Миленький ты мой - Мария Метлицкая

Тетя Галя сидела за столом и чистила гречку – горка грязной, горка очищенной. На носу очки. Так же чистила гречку и моя баба…

Смотрит на меня и хлопает глазами:

– Че пришла, Лидка? Надо чего?

– Надо, – киваю я, – Полина Сергеевна… Померла.

Тетя Галя вскочила, захлопала руками, как наседка крыльями, и затарахтела:

– Как же так, Лидка? Как померла? Ох, Полечка-Поля! Куда ж ты поторопилась? И чего ж тебе не жилось?

– Хватит, теть Галь! – прервала я ее. – А то ты не знаешь! Чего не жилось… Рак у нее был! Вот и сожрал! Как ему и положено. И ты не трынди! Пойдешь со мной, поможешь? Я ж в этом деле…

Тетя Галя тут же угомонилась, строго кивнула и стала натягивать резиновые сапоги.

– Помогу, Лидочка! Как не помочь? Дело-то тонкое, хоть и житейское! Все надо знать – чтоб по-хорошему! И как, и куда…

Накинув платок, она остановилась и строго посмотрела на меня:

– У батюшки была? У отца Алексея?

Я вздохнула и покачала головой. И мы двинулись в путь.

Димка должен был приехать на следующий день. Слава богу! Как я его ждала! Без него мне было совсем тяжко. Да еще в доме с покойницей…

Хоронить решили после приезда Димки, на следующий день. Перед похоронами – отпеть в церкви.

Я отнеслась к этому… довольно скептически. Где Бог и где Полина Сергеевна? Просто смешно! Еще до Димкиного отъезда они обсуждали приход священника – Полина Сергеевна попросила.

– Лида договорится, – обещал Димка.

Я про себя посмеялась: при жизни надо бы было… а не на краю…

Вот ведь, опять про себя думает – что б ей грехи отпустили. Для спокойствия в будущей жизни. Да я уверена: она и не чувствовала себя виноватой. Не такова наша Полина Сергеевна. Как говорится, хочется в рай, да грехи не пускают.

Ту ночь я не спала. Нет, покойников я не боялась. Просто опять вспоминала свою жизнь. Плакала. Жалела себя. Снова жалела. А под утро мне вдруг стало плохо: разболелась голова и закрутил живот. Потом затошнило. Я еле добежала до помойного ведра. Исторгла из себя всю эту муть, перемешанную с моей болью, и мне стало легче. Словно вместе со всем этим вышла из меня моя обида и злость.

Потом я уснула. Проснулась поздно, часов в десять. Для деревенского человека это непозволительно поздно.

Но куда мне спешить? От уроков меня освободили, делать мне было нечего. К ней я не заходила.

Я ждала Димку.

В одиннадцать ворвались соседки и стали расспрашивать про поминки. Кому блины печь, кому варить кутью. Мне достались салаты и горячее.

Шинкуя салаты, я вдруг поняла, какое это мудрое дело – поминки. Человек отвлекается на дела житейские, рядовые – отварить, порезать, перемешать, заправить. Отвлекается от своего горя. Впрочем, мне отвлекаться от горя не нужно было – никакого горя у меня не было.

А Димка не ехал! Я смотрела в окно и на часы. Оставался еще один автобус – самый последний, семичасовой. Конечно, было тревожно: вдруг что случилось? Димка должен был приехать к обеду. Успокаивала себя: пошел побродить по Москве, в кино или стоит за чем-нибудь в очереди. Обычное дело! Но на сердце было тревожно.

Он не приехал и в девять. Тогда я и запаниковала.

Ночь была страшная! В соседней комнате покойница, муж ко времени не вернулся, меня опять рвало – упорно и долго, кишками наружу. Под утро я лежала без сил: зеленого цвета, с черными подглазьями, мутным взглядом. Не краше Полины Сергеевны! Нет, правда, ей-богу!

Усмехнулась про себя: подумают, что по матушке сильно тоскую. Смешно…

Но в девять утра почтальонша Светка принесла телеграмму – от Димки.

Муженек мой золотой заболел, с высокой температурой валяется в гостиничке.

Я и успокоилась, и снова распсиховалась: жив, слава богу! Но болен и один! Кто принесет лекарство, горячий чай? Первой мыслью было – рвануть в столицу и спасать мужа.

Но тут… эта. И ее похороны. Господи, опять она нам мешает! Даже теперь, когда умерла! Уехать? На все наплевать? Да, конечно, уехать! Ее похоронят и без меня! Соседи! Не бросят – отпоют и зароют. А Димке сейчас очень плохо, если уж он не приехал и написал, как ему туго…

Я хорошо знаю своего мужа: если бы он мог стоять на ногах – точно приехал бы!

Я быстро оделась, бросила в сумку паспорт и деньги, закрыла дом и побежала к тете Гале, к соседке. Она все сделает правильно – я и не сомневалась. Да и было мне на это, если по-честному, глубоко наплевать…

«Живые важнее!» – шептала я, подходя к ее дому.

Тетя Галя, разумеется, удивилась:

– Не проводить мать? Да как это можно? А муж твой никуда не денется! Или… – она сощурила блеклый глаз, – или ревнуешь? Боишься, что нашел в столице красотку, и – побежала?

Я просто задохнулась от гнева:

– Спятила, что ли? Болеет! Плохо ему! Какая красотка?!

Ладно, ссориться с ней мне не с руки. На нее вся надежда. Сунула я ей в руки деньги и ключ, чмокнула в рыхлую щеку:

– Теть Галь! Ну, выручайте! Очень прошу!

И не дождавшись ответа, махнула рукой и бросилась к остановке.

– Плохо все это! – крикнула вслед мне тетя Галя. – Плохо, Лидка! Не проводить, не попрощаться… Мать все-таки! Не собака!..

Я сделала вид, что не слышу. «Мать все-таки…» – именно так! Все-таки…

То, что я с ней не попрощалась, дошло до меня только в автобусе. Ну, и ладно! Я-то свой долг весь отработала: в приют не сдала, в больничку тоже. Кормила, поила. Меняла и подтирала. Гроб оплатила. Все будет по-людски – и отпевание, и поминки. Все, как у хороших людей.

А мне надо ехать в Москву и спасать мужа. Вот так! Это для меня куда важнее, чем все остальное. И людская молва – в том числе.

Мне давно на нее наплевать! И мнение мне важно одно – моего мужа! А все остальное – труха.

Я тряслась в автобусе и мне опять было плохо. Снова тошнило и болела голова.

Наверное, заболеваю – март, он коварен! А я выскакивала на улицу без пальто и платка…

Гостиницу, где лежал мой муж, я нашла не сразу. Какая-то окраина, совсем дальняя, почти деревенская. Не гостиница – общежитие для командировочных. Туалет в коридоре, душ там же. Вокруг голая степь – Кольцевая дорога.

Димка спал, скинув с себя одеяло. Подошла и потрогала лоб – горячий. Разыскала какую-то тетку, служащую, и выпросила чаю с лимоном. Дала и аспирин, спасибо ей большое.

Увидев меня, Димка мой удивился и не поверил:

– Снится, что ли? Откуда ты, Лидка? Ну, ты даешь!..

А сам был доволен. Счастлив был просто!

Это я видела. Сварила ему кашу на электроплитке – манку и кастрюлю дала та же тетка. Она же дала и матрас. После аспирина температура упала, и мой любимый уснул. И я уснула – на матрасике рядом. Счастливая, как…

Как счастливая, вот!

Про Полину Сергеевну я ничего не сказала – пусть приходит в себя, ни до чего ему сейчас. И так тяжко.

Перед сном Димка спросил:

– А с кем мама? С тетей Надей, да?

Я что-то буркнула и громко зевнула. Ну а он был слишком слаб, чтобы вдаваться в подробности. Ночью я вставала и трогала его лоб. Целовала. А он во сне улыбался – чувствовал…

Так счастливой я и уснула. И счастливой проснулась. Но… ненадолго.

Потому что – вот дура! – чувствовала, что хорошим это не кончится. Как в воду смотрела…

Как я ругала себя за это потом, как корила! Почему я не рассказала ему все сразу? Чего испугалась? Хотя… А что б изменилось? Он все равно узнал бы – такое не скроешь.

И вот этого он мне не простил. Мой «поступок» и мою ложь – так и сказал…

И в тот день наша с ним жизнь завершилась. Да что там – в этот день кончилась моя жизнь.

Точнее, жизнь моя закончилась ровно через день. Когда мы возвратились домой.

Домой заторопился Димка. Как я его уговаривала побыть еще пару деньков в Москве! Отлежаться. А на третий – съездить на Красную площадь, сходить в цирк на Цветном… Все детство я мечтала увидеть диких зверей – тигров и львов. И еще воздушных гимнастов. Цирк вообще был моей сладкой мечтой.

Но Димка торопился домой. Волновался за тещу и за работу. К тому же из общежития нас попросили. Я сбегала в магазин и купила – вот повезло! – свежий торт «Фруктовый» и бутылку сухого вина – отблагодарить ту славную женщину, работницу нашей гостинички. Мне очень хотелось этого торта – глянцевого, блестящего, с розоватым желе и прозрачными, янтарными цукатами. Но денег у меня уже не было. Все деньги ушли на похороны и поминки.

Ну что ж!.. Я облизнулась, понюхала этот прекрасный торт и… только вздохнула.

По дороге домой мы почти не разговаривали. Димка дремал, а я смотрела в окно и боялась. Что ждет меня там, дома? Одно было ясно: ничего хорошего.

Ну что ж, будь что будет! Сама виновата – сама и отвечу!

Господи, я опять виновата!.. И опять перед всеми: перед Димкой, перед соседями и незабвенной Полиной Сергеевной.

По дороге от остановки к дому мы, слава богу, никого не повстречали.

Я долго возилась с замком, он давно заедал. Но я еще и тянула время. Оттягивала, так сказать, время казни.

Ну и наконец мы вошли. В доме было холодно – печь-то никто не топил. Димка испуганно посмотрел на меня: