На литературных перекрестках - Николай Иванович Анов

и уже ничуть не сомневался, что автор одобрит ее так же, как и первую.

Поздно вечером раздался звонок Ауэзова:

— Я вас не разбудил?

— Нет.

Долгая пауза. Она мне не понравилась. Затем глухой голос, окативший меня словно ушатом холодной воды:

— Николай Иванович, очень плохо. Никуда не годится.

Мухтар замолчал. Я тоже молчал и думал: напрасно не послушал доброго совета умных людей.

— Ну, вот видите, — сказал я, — ничего не получается. Я же вас предупреждал. Давайте, согласно нашей договоренности, поставим крест.

— Но первую главу вы сумели сделать хорошо.

— А вторую плохо. Вы же сами говорите — никуда не годится.

Снова пауза. Я слышу, как дышит Мухтар.

— Никакого креста мы ставить не будем. Переводите третью главу, а ко второй вернемся после. Очень прошу вас, продолжайте работу. Такие вещи бывают. Перевод — это творческий процесс. Не расстраивайтесь, все будет хорошо. Я уверен.

Несмотря на заверения Мухтара, я чувствовал, что ничего доброго не получится. Вторая глава не удалась, третья может получиться еще хуже. Тем более, что я был вынужден попутно работать над пьесой, которую ждал театр.

— Мухтар Омарханович, — сказал я, — ищите другого переводчика. Я боюсь вас подвести. Вы же сами говорите, что вам важно, чтобы четвертая книга «Абая» началась печатанием в журнале к вашему шестидесятилетию. Если я завязну с переводом, то подведу вас с юбилеем.

Разговор продолжался долго, но Мухтар не сдавался.

— Посмотрим третью главу, прошу вас. Продолжайте работу. Уверяю вас, все будет хорошо.

Скрепя сердце принялся я за третью главу. Перевод я сделал быстро и отнес рукопись автору на дом. Он был на каком-то заседании, должен был скоро вернуться. Ждать я не стал. Вечером Ауэзов позвонил по телефону. Голос его звучал бодро и весело:

— Ну, поздравляю, очень хорошо. Третья глава получилась лучше первой. Теперь возвращайтесь ко второй.

Я взял все три главы, внимательно перечитал их, но так и не понял, почему вторая никуда не годна.

На другой день я получил от Мухтара письмо:

«13 января 1957 г.

Дорогой Николай Иванович!

Что нужно сделать, по-моему, по второй главе в особенности, я высказал Вам по телефону, частично это же я отношу и к первой главе. Говорю частично потому, что в первой главе мой текст передан лучше и сокращений там меньше. Теперь я прошу Вас восполнить сокращенное по первой главе и поосновательнее переработать перевод второй главы. Всего больше я хочу подчеркнуть о необходимости, максимальной желательности — более  э м о ц и о н а л ь н о й  о к р а ш е н н о с т и  текста перевода. Язык, понятно, бытовой, только как серая ремарка происходящего — это самое чуждое для меня. Я ведь и статьи стараюсь писать лирически (пусть это условно), эмоционально оттененными. Психологические характеристики, грусть, печаль Абая, его взволнованность, именно его эмоциональная природа бесконечно дороги для книги. Взволнованный в жизни, он создает взволнованные строки — в этом вся суть психологии творчества — мы пишем о поэте. Потому-то и важны и  э м о ц и о н а л ь н о с т ь  и  к р а с о ч н о с т ь  языка, стиля.

А пропущенное и вольно переданное Вами во второй главе прошу восстановить новой переработкой. Ведь первая глава, помимо недопустимых сокращений, в о  м н о г и х  с л у ч а я х — х о р о ш а  в  п е р е в о д е. Ваш перевод в целом будет тот, какой нужен и желателен мне. Верю, и это не только мое убеждение, у  В а с  п о л у ч и т с я, к а к  н а д о, только потрудитесь еще немного над второй главой, и дальше наладится, как надо.

Признаю, Вы правы, была и моя вина по первой главе (подстрочник для нее сделал сам Мухтар. — Н. А.). Но ее сокращения и качества ее были не такие, как во второй главе. А это была глава интересной, насыщенной по состояниям людей, однако получилась обедненной, благодаря изъятиям, купюрам и вольным передачам и, главное, благодаря сухости, малой окрашенности языка передачи.

Первую главу мои читатели — близкие хвалят, это проверка на постороннем восприятии. Они же второй не очень довольны, но это между прочим.

С сердечным приветом Ваш Мухтар». IV

Я сидел над второй главой романа довольно долго. Работа подвигалась медленно. Ауэзов не торопил меня по телефону. В это время казахский театр драмы готовил «Енлик — Кебек». Мухтар Омарханович сделал пятый вариант пьесы, которому придавал большое значение. Но при встречах интересовался, как идет перевод «Абая», и всегда просил:

— Ради бога, не переводите мой текст короткими предложениями. Это особенно бросалось в глаза в первой главе. Я вообще не люблю «рубленых фраз».

— Кажется, Анатоль Франс говорил: «Самая красивая фраза — короткая», — вспоминал я.

— Вам нравится Анатоль Франс, мне — Бальзак. Фраза должна быть объемной, с придаточными предложениями. Они дают возможность автору добиться красочности и эмоциональности стиля, к чему я всегда стремлюсь.

Так мы разговаривали, гуляя с Мухтаром по бульвару Абая (ныне он носит имя композитора Тулебаева). Ауэзов неожиданно переменил тему разговора и заговорил о постановке «Енлик — Кебек» в казахском театре. Мухтар интересовался будущим спектаклем, проявляя повышенную требовательность и к режиссеру, и к выбору актеров, и к декоративному оформлению. От успеха спектакля он ждал, видимо, многого.

— Вы знаете, — говорил он, — я люблю эту пьесу, потому что она тоже имеет отношение к Абаю. Помните, в третьей книге есть место, когда он проезжал с молодыми акынами мимо могил наших казахских Ромео и Джульетты.

— Помню.

— Спутники Абая на них не обратили внимания, два холма почти сравнялись с землей. Но Абай заметил и остановил молодых акынов.

— Смотрите, — сказал он им, — эти могилы хранят страшную тайну. Сто лет прошло с тех пор, как здесь похоронены джигит и девушка. Джигита звали Кебек, девушку Енлик. Они любили друг друга, но родовой обычай заставил убить их обоих. Я хочу поведать народу тайну двух могил, это мой долг им, долг поэта.

Мухтар помолчал и кивнул на скамейку:

— Давайте сядемте. Я расскажу вам, почему я написал «Енлик — Кебек» и почему эта пьеса мне так дорога.

У Мухтара было хорошее, «разговорчивое», настроение, а рассказывать он умел интересно.

— Так вот, Абай не выполнил свой долг, долг поэта, он так и остался должником наших казахских Ромео и Джульетты.