Все истории. Кроме романов - Аше Гарридо

У меня тоже было достаточно денег. Почти все они ушли на то, чтобы найти подходящую фирму, которая взялась бы за наш заказ. Тогда уже пошли слухи о грядущих запретах, слишком приближенные к человеку модели стали снимать с производства, а для частных лиц перестали изготавливать полнофункциональных андроидов, если вы понимаете, что я имею в виду. Спрос на них был большой: делай что хочешь, и никакой ответственности.

Но мы еще успели. Записей, сделанных нами, хватало с избытком. Неиспользованные пластиночки были схоронены в нашем саду под одним из живых деревьев. А остальные пошли в ход. Вот тут и вылезло: мне показалось неприемлемым наделить куклу памятью о болезни. Это было таким глубоко личным, только нашим, принадлежало только мне и настоящему Хайле. Мы пережили это вместе, и никто больше не мог разделить с нами те страдания. Они теперь дороже всего. Поэтому всё, что касалось болезни и смерти, было стерто.

А с другой стороны, мне не нравилось, что Хайле мог догадаться: он – не настоящий. Поэтому их инженерам пришлось потрудиться, а мне раскошелиться, но – вы не поверите! – у Хайле был даже пищеварительный тракт, правда очень примитивный, и пищу надо было предварительно сдабривать некоторыми ферментами. Но мы заранее придумали болезнь ЖКТ и сымитировали некоторые симптомы для вящей убедительности. Зато в туалет он ходил по-настоящему. Ни один андроид этого не делал. Но ведь нельзя было, чтобы он понял, правда?

Так кем он все-таки должен был стать? Мне не хотелось делиться с ним нашей болью, но в то же время нельзя было допустить, чтобы он усомнился в том, что он и есть самый настоящий Хайле. «Кукла», – назывался он. «Хайле», – назывался он. Никакой логики.

Это был незарегистрированный андроид без номера и психотехнопаспорта. Мне привезли его в мебельной упаковке. Сначала показали его на складе готовой продукции и предложили, как они всегда поступают с незарегистрированными заказами, оживить его и доставить по адресу своим ходом (конечно, в сопровождении специалиста). Нет, нет и нет.

Тогда, еще не активированного, его привезли домой в мебельном ящике. По моей просьбе настроили на медленную активацию, аналогичную пробуждению от сна. Еще раз показали аварийную кнопку и проинструктировали, как ей воспользоваться.

И оставили мне его, спящего на нашей постели. Надо было надеть на него пижаму (ту, которую он сам выбрал для этого) и уложить его так, как он обычно спит: почти на животе, но еще на боку, одно колено под себя, вторая нога вытянута, рука обнимает подушку, другая вольно брошена перед собой. Во время этого одевания и перекладывания он теплел под моими руками, между волос на лбу выступил слабый пот. В какой-то момент мне захотелось остановить всё это. Надо было просто прижать маленький желвачок под кожей выше локтя. Эта кукла не имела права оживать, не имела права быть такой похожей на Хайле, не смела обманывать меня. Подтянуть рукав, нащупать пальцами уплотнение…

Этот… не знаю, кем он был для меня в ту минуту. Монстр Франкенштейна. Хуже. В общем, он дернулся, как от щекотки, приоткрыл туманные, сонные глаза и сварливо заявил:

– Тебе бы только одно. Может человек раз в жизни выспаться?

Кто спал до утра, кто и плакал. Правда. А утром мне стало наплевать на всё, понимаете? На всё.

Потому что это был Хайле. Умница, вредина, сексуальный маньяк, стерва каких мало, и потом потребовал кофе в постель, и конечно, сначала ему было слишком горячо, а потом сразу стало холодно, и сначала было не сладко, потом – «а всю сахарницу нельзя было высыпать?» Мы поругались. Двери грохали по всему дому, потому что этот тип таскался за мной хвостом и не давал остыть страстям, как он это любит и умеет: ты уходишь, а он тебе в спину, и остается рвануть дверь, рявкнуть в ответ и грохнуть ею из всех сил, иначе, не ровен час, достанется кому-то другому.

Но уже было ясно, что эту тварюгу ненаглядную я буду любить, холить и лелеять, чего бы это мне ни стоило.

Только за обедом он вдруг спросил:

– Ниэсс, а что было вчера?

– Как?

– Что было вчера? Я не помню.

– То же, что позавчера. То же, что сегодня.

Кое-как мы съехали с этой темы, не без новой порции уязвлений с его стороны. Всё было по плану. Конечно, он не мог со временем не обратить внимания на некоторые странности, но у нас была подготовлена версия, к которой, ради вящей убедительности, надо было подходить постепенно. У него были небольшие размытости в памяти, но всё списывалось на последствия автокатастрофы, в которой он якобы пострадал, отсюда же и болезнь желудка.

Вот так и пошло-поехало. Наш маленький дом-ностальжи из натурального дерева густо, медово наполнился счастьем. Оно было настолько в порядке вещей, что мы переставали его замечать. Словом, всё было как раньше. Даже ругань – куда ж без нее? Наверно, мы нарочно время от времени устраивали себе эти гонки, нарочно и понарошку, чтобы на самом деле такого не было. На самом деле такого и не бывало. Поймите правильно, всё выходило всерьез, до собирания вещей и, как уже упоминалось, хлопанья дверями (отдельным пунктом). Спустя какое-то время начиналось кружение по дому с неявной целью случайно встретиться, попереглядываться, повздыхать – и с этого, как правило, начинался хэппи энд.

Однажды он ворвался в мой кабинет с воплем:

– Что это, Ниэсс? Я сошел с ума?

В его руке трепыхался листок бумаги, исписанный его собственным – моего Хайле – почерком:

Тебя моим ожогом жжет и бьет моим ознобом.

Я умираю третий год, и мы устали оба.

Я верил: проще и нежней мы станем на прощанье,

бесценных предпоследних дней прозрачное звучанье

не исказит ни окрик злой, ни раздраженный шепот.

Двуручной ржавою пилой нам стал последний опыт.

И наболевшись чувства спят, как нарыдавшись – дети.

Я говорил, что без тебя не стану жить на свете.

И я тебя не обманул. Но смерти ожиданьем

я разделил одну вину – на два страданья.

И скоро кончится одно с моим последним сроком.

Тебя не обманул я, но – но предал ненароком.

И вот, за то, что буду жив и виноват недолго,

я стал капризен, зол и лжив, но, знаешь, – ненадолго.

И будешь ты уже не мной когда-нибудь утешен.

Но покидая путь земной, я снова стану нежен.

И мы тогда не вспомним слов, но вместе мы заплачем.

Поверь, что все еще любовь, и не иначе.

– Что это, Ниэсс? Я не помню, откуда это. Я никогда не читал этого. Что это? Это же мой почерк, правда, Ниэсс?

Мне нечего было ответить, но ответить было необходимо. Спасла запасная версия.

– Дружочек, мне не хотелось тебе говорить… Мы ехали в Тампу и так получилось… Автокатастрофа. Мне – ничего, но ты же сидел рядом, а место рядом с водителем – самое опасное, ты же знаешь… У тебя было сильное сотрясение.

Получилось.

Самое странное, что никакого раздвоения в моем отношении к нему не произошло. Он стоял с этим листком, написанным другим человеком, то есть, черт, просто человеком, настоящим Хайле – и в то же время он и был тем самым Хайле, который написал и спрятал в библиотеке эти стихи, зачем, уж не знаю. Мне как раз его и хотелось об этом спросить, того, кто стоял передо мной, хотя ясно было, что он этого знать не может.

Может быть, со временем он понял бы больше. Может быть, он понял бы всё. Но пока обошлось. И мы жили, не заглядывая вперед, ни я, ни он, потому что нам было и так хорошо, прямо сейчас.

Тут и грянул запрет. Конечно, все средства массовой информации только об этом и вопили. Одни раздували грязные истории о сексуальной эксплуатации моделей с высокоразвитой психикой – как у частных владельцев, так и в сети публичных домов, другие настаивали, что такое решение – и не решение вовсе, что, раз уж выпустили джинна из бутылки, надо же понимать, что обратно его не загонишь, и лучше запретить производство андроидов вообще (только высокоразвитых моделей / только примитивных моделей / дать высокоразвитым гражданские права / демонтировать всех к такой-то матери / производить только примитивные модели). Обо всем этом дискутировали и раньше. Но только теперь эти проблемы попали в поле зрения Хайле. Сначала он фыркал: не знают уже, чем заняться. Потом завяз. С удивлением обнаружил массу литературы по теме в библиотеке.

– Умеют некоторые собирать хлам! Когда и откуда это всё взялось?

В общем, мы по новой перечитали Бредбери и Шекли, Саймака и Дика. И конечно Кларка с его космонитами. Там есть одна сцена. Главный герой с андроидом находятся в столовой, и для конспирации андроиду приходится сделать вид, что он ест. После андроид объясняет, что у него внутри есть такое приспособление, которое упаковывает абсолютно неповрежденную и стерильную пищу, и предлагает напарнику подкрепиться, если он голоден. Хайле скорчил такую рожу…