Поэзия Латинской Америки - Антология

АДЕЛА САМУДЬО[75]

Перевод М. Квятковской

Конец века

Вперед, о человек! Весь мир огромный —твой дом, отсюда вечный оптимизм;скользя над бездной, — горький реализм! —ты не пугаешься загадки темной.

Под гнетом бед, в печали неуемнойтебе защитой стал алкоголизм;исток твоих трагедий — анархизм;твой адюльтер — приют любви бездомной.

Вперед! И пусть перевернется мир —во имя высших прав терпя лишенья,ты бьешься… за вооруженный мир.

Наука же хваленая твоядала тебе изведать в утешеньенепоправимый вкус небытия.

Прогресс

Было некогда время любви идиллической,и наука еще не была прагматической,и мораль, перепутав земное с небесным,Пела славу девицам невинным и честным.

Чистым девам тогда представлялась ужаснойпроза этого мира, реальности властной,и пятнадцатилетних прельщали без мерырозы мира иного, мечты и химеры.

Но с тех пор, как наука подвластна мужчине,стал сочувствовать он их ничтожной судьбине,и теперь прилагает немало старания,чтоб улучшить их нравственное воспитание.

Убоясь, как бы девы не вышли из правил,он единственный путь им покуда оставил —не в цене образованность и добродетель,лишь была бы семья да законные дети.

Нынче девочки знают с пеленок отлично,что любовь к идеалу глупа, непрактична.Их наука — найти с положением мужа;киснуть старою девой — что может быть хуже!

Не бывает сегодня наивных простушек!Есть у каждой запас хитроумных ловушек,и Невинность, предавшись сомнительным хлопотам,испарилась навек с преждевременным опытом.

Нынче брак по любви, безусловно, не принят —ведь любовь в нищете раньше срока остынет.Пусть любовь подождет — ей не станет обиднее,если дева найдет что-нибудь посолиднее.

И уж если мужчина задумал жениться —пусть он после не кается и не дивится,что его половина одной половинойостается с ему неизвестным мужчиной.

ЭКТОР БОРДА[76]

Шахтеры

Перевод С. Гончаренко

Как болит у них кровь!Кашель мертвым узлом захлестнул им нутро.Хлеб их тверже, чем в шахтах упрямая крепь.Дни похожи на ночи,а ночи похожи на раны.

Как им трудно ползти по широтамзауженных штолен,продираясь сквозь жала москитов!Как ложится рудасиневой под глазамишахтерских детишек!И ни рисом,ни хлебною коркойнельзя почему-то заткнутьэту глотку всегдашнего голода…

Холодомобжигает дубленую кожу,и древний ознобшевелит их индейские космы.Оловянная пыльим врачуетотверстые раны, и бользаползает в туннелирентгена.

Как дрожат оскверненные недра!Как едкий гранитприрастает, врастает в шахтерскую кожу…И все жевдруг подкатит надеждасоленым комкомк пересохшему горлу.

Как улыбчиво утров своем отрешенном покое.Ветер щедро вливается в легкие,зреет пшеница, пророчасвой колос —простой и насущный…

И нельзя побороть искушенье —усесться над пропастью смертии, вкушая отраву торжественной коки,погрузиться в пучину видений…

Только все же сильнее желаньепрорасти сквозь темницы забоевпрямо к солнцу,к пророческим зорями с яростным кличем сломатьхребет вековечному гнету.

Как болит у них кровь!Кашель мертвым узлом захлестнул им нутро.Их увечья — как будто пощечины.С каждойпроступает все явственней облик их смерти.

Да и смерть — это простокровавая рана,отверстая рана,свербящая ранашахтера.

ГИЛЬЕРМО ВИСКАРРА ФАБРЕ[77]

В стране окаменелого плача

Перевод А. Эйснера

В этой стране окаменелого плачагрозы колотят в черные барабаныи соколы за неподвижные крылья прибитык высокому хрусталю мрачного неба.О, кто ты, прерывисто рыдающий призраксо сломанной шпагой, с сумеречными очамии со спутанными волосами утопленника?Каменная глыба, спящая под солнцем, покрытазолотистым мохом и серым лишайником,но она вздыхает древней грудью, мечтаяоб огненных ласках первозданных бурь.

Там вдалеке, среди бесформенных утесов,слышно рычание пум,и треск ломающегося льда,и чистый серебряный перезвон снежных колоколов,и голоса боливийского ливня,а ветер вздымает похожие на змейтуго заплетенные косы индейских принцесс.

В прозрачном меде мелодичных флейтутро перебрасывает с вершины на вершинулегкие мосты из пепельной мглыи одинокая птица роняет свою холодную песнюкапля за каплей, как острый рубин за острым рубином.

Эти скалы некогда были стройными девамии воинами в шлемах из кактуса или металла,которые охотились за воздушными викуньями[78]и разбрасывали по небу стрелы, похожие на блестящих рыб.А теперь, укрывшись каменными шкурами, и девы и воины спят.

Вот она страна сокровищ,где слова всегда остаются зажатымиза широкими пылающими губами.

Дикий дрок пустынираскрывает свой зонт, источающий слабый запах,над горячим коралловым зевком заспанного оленя,который соткан из легкого тумана.Оленю вчера угрожала засадаосторожных и незримых ловчихи стрелы, летящие из созвездий;пропасть поглотила его стройную самкус окрыленными ножками и страстными глазами.

Рядом с немыми существами, дремлющими в камне,под небесным куполом у подножия гор,тысячелетняя нагая водасонно лепечет в зеленых гитарах своих берегов.

На заброшенных дорогах, на которые льет дождьсквозь неподвижную сажу непроницаемой ночи,остаются следы перелетных птиц и бродячих сердец…Есть час, накапливающий неосязаемую сладость,тоску пламенеющих звезд и темнеющей бездны,в этот час складывает руки странствующая смертьпод аккомпанемент приглушенной музыки,и только монашеское пение дождя, падающего в песок,ласково омывает и горький мирт, и злаки.

А дерево капули зажигает индейскую кровьв ягодах, полных ярко-красного сока,и по его ветвям восходит ароматнабальзамированных аравийских мумий.

ОСКАР СЕРРУТО[79]

Перевод А. Косс

Плоскогорье

Плоскогорье, как память, неизмеримое,шкура киркинчо[80], распяленная меж четырьмя сторонами света;ветер здесь плотен на ощупь и пахнет зверем.Плоскогорье, блестящее металлическим блеском,безлюдное, как луна, барабан восстаний.Девушки в этих краях пасут ненастья да горести,подкладывают дрова в костер, зажженный гитарой.Мужчины в вороненой стали волоспрячут жаркий ветер сражений.Плоскогорье в морщинах дорог, скорбное,как ладонь шахтера.

Плоскогорье, как ненависть, неотвязное,слепящее, словно кровь, приливающая к зрачкам,плоскогорье в панцире льдов,звенящее холодом, синим, точно лоб мертвеца.Воды времени татуировкой расчертили его хребет,здесь проходят землепашцы — аймарэ[81] свой гроб за плечами несут,у них есть пращи и ружья, в ночи спугнут они птицу — свет.Дымит их скудный огонь, черная копоть безмолвия ложится на всю их жизнь,а дожди пробирают их до костей, гасят песню щегла.

Беспредельное плоскогорье,распластанное и яростное, как пламя.От звона его гитар чернее черное горе,безлюдье капля за каплей буравит камень.

Список твоего