Театр Клары Гасуль - Проспер Мериме

Проспер Мериме

Театр Клары Гасуль

Pensarán vuestras mercedes ahora que es poco trabajo hinchar un perro?

Заметка о Кларе Гасуль

Клару Гасуль я увидел в первый раз в Гибралтаре, где я нес гарнизонную службу в швейцарском полку Ваттвиля[1]. Ей было тогда (то есть в 1813 году) четырнадцать лет. Дядя ее, лиценциат Хиль Варгас де Кастаньеда, предводитель андалусской герильи[2], только что был повешен французами, а донья Клара осталась на попечении монаха, брата Роке Медрано, ее родственника, инквизитора гранадского трибунала.

Досточтимый инквизитор запретил своей питомице читать все книги, кроме часослова, а в подкрепление запрета велел сжечь библиотеку, завещанную племяннице несчастным лиценциатом. Здесь, думается мне, надо искать источник ненависти автора к членам монашеского ордена, недавно упраздненного мудрым королем испанским[3]. Среди моего скромного имущества нашлось три-четыре разрозненных тома. Я подарил их Кларе, и с этого подарка, который показался ей весьма ценным, началось наше знакомство. Это знакомство я старался поддерживать во время своего длительного пребывания в Испании после освободительной войны[4]. Поэтому я, более чем кто-либо другой, могу отделить правду от тьмы вымыслов, распространяемых об этой необыкновенной женщине у нее на родине.

О ранних ее годах почти ничего не известно. Вот, однако, что я знаю от нее самой. Однажды вечером мы покуривали, сидя вокруг ее brasero[5], и находившийся среди нас священник спросил ее, где и от кого она родилась, на что Клара, пребывавшая в разговорчивом настроении, рассказала нам следующую историю, за достоверность которой я отнюдь не ручаюсь.

«Родилась я, — сообщила она, — в королевстве Гранадском, недалеко от Мотриля, под апельсинным деревом, на краю дороги. Мать моя была гадалкой. Я следовала за ней, или вернее, она таскала меня на спине, пока мне не исполнилось пять лет. Тогда она меня отвела к гранадскому канонику (лиценциату Хилю Варгасу), и тот принял нас с величайшим радушием. Мать сказала мне: «Поклонись дяде». Я поклонилась. Она поцеловала меня и тут же ушла. С тех пор я ее не видела».

И тут, дабы прекратить наши расспросы, донья Клара взяла гитару и спела нам цыганскую песню: «Cuando me parió mi madre la gitana...»[6].

Родословную она себе выдумала по своему вкусу. На происхождение от древнего христианского рода она не притязала; она утверждала, что в жилах ее течет мавританская кровь, что она правнучка мягкосердечного мавра Гасуля, которого мы знаем по старинным испанским романсам[7]. Во всяком случае, что-то дикое, что было у нее в глазах, длинные, черные, как смоль, волосы, стройная талия, белые ровные зубы и нежно-оливковый цвет лица выдавали ее происхождение.

Когда на юге Испании воцарилось спокойствие, донья Клара со своим опекуном возвратилась в Гранаду. Опекун этот был ее цербером и заклятым врагом серенад. Стоило какому-нибудь цирюльнику забренчать на надтреснутой мандолине, брат Роке, которому всюду мерещились любовники, поднимался в комнату своей питомицы, горько упрекал ее в огласке, которую принимает ее кокетство, и увещал ее спасти свою душу, поступив в монастырь (наверно, он уговаривал ее при этом отказаться в его пользу от наследства лиценциата Хиля Варгаса). Уходил он от нее, самолично удостоверившись, что запоры и решетка ее окна отвечают ему за ее целомудрие.

Однажды, пробравшись в комнату Клары, он застал ее за писанием не комедий, коих она еще тогда не сочиняла, но пламенной любовной записки. Гнев его преподобия соответствовал тяжести проступка: виновница была заточена в монастырь.

Через две недели после поступления в монастырь она перелезла через стену и сбежала. Скрывалась она три месяца.

По истечении этого срока брат Роке с ужасом узнал, что вверенная его заботам робкая голубица выступила с успехом в Большом театре (Тeatro Mayor) города Кадиса: она исполняла роль доньи Клары в пьесе Mojigata[8].

Он выехал из Гранады, намереваясь вырвать ее из необычного убежища, которое она избрала. Любители скандалов уже предвкушали тяжбу между инквизитором и директором театра, как вдруг приступ подагры лишил священный трибунал[9] ревностного деятеля, а Клару — докучного опекуна.

Ходило множество догадок относительно причины поступления ее в театр. Одни приписывают это ее естественному влечению к актерскому ремеслу; другие — неравнодушию к joven galan[10] Большого театра; иные, наконец, полагают, что на путь комедиантки толкнула Клару просто-напросто бедность.

Незадолго до восстания войск, расквартированных на острове Леон[11], донья Клара была введена в права наследования имущества своего дяди. Дом ее служил местом свидания всех вольнодумцев и всех конституционалистов[12] Кадиса. Ее репутация «крайней» едва не обошлась ей дорого во время резни 10 марта[13]. Один из leales de Fernando Séptimo[14] встретив ее на улице, уже занес было саблю, чтобы отрубить ей голову, но товарищ остановил его. «Ты что, не видишь, дурак? — сказал он. — Ведь это же Кларита, которая так смешила нас в сайнете[15] о Хитане!» «Верно, — отвечал тот. — Но она враг богу и королю». «Это неважно, — заметил его товарищ. — Мне хочется еще раз посмотреть ее в роли Хитаны». Так он ее спас.

На следующий день Клара появилась на сцене с национальной кокардой, и она так прелестно пела патриотические гимны, что вскружила голову даже самим serviles[16]. Все офицеры корпуса Кироги[17] сделали ее дамой своего сердца.

Два юных офицера американского батальона поссорились из-за нее. Она подарила одному из них кокарду, собственноручно сделанную из зеленой ленты, а другой будто бы пытался ее отнять. Соперники пошли драться. Узнав об этом, Клара немедленно отправилась на поле битвы. Каким способом она умиротворила их, неизвестно. Достоверно только то, что вечером она вошла в Кадис под руку с обоими примирившимися офицерами, что она повела их к себе ужинать и что с тех пор никогда больше ссора не омрачала их дружбы.

Литературная ее слава началась с небольшой пьесы под названием Женщина-дьявол. Сюжет комедии был публике совершенно неизвестен. Можно себе представить удивление испанского партера, увидевшего впервые на подмостках инквизиторов в полном облачении! Вещица эта имела громадный успех; зрители напоминали школьников, любующихся тем, как порют их наставника.

Однако же святоши, начавшие объединяться, завопили о соблазне. Герцогини и маркизы, раздосадованные тем, что завсегдатаи их салонов покинули их ради салона доньи Клары, заставили своих мужей подать правительству жалобы. Но и у Клары были могущественные покровители. Запрета комедии не последовало. Удовольствовались тем, что прибавили к ней в нравственных целях пролог, который мы даем в начале перевода. Клара намеревалась представить вторую часть комедии Женщина-дьявол, но ее духовник, полковой священник конституционалистов, был этим возмущен и уговорил ее бросить свое сочинение в огонь.

С тех пор слава ее все росла, и она сочиняла одну комедию за другой, но в начале Реставрации[18] ей пришлось бежать в Англию. Однако, поскольку напечатаны они были лишь в 1822 году и не сразу представлены в мадридском театре, в Париже, где с некоторых пор начали, как мне кажется, проявлять интерес к иностранной литературе, о них почти ничего не было известно.

В Кадисе издали полное собрание ее сочинений в двух томиках in quarto[19], но вскоре после разгрома конституционалистов роялистские хунты поспешили внести их в запретный список[20]. Таким образом, испанское издание их является чрезвычайной редкостью. Перевод, который мы предлагаем ныне, является весьма точным: он был сделан в Англии под наблюдением доньи Клары, которая была настолько любезна, что дала мне для включения в сборник одну из неизданных своих комедий. Эта последняя в томе пьеса, Небо и ад, была представлена только в Лондоне, да и то на домашней сцене.

Испанцы в Дании

Комедия в трех днях[1]

Que el orbe se admire,

Y en nosotros mire

Los hijos del Cid.[2]

ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ

Маркиз де Ла Романа[3], испанский генерал, родился на острове Майорке. Он происходил из именитой семьи и приходился племянником славному генералу Вентуре Каро[4].

Ему дали превосходное воспитание. Он изучил несколько языков, страстно увлекался науками и проявлял большие способности, которым военная служба вскоре дала совсем иное направление. Вместе со своим дядей он участвовал в кампании 1793 года против французов и неоднократно отличался, между прочим, при защите поста Бирьяту; позднее он был ранен. В 1795 году он принимал участие в защите Каталонии. Заключение мира дало ему возможность путешествовать. Он отправился во Францию, а затем посетил главные города Европы.