Театр французского классицизма - Пьер Корнель

ROMANCE PRIMERO

Delante el rey de LeónDoña Ximena una tardeSe pone a pedir justiciaPor la muerte de su padre.Para contra el Cid la pide,Don Rodrigo de Bivar,Que huérfana la dexó,Niña, у de muy роса edad.Si tengo razón, о non,Bien, rey, lo alcanzas у sabes,Que los negocios de honraNo pueden disimularse.Cada día que amaneceVeo al lobo de mi sangreCaballero en un caballoPor darme mayor pesare.Mandale, buen rey, puedesQue no me ronde mi calle,Que no se venga en mugeresEl hombre que mucho vale.Si mi padre afrentó al suyo,Bien he vengado a su padre,Que si honras pagaron muertes,Para su disculpa basten.Encomendada me tienes,No consientas que me agravien,Que el que a mi se fiziere,A tu corona se faze.Calledes, doña Ximena,Que me dades pena grande,Que yo daré buen remedioPara todos vuestros males.Al Cid no le he de ofender,Que es hombre que mucho valeY me defiende mis reynos,Y quiero que me los guarde.Pero yo faré un partidoCon el, que no os este male,De tomalle la palabraPara que con vos se case.Contenta quedó Ximena,Con la merced que le faze,Que quien huérfana la fizóAquesse mismo la ampare.

РОМАНС ПЕРВЫЙ

В поздний час пред королем,Что Леоном управляет,Донья юная — ХименаК справедливости взывает.Говорит она о Сиде,Ибо он своей рукоюПоразил отца Химены,Сделал донью сиротою.«Пусть права я или нет,Но тебе, король, известно,Что любое дело честиПорешить нельзя бесчестно.Ежедневно, на рассвете,Тот, кто крови был виною,Множит скорбь мою, гарцуяНа коне передо мною.Прикажи, король мой добрый,Чтоб забыл ко мне дорогу.И, желая мстить мужчине,Чтобы женщину не трогал.Если был моим отцомОскорблен родитель Сида,Смерть была достойной платойЗа великую обиду.Ты всегда, король, мне верил —Знай, в одном теперь мы схожи:Кто нанес мне оскорбленье,Оскорбил корону тоже».«Успокойтесь, о Химена,Слушать вас мне, право, больно!Я найду такое средство,Чтоб остались вы довольны.Сида мне нельзя обидеть,Многих он похвал достоинИ, храня мои владенья,Верно служит мне как воин.Чтобы он не докучал вам.Надо с ним договориться:Пусть он даст мне обещаньеПоскорей на вас жениться».Этой милостью ХименаТут утешилась без спора:Кто лишил ее опоры,Станет сам ее опорой.

(Исп. — Перевод М. Кудинова)

ROMANCE SEGUNDO

A Ximena у a RodrigoPrendió el rey palabra, у mano,De juntarlos para en unoEn presencia de Layn Calvo.Las enemistades viejasCon amor se conformaron,Que donde preside el amorSe olvidan muchos agravios.…………Leegaron juntos los novios,Y al dar la mano, у abraco,El Cid mirando a la novia,Le dixó todo turbado:Maté a tu padre, Ximena,Pero no a desaguisado,Matéle de hombre a hombre,Para vengar cierto agravio.Mate hombre, у hombre doy,Aqui estoy a tu mandado,Y en lugar del muerto padreCobraste un marido honrado,A todos pareció bien,Su discreción alabaron,Y assi se hizieron las bodasDe Rodrigo el Castellano.

РОМАНС ВТОРОЙ

Тут с Химены и РодригоВзял король немедля слово,Что они соединитьсяВо единое готовы.Их вражда любовью стала,Ибо каждому известно:Где главенствует любовь,Там обидам нету места.………………….Вместе прибыли они,И, невесту обнимая,Говорил ей Сид, волнуясьИ волненья не скрывая:«Твоего отца, Химена,Я убил, но не таился:С ним я за мою обидуКак мужчина расплатился.Мужа славного убил яИ взамен вручаю мужа,Вместо мертвого отцаОн тебе отныне служит».Все Родриго одобряли,И за скромность все хвалили.Так женился на ХименеДон Родриго из Кастильи.

(Исп. — Перевод М. Кудинова)

РАЗБОР[28]

Это сочинение обладает столькими достоинствами с точки зрения фабулы и содержит столько счастливых мыслей, что большинство зрителей и читателей не пожелало увидеть в нем недостатков, поддавшись удовольствию лицезреть его на театре. Несмотря на то, что из всех моих «правильных» сочинений, писанных для сцены, «Сид» самое вольное, оно по-прежнему остается наиболее совершенным в глазах тех, кто не придает особого значения жесткости правил. В течение пятидесяти лет,[29] что «Сид» не сходит с подмостков, ни время, ни причуды вкуса не сумели приглушить его успех. Он отвечает двум важнейшим условиям, которые Аристотель полагал непременной принадлежностью всякой истинно совершенной трагедии и которые в совокупности встречаются крайне редко, будь то у древних или новых авторов. В нашей трагедии условия эти сплетены прочнее и искуснее, нежели в образцах, упоминаемых греческим философом. В самом деле, здесь действует влюбленная, которую чувство долга побуждает добиваться смерти возлюбленного, чьей гибели она в то же время боится более всего на свете. Страсти ее куда сильнее и разноречивее, нежели те, что способны обуревать мужа и жену, мать и сына, брата и сестру. Высокая добродетель в сочетании с естественностью страсти, которую она укрощает, не приглушая ее, и которой она, напротив, оставляет всю присущую ей силу, дабы славнее было торжество над ней, — все это куда трогательнее, возвышеннее и приятнее, чем та посредственная доброта, способная на слабость и даже на преступление, из которой наши древние были вынуждены лепить совершенные характеры королей и принцев, коих они брали в свои герои. Подвиги и злодеяния героев, изуродовав остатки добродетели, им отпущенной, долженствовали, по мысли авторов, потрафить вкусам и устремлениям зрителя, усилить его ужас перед правителями и монархией.

Родриго следует долгу, ни на йоту не поступясь страстью. Так же действует Химена. Страдание, причиняемое ей стремлением отомстить любимому, не колеблет ее намерения. Если же присутствие возлюбленного и заставляет ее порой оступаться, то падения эти всегда минутные, она тотчас же оправляется от них. Химена не только сознает свою ошибку — о ней она даже предупреждает нас, — но и мигом исправляет то, что лицезрение любимого непроизвольно вырывает у нее. Вовсе не следует попрекать ее за свидание с возлюбленным после того, как он убил ее отца, Химена признает, что злословие будет единственной ей наградой. Пусть порыв страсти и заставил ее однажды признаться Родриго в том, что она обожает и преследует его, и пусть все об этом знают, но никак не надо это принимать за решимость. В присутствии короля она отлично скрывает свою любовь. Если у нее и вырывается ободряющее напутствие Родриго, идущему сразиться с доном Санчо:

Будь победителем и завоюй меня,—

то она не довольствуется просто бегством от стыда за свое напутствие. Когда Химена остается наедине с Эльвирой, которой она поверяет все душевные свои тайны, и когда вид драгоценного ей существа уже более не терзает ее сердца, Химена высказывает пожелание куда рассудительнее: оно в равной мере устраивает и ее любовь и ее добродетель. Химена молит небо, дабы поединок закончился так,

Чтоб из соперников никто не одолел.

Если она и не скрывает своей склонности к Родриго из боязни принадлежать дону Санчо, к коему испытывает неприязнь, то тем не менее не отказывается и от угрозы, высказанной незадолго перед тем: выставить, в случае победы Родриго и невзирая на условия поединка и обещание, данное ему королем, тысячу новых бойцов. Даже тот взрыв страсти, который Химена не смогла сдержать, когда ей подумалось, что погиб Родриго, сопровождался столь же яростным неприятием условия поединка, отдающего ее в руки возлюбленного. Успокаивается она лишь тогда, когда король подал ей надежду на возможность появления со временем какого-либо иного препятствия. Мне достаточно известно, что молчание обычно принимается за знак согласия. Но когда заговаривают короли — дело осложняется. Обычно им рукоплещут. Единственный способ оспорить их — это со всем должным почтением молчать. Молчать, понятно, в тех случаях, когда повеления их не столь уже спешны для выполнения и можно отложить его до лучших времен, законно уповая на какую-нибудь непредвиденную помеху.

Верно и то, что в нашем случае следовало избавить Родриго от опасности, не доводя дела до свадьбы с Хименой. Сид — историческая личность. Своему времени он был по вкусу. Но нашему он вряд ли подойдет. И мне жаль, что у испанского автора[30] Химена соглашается отдать руку Сиду, даже при том, что испанский автор растянул действие своей пиесы на три года. Дабы не противоречить истории, я счел необходимым пожертвовать кое-какими обстоятельствами. Лишь таким способом можно было примирить условности нашего театра с правдой исторической.