Спасти Кремль - Елена Ленковская

Мальчик подъехал поближе.

По приказу Наполеона Кремль бдительно охранялся. Во всяком случае, часовые цепью растянулись по всем стенам крепости, стояли у всех башен и дворцовых подъездов.

У Никольских стояли на часах гвардейские гренадеры. Охрана была многочисленной и хорошо вооружённой.

Однако видом своим и замашками гвардейцы у ворот напоминали цыганский табор. Часовые вырядились в русские шубы и опоясались шерстяными цветастыми шалями с бахромой.

Рядом с ними, прямо на земле, стояли хрустальные вазы в полметра каждая. В вазы было налито варенье. Гренадеры прихлёбывали его большими деревянными ложками и угощали всех желающих, кто только соглашался с ними выпить.

Поскольку малыш Виньон вина не пил, в варенье ему было со смехом отказано. Пришлось проезжать несолоно хлебавши. Надутый Руся уже миновал развесёлый кордон, но невольно обернулся, услышав позади себя громкую перебранку.

Бородатый мужик в сером армяке пытался пройти в ворота. Мужика задержали: император не велел впускать русских на территорию Кремля. Наполеон опасался покушений.

Однако мужик был настойчив. Он что-то говорил часовому, а сам зыркал по сторонам. Несколько раз взгляд его падал на стоявшего поодаль Русю. Руся невольно поёжился. Взгляд у этого мужика был цепкий и колючий.

Часовой, мрачно отерев рукавом усы, измазанные вареньем, пьяно бранился и не пускал наглеца. Наконец, получив от здоровенного детины-гренадера прикладом в грудь, мужик упал. Через некоторое время он, шатаясь, встал и хмуро ретировался.

— Мсье, я только что видел Неаполитанского короля! — сообщил Руся Коленкуру, не успев поздороваться.

— М-м-м, — кивнул тот, не отрываясь от бумаг.

— Разве авангард Мюрата не преследует русские войска?

Генерал Коленкур потеребил свои густые, аккуратно постриженные бакенбарды, и рассеянно взглянул на мальчика.

— Мюрат в Москве, командование авангардом он временно поручил генералу Себастиани. — Коленкур ядовито хмыкнул. — Преследует русские войска! Хм! Послушаешь Мюрата, их и преследовать-то нет никакой необходимости. Он уверен, что русские находятся в состоянии «полной дезорганизации и упадка духа». А казаки — те, и вовсе, готовы покинуть армию! — Последние слова прозвучали в устах Коленкура довольно саркастически.

— Неужели это правда, господин генерал? — наивно похлопал ресницами Руся.

— Император с удовольствием повторяет то, что рассказывает ему Мюрат. — пожал плечами Коленкур. — Думаю, это необходимо, чтобы поддержать боевой дух в наших войсках. Правда, маршалы предаются меньшим иллюзиям по поводу так называемой «дезорганизации» русских. Я спрашивал его величество, действительно ли он верит в это…

Тут Арман де Коленкур горько усмехнулся.

— В душе император всё же сомневается. Он ответил мне, что русские, должно быть, провели Мюрата. Похоже, он просто потерял их из виду. Не может быть, чтобы Кутузов оставался на этой дороге: он не прикрывал бы тогда ни Петербурга, ни южных губерний.

— На какой, на какой дороге? — навострил уши Руслан.

— На Рязанской. Во всяком случае, так доносит Мюрат.

Руся был разочарован. Он-то думал, что всё опять складывается как нельзя лучше. Вот Мюрат, например. Казалось бы, какая удача, что он так своевременно попался Русе на глаза! Как будто специально для того, чтобы малышу Виньону опять вернуться под его начало. А там бы малыш Виньон не оплошал. Нашёл бы способ к своим перебраться…

Подобные мысли зашевелились в Русиной голове сразу, как только он увидел у ворот Кремля знакомую фигуру. Пока мальчик добрался до Коленкура, план созрел окончательно и казался великолепным. В душе Руси торжествующе пели фанфары.

Теперь приходилось признать этот план никуда не годным. Дурацким. Да просто идиотским!

Вот зараза! Ух, как он подвёл меня, петух несчастный!

Мюрат, оказывается, сам ищет русских. Они, видите ли, играют в прятки.

Немного остыв, Руся признал, что, пожалуй, злиться на Мюрата за это не стоило. Напротив, стоило порадоваться тому, что король Неаполитанский так легко дал себя провести. Во всяком случае, наверняка это было весьма благоприятным обстоятельством для русской армии.

Да, эти новости были для русских хорошими новостями.

Оставив Москву, армия Кутузова и в самом деле начала отход по Рязанской дороге. А потом — исчезла! Просёлочными дорогами, сделав крутой поворот на юго-запад, она вышла на Калужскую дорогу и расположилась лагерем у Тарутина.

Позже историки стали назвать этот манёвр русской армии Тарутинским манёвром. С его с помощью Кутузов повернул обстановку в свою пользу. Прикрыты оказались Калуга и Тула, где были огромные запасы для армии и оружейный завод. Более того, французам был преграждён путь к плодородным южным губерниям России.

А на Рязанской дороге какое-то время оставалась только казачья бригада Ефремова, которую французы приняли за арьергард русских. В конце концов, казаки оторвались от преследовавшего их авангарда Великой армии и «растворились» в лесах.

Впрочем, об этом стало достоверно известно чуть позже.

Через день Наполеон отослал Мюрата из Москвы, опасаясь, что без короля его генералы будут действовать недостаточно решительно.

А король-то мечтал подольше задержаться в Москве! Раздосадованный, Мюрат уже мчался во весь опор, когда из ворот Кремля, зевая, шагом выехал мальчишка на игреневом коньке.

Это был курьер, отправленный в расположение 21-го линейного пехотного полка. Парень вёз бумагу, предписывающую оружейному мастеру полка представить в штаб чертежи машины, которую он изготовил. Чертежи предполагалось размножить и распространить среди других полков.

Машина была не совсем боевой. Она предназначалась для резки капусты. Впрочем, снабжение армейских частей продовольствием было теперь для французов первоочередной военной задачей.

— Наверное, на гильотину похожа, — иронически предположил Руся, впервые услышав о существовании «чудо-машины». — Ну ладно, посмотрим, как выглядит древний прототип маминого кухонного комбайна.

Но вышло по-другому. Руся его так никогда и не увидел.

Переодевайтесь, Раевский, ваш выход!

В комнате с полосатыми обоями было двое: мужик с бородкой и волосами, остриженными в кружок, и русоволосый хорошенький мальчик лет одиннадцати, в обносках с чужого плеча.

Вообще-то, последний был девочкой, но никто из окружающих об этом не догадывался. Не знал этого и её спутник — переодетый офицер русской армии Александр Самойлович Фигнер.

— Александр Самойлович, у вас синяк?

— Что? Ах, это… — Фигнер посмотрел в зеркало, осторожно потрогал заплывший глаз мизинцем. — Я ведь, Раевский, давеча хотел в Кремль пробиться. Да один гвардеец — каналья! — ударил меня прикладом в грудь. Шибко, доложу тебе, ударил.

— Ой, и как вы… И что же?

— Меня схватили. Допрашивали, с каким намерением я шёл в Кремль. Сколько ни старался притворяться дураком и простофилей, меня довольно постращали! Чтоб впредь, я, мужик, не смел приближаться к священному пребыванию императора… — Но ты, Раевский, у нас не мужиком туда пойдёшь!

Луша не успела подавить невольный смешок.

— В смысле? — уточнила она.

Загадочно улыбаясь, Фигнер раскрыл холщовый мешок и вытряхнул из него на стол военный мундир.

— Пойдёшь французом. Выследил я одного, с тебя ростом. Мы с Сидором Карпычем у него мундир одолжили. Подменим мальчишку.

— А что с хозяином этого мундира? Вы, вы его… — Луша поперхнулась.

— Не-ет, Сидор Карпыч детей не обижает: мешок на голову и в подвал. Там Сидор Карпыч его раздел аккуратненько, и мне мундирчик передал. Вот и всё, — Фигнер хищно улыбнулся.

— А мальчик?

— Мальчишку в подвале оставили, связанный лежит. Оклемается, надо будет допросить. Но, думаю, от тебя толку будет больше, чем от этого… курёнка. — Фигнер махнул рукой. — Ну, что глядишь, надевай!

Луша послушно кивнула и, стягивая серый потрёпанный кафтан, попросила:

— Отвернитесь!

— Пф-ф! — фыркнул Фигнер, отворачиваясь. — Раевский, ты как девица, честное слово!

В комнате воцарилось молчание. С улицы доносились пьяные крики наполеоновских солдат.

— Готово, — через пару минут угрюмо буркнула Луша, одёрнув мундир и брезгливо стряхивая с него налипшие соринки.

Фигнер крутанулся на каблуке и довольно хохотнул.

— Хорош! — Он перестал смеяться и смерил Лушу своим колючим взглядом. — Вылитый французик.

Луша поджала губы и, входя в образ, мрачно процедила:

— Vive l`Empereur!

Фигнер сверкнул глазами.

— Да здравствует император, говоришь? Ну-ну! Надеюсь, я его когда-нибудь укокошу.

И он хлопнул по киверу так, что тот съехал Луше прямо на глаза.