На литературных перекрестках - Николай Иванович Анов

Концерт закончился. На площади возле театра поднялись четкие силуэты конных городовых. Горький уехал незаметно, видимо, желая избежать уличной демонстрации.

Взволнованные встречей с великим писателем, мы решили идти домой в Лесной пешком. Была зимняя лунная ночь. Искрился голубоватый чистый снег. Погода стояла мягкая, и легкий ветерок казался даже теплым. С нами шла девушка, работавшая на заводе «Айваз». У нее был низкий грудной голос. Когда мы вышли на Выборгскую сторону и зашагали по пустынному Сампсониевскому проспекту, она вполголоса запела «Варшавянку». Мы дружно подтянули.

В те дни гремела война, но в воздухе уже пахло революцией, а с ней у нас связывалось имя Горького, которого мы только что видели.

В 1917 году революция забросила меня с берегов Невы на берег Иртыша. И здесь состоялось мое знакомство с начинающим писателем Всеволодом Ивановым. Он работал наборщиком в типографии, я был корректором, но не смежность полиграфических профессий нас сблизила. Сошлись мы и подружились, узнав друг о друге одну и ту же примечательную подробность литературной биографии. Я напечатал свой рассказ в первом сборнике пролетарских писателей, а Всеволод Иванов — во втором, выпущенном по инициативе М. Горького издательством «Парус». Всеволод и рассказал мне в первый же день знакомства, как послал свои первые рассказы Горькому и как получил от Алексея Максимовича ободряющее письмо. Я слушал его с завистью.

А через два года, когда мы вместе работали в редакции газеты «Советская Сибирь», Горький телеграммой вызвал Вс. Иванова в Петроград. В 1929 году он уже был одним из редакторов журнала «Красная новь», и ему я привез в Москву первый свой роман «Азия», написанный на казахстанском материале. Роман редакция приняла к печати, но произошла задержка с опубликованием.

О моей неудаче узнал секретарь Горького Петр Петрович Крючков, имевший влияние на Алексея Максимовича. Встретив меня в редакции журнала «Наши достижения», он предложил:

— Принесите мне сегодня вечером вашу «Азию». Завтра я уезжаю в Сорренто за Горьким. Я попрошу его прочитать ваш роман. Думаю, он вам сумеет помочь.

Петр Петрович сдержал свое обещание. Алексей Максимович прочитал рукопись в поезде и на другой день после прибытия в Москву назначил мне свидание в квартире Екатерины Павловны Пешковой. Одновременно со мной Горький пригласил и писателя Сергея Маркова, тоже приехавшего в Москву из Сибири и уже выпустившего первую книжку рассказов «Голубая ящерица», о которой стало известно Горькому, вдумчиво следившему за ростом сибирской литературы.

В тот год мы жили в Кунцеве и существовали на случайный литературный заработок. Хорошо помню — с Белорусского вокзала в Машков переулок, где жила Екатерина Павловна, мы шли пешком: не было гривенника на трамвай.

У Алексея Максимовича находился писатель Чапыгин. Горький извинился перед ним:

— Ко мне пришли молодые писатели. Вы уж меня извините, Алексей Павлович.

Алексей Максимович встретил нас приветливо, радушно, как он, говорят, обычно встречал всех молодых писателей, впервые попадавших к нему в дом. Он провел нас в кабинет, где уже был Крючков. На письменном столе я заметил рукопись своего романа.

Горький, как мне показалось, рассматривал нас изучающим взглядом.

— Ну, расскажите сперва, как вы приобщились к литературному делу. Давно пишете?

— Нет, — ответил я. — Но первый мой рассказ был напечатан в первом сборнике пролетарских писателей. Его выпустил «Прибой» в 1914 году.

Горький скосил взгляд на титульный лист рукописи. Я поспешил предупредить его вопрос.

— Это мой псевдоним. А рассказ в сборнике был подписан моей настоящей фамилией. Сейчас я отбросил из нее первые две буквы.

— Как назывался рассказ?

— «Смерть Агаши».

Горький наморщил лоб, стараясь вспомнить, но так и не вспомнил.

А я продолжал рассказывать о своем литературном пути. Хвастать было нечем. Только через десять лет я напечатал в Москве два рассказа, и лишь в 1927 году журнал «Сибирские огни» опубликовал мою первую повесть «Награда». С нее, по существу, и началась моя деятельность в художественной литературе.

Горький начал перелистывать страницы моей рукописи, испещренные пометками и исправлениями. Попутно он высказывал свои замечания. Один из главных героев романа, старик Семилетов, которого я писал почти с натуры и в котором алмаатинцы легко бы узнали знаменитого садовода Никиту Трофимовича Моисеева, — понравился Горькому. Он одобрительно отозвался:

— Сильная, интересная фигура. Вот такие талантливые русские мужики, что в лаптях тысячи верст отмеривали, делали большие дела в глухом краю. И побочная дочка губернатора любопытно задумана, однако поработать над углублением характеров еще следует.

Алексей Максимович отметил ряд недостатков, а вообще расценил рукопись положительно. Потом он разговаривал с Сергеем Марковым о его рассказе «Голубая ящерица». А затем началась беседа о Сибири и Казахстане. Марков стал рассказывать о сибирских делах, главным образом, литературных, я — о Семипалатинске, Кзыл-Орде и своих поездках по степи.

Горького интересовал Турксиб, казахское земледелие, положение женщины и особенно культурно-просветительная работа в аулах. Он расспрашивал о казахских школах, красных юртах, газетах, о работе комсомола.

Я вспомнил об Исе Байзакове, вместе с которым мне пришлось выпускать на Куяндинской ярмарке живую газету. Рассказал эпизод, который хорошо сохранился в моей памяти. Однажды, когда в День кооперации собралась многотысячная толпа слушателей, неопытные работники агитпункта, проезжая ка грузовой машине, бросили в толпу листовки и брошюрки. Сильный ветер подхватил их и понес по степи. Они запорхали в воздухе, кружась подобно огромным бабочкам. Сотни джигитов дружно хлестнули коней. Каждый из них стремился наловить побольше листовок. Слушатели мигом забыли про живую газету. Разгорелось спортивное воодушевление, какое можно наблюдать во время кокпара.

Надо было привлечь джигитов обратно на покинутые места. И вот тут сказался изумительный талант Исы Байзакова. Его подняли на горб верблюда, и он начал импровизировать, бросая в толпу каскады слов. Волшебная сила поэтических образов была настолько могущественна, что порядок восстановился буквально в одну минуту. Листовки были забыты сразу же. Тысячная толпа пеших и конных слушателей одобрительно смеялась. А Иса Байзаков уже обличал джигитов и настоятельно требовал, чтобы тот, кто нахватал много листовок, немедленно принес их на агитпункт, потому что печатное слово дороже курдючного сала и незачем одному человеку сразу десять листовок.

Горький с интересом выслушал этот рассказ. Он расспрашивал, много ли в Казахстане таких акынов, как Иса Байзаков, делаются ли попытки записать