Поэзия Латинской Америки - Антология

ХОРХЕ ЛУИС БОРХЕС[62]

Перевод С. Гончаренко

Улицы Буэнос-Айреса

Улицы Буэнос-Айреса,вы — сердцевина моего сердца.Не бодрые проспекты,замученные спешкой пешеходов,а вы, переулки тихих предместий,вы, незнакомые с кроткими кронами деревьев,улицы окраин,где мрачные лачуги,подавленные бессмертным пространством,боятся утонуть в долгом простореравнины и неба.Всем, кто истосковался по живой душе человечьей,вы обещаете счастье:на ваших перекрестках братаются жизни,вырвавшиеся на волю из заточенья квартир.Низкий поклон вам хотя бы за то, что по вашей брусчаткешагает с решительностью заблужденьянадежда.Ваши извивы — как колыхание флагов,реющих на семи ветрах поднебесья.Пусть же на древке моих стиховзаплещут эти знамена.

Монета

В ту промозглую ночь,когда мы отчалили от пристани Монтевидео,я зачем-то швырнул с верхней палубы в море монету.Она, сверкнув в луче, канула в мутную воду —осколок света, тотчас проглоченный временем и темнотой.И вдруг я понял, что сделал нечто непоправимое.Я навязал истории мирозданьяпомимо собственной судьбы, сотвореннойиз любви, тревог и тщетного непостоянства,еще и судьбу этого металлического кружочка,который теперь, хочешь не хочешь, существуетна равных правах со мной.Быть может, волны успокоят его в вязкой пучинеили увлекут в незапамятные моря,омывающие останки саксов и викингов.Но как бы там ни было, а только отнынерядом с каждым прожитым мною мгновеньемя ощущаю мгновенье, прожитое этой монетой.Иногда меня терзают угрызения совести.Но чаще всего мучит зависть:я завидую своему медному собрату,который, как и я, заблудился в лабиринте времен,но, в отличие от меня,не подозревает об этом.

Пределы

У Верлена есть строчка, которую я так и не вспомню.Где-то неподалеку есть улица,по которой я уже не пройдусь.Даже в моем доме наверняка имеется зеркало,которое меня больше не увидит.Какую-то дверь я закрыл за собой навсегда.Среди книг моей библиотеки (вот они, рядом)есть одна особенная —мне так и не доведется ее прочитать.Этим летом мне исполняется пятьдесят лет.Значит, смерть уже не за горами.

РАУЛЬ ГОНСАЛЕС ТУНЬОН[63]

Улица дырки в чулке

Перевод С. Гончаренко

Та улица… (Подобная есть в городе любом.)Та женщина любимая в берете голубом…Мы шли по этой улице, где — ни души окрест…А в балагане ярмарки вовсю гремел оркестр.Фрегат в стекле бутылочном[64]…. И горизонт в дыму…Та улица мне памятна, а больше — никому.Ночь дрыхла в баре, голову на стойку уронив.Кривились губы, выстрадав заученный мотив.И пусть афиша ветхая плескалась на стене —но паутиной прошлого она не мнилась мне.Не мне светили города рекламные огни,и рассыпались бисером не для меня они.Но что с того? Я видел сны, похожие на сны:как сновиденья детские, прозрачны и ясны…Куда б ни торопился я, ни мчался впопыхах,горела радость светлая в улыбке и глазах.И был мой лик ликующий в витринах отражен,и было ясно каждому: я счастлив и влюблен.

Знакомы вам пейзажи на витринах расписных?И тряпочные куколки в беретах голубых?Шагающие в утро оловянные войска?И весело раскрашенный возок зеленщика?Так далека любовь моя, и так она близка…

Не верил в злую долю я, не верил, что умру…Плескалась ветвь весенняя на голубом ветру!И пел слепец на площади… И я сказал тебе:«Люблю борьбу. И жизнь свою я послащу борьбе».Портье. Крутая лестница. Гостиница твоя.И музыка и музыка — во мне и вне меня!Веселыми цыганами из труппы кочевойв мансардовой обители мы счастливы с тобой.И весело, по-новому гудят колокола…Худой чулок ты штопаешь… И тонкая иглалучом продета солнечным сквозь дырку на чулке…Каморка, озаренная лучом в твоей руке!Я помню ту гостиницу. Я знаю назубокту улицу далекую, портовый городок…Куда бы ни уехал я, несу в себе я боль,и все бреду по улице, где встретился с тобой.

Я жил когда-то там… Давно… И вновь на сердце грусть.Ведь «жил когда-то» — все равно, что «больше не вернусь».

Я хотел бы, чтоб ты снималась

в моей звуковой картине

Перевод И. Чижеговой

Послушай-ка, ты, девчонка, с веснушчато-вздернутым носом!Тебе каких-нибудь двадцать; впереди — надежд миражи…Жених твой — рабочий парень, похожий на Нильса Астора,неумелым прищуром завешен взгляд твой прозрачно-синий…Я хотел бы, чтоб ты снималась в моей звуковой картине!

Поют на деревьях птицы в радужном оперенье.С базара несут хозяйки в корзинах фрукты, коренья.Я вижу стройку, рабочих, сварки свежий шов,блоки, подъемные краны, нагроможденье лесов.

В белых сверкающих зданьях лифты блестят полировкой,на этажи поднимая газетные заголовки.Я чувствую, сердце мчится, рождая мысль на бегу,и она замыканьем коротким вспыхивает в мозгу.

Дешевенькая таверна. Игроки устали от споров.Парикмахерские сияют разноцветным кольцом реклам.И дома, где в узости длинных, освещенных едва коридоровцвет одинаково тусклый дан и ночам и дням.

И порт. Любимое сердцем место уединенья,Там запах моря наполнен памятью и забвеньем,там рвется душа на волю, к странствиям и приключеньям…И порт, и таверна, и море пропитаны жаждой движенья.

Послушай меня, девчонка, в берете пушисто-синем, —вряд ли дороже доллара этот новый берет, —я хотел бы, чтоб ты снималась в моей звуковой картине!И еще… Но сказать об этом слов настоящих нет.

Написано в трастьенде[65]

Перевод М. Самаева

В каждом порту в это времяночь отдыхает над реямидремлющих кораблей.И старый, бывалый моряк безмолвносмотрит на лунные четки, упавшие в волны.

Голубки бродячих мелодий чуть слышнокружат, огоньки маяков колыша.Ах, если б к твоим волосам,как к последней стоянке, прибиться!

Из мраказвезды взмывают нá берег мглистый,звезды, охрипшие, точно голосчахоточной виолончелистки,чей кашель сливается с музыкой в баре.Проститутки прогуливают на бульваресвою усталость, пропахшую пылью и алкоголен.

В портовых кварталах разных широтв это время кто-нибудь ждет.

Дворы опускаются к самому морю,звуками воспоминаний матросов маня.Сладкая горечь жизни, как терпкая влага из фляги.

В каждом порту есть бродяги,похожие на меня,бродяги, которые носят у себя на запястьесердце-кораблик,плывущий к далекому счастью.Есть улица — долговязая, пьяная,затерявшийся среди ночи обломок.

И когда заря, пробуждая птиц,трубит в свой рог на краю небосклона,в портовых кварталах разных широтв это время кто-нибудь ждет.

Пятый полк[66]

Перевод В. Столбова

Ветер, кастильский ветер,правда в тебе и сказка,ласков ты и неласков,звонкий и молчаливый.От двух матерей ты, ветер,магнолии и оливы.Республиканское знамя,ветер в тебе и пламя,и кровь испанского сердца.Тебя поднимают солдатыполка, что зовется Пятым.Знамя, винтовка, ветер,горький кастильский ветер.Настежь раскрыто сердце,кровь запевает тихо,кровь обретает выходиз обнаженного сердца —выход на жаркий ветер,на ветер, кастильский ветер.Ветер морской и рабочий,он крылья мельниц ворочал,ветер страды военной —он бьет, сокрушая стены,он мчится, прямой и грозный,и путь его неизменный —к далеким, но ясным звездам.

На смерть Федерико Гарсиа Лорки[67]