серо-синие.

За черной Венерой корабль он велвдоль выжженной солнцем пустыни,и легкие, как теня, эбеновые рукишею его обхватали.

Странствующая Венера, на берегу его ждешь ты.Может быть, баядерой ты обернуться хочешь?Искусна ли ты в любви?Тебя не знает в лицо, но предан тебе мореходец.

Всплыли в тиши одиночествамечты в виденья зыбкие,и контуры ах таинственныевычерчиваются в дымке.

Мимолетное

Однажды ветер веткус куста цветущей розысорвал, унес в болотои прямо в омут бросил.

Вмиг расступилась волны,и трепетную розуболото засосалов голодную утробу.

Лишь листья над водоюостались плавать сиро,покрывшись илом черными став чернее ила.

Но в час, когда таитсявесь мир во сне глубоком,струится запах розынад мертвенным болотом.

ФРАНЦ ТАМАЙО[74]

Баллада о Кларибели

Перевод М. Квятковской

В этот вечер тревоги неясной,Кларибель,под зарей холодной и красной,Кларибель,снова я люблю тебя страстно,хотя все мне твердит: — Напрасно! —Кларибель!

Подхватило ветра дыханье,Кларибель,твое имя, словно рыданье,Кларибель,но напрасно мое ожиданье —не сойдемся мы на свиданье,Кларибель!

Этим голосом кличет разлука,Кларибель!Нет печальней, хрустальней звука,Кларибель!В нем тоски терпеливая мука,неразлучности нашей порука,Кларибель!

Горы круты, бездонны пучины,Кларибель!Перейду ль я речные стремнины,Кларибель?Одолею ль морей глубины,доберусь ли до снежной вершины,Кларибель?

Время шло, и о том, что было,Кларибель,ты, наверное, позабыла,Кларибель!Но мечта — упрямая сила:верю я — ты меня любила,Кларибель!

Горький хлеб мне дарован судьбою,Кларибель, —это память о нас с тобою,Кларибель!Неразумное и дорогое,наше прошлое вечно со мною,Кларибель!

В самоцветах то утро мне снится,Кларибель, —ты пришла, моя чаровница,Кларибель!Милый идол, дитя и царица,снег и роза, звезда и зарница,Кларибель!

Где-то птица исходит песней —«Кларибель!»Ты прелестна, нельзя быть прелестней,Кларибель!И в руладах певуньи безвестнойслышен плач и смех твой чудесный,Кларибель!

Ты звенишь, как напев затаенный,Кларибель,моей жизни, тобой потрясенной,Кларибель;бьет из раны, тобой нанесенной,яркий свет и мед благовонный,Кларибель!

Речь моя — ручей аромата,Кларибель, —в ней гвоздика, и мускус, и мята,Кларибель,стойкой миррой она богата,ей неведом урон и утрата,Кларибель!

Только злая колдунья-беда, —Кларибель! —выжгла в сердце: — Ушла навсегдаКларибель! —Для меня никогда, никогдане взойдет моей жизни звезда —Кларибель…

АДЕЛА САМУДЬО[75]

Перевод М. Квятковской

Конец века

Вперед, о человек! Весь мир огромный —твой дом, отсюда вечный оптимизм;скользя над бездной, — горький реализм! —ты не пугаешься загадки темной.

Под гнетом бед, в печали неуемнойтебе защитой стал алкоголизм;исток твоих трагедий — анархизм;твой адюльтер — приют любви бездомной.

Вперед! И пусть перевернется мир —во имя высших прав терпя лишенья,ты бьешься… за вооруженный мир.

Наука же хваленая твоядала тебе изведать в утешеньенепоправимый вкус небытия.

Прогресс

Было некогда время любви идиллической,и наука еще не была прагматической,и мораль, перепутав земное с небесным,Пела славу девицам невинным и честным.

Чистым девам тогда представлялась ужаснойпроза этого мира, реальности властной,и пятнадцатилетних прельщали без мерырозы мира иного, мечты и химеры.

Но с тех пор, как наука подвластна мужчине,стал сочувствовать он их ничтожной судьбине,и теперь прилагает немало старания,чтоб улучшить их нравственное воспитание.

Убоясь, как бы девы не вышли из правил,он единственный путь им покуда оставил —не в цене образованность и добродетель,лишь была бы семья да законные дети.

Нынче девочки знают с пеленок отлично,что любовь к идеалу глупа, непрактична.Их наука — найти с положением мужа;киснуть старою девой — что может быть хуже!

Не бывает сегодня наивных простушек!Есть у каждой запас хитроумных ловушек,и Невинность, предавшись сомнительным хлопотам,испарилась навек с преждевременным опытом.

Нынче брак по любви, безусловно, не принят —ведь любовь в нищете раньше срока остынет.Пусть любовь подождет — ей не станет обиднее,если дева найдет что-нибудь посолиднее.

И уж если мужчина задумал жениться —пусть он после не кается и не дивится,что его половина одной половинойостается с ему неизвестным мужчиной.

ЭКТОР БОРДА[76]