Все истории. Кроме романов - Аше Гарридо

– Идем со мной! – Аудьярта схватила девицу за локоть и потащила обратно в часовню.

– Вроде мне в другую сторону! Заблудилась я…

– Сюда, сюда! Отец Эусебио пошел отдохнуть и подкрепиться, мы здесь одни. Говори!

За дверью полыхало и гремело беспрестанно, Маура-Дианора, вытирая слезы тыльной стороной ладони, рассказывала свою историю.

– Скорее! – закричала Аудьярта, когда речь дошла до крепости «Не-дальше». – Граф Гоасс! Он говорил – о тебе?

– Он – говорил обо мне? – всплеснула руками Маура.

– Он обещал жениться на тебе?

– Чего только мужчины не обещают! – отмахнулась Маура.

– И отец, значит, выгнал тебя? Господи прости, как это на него похоже. Он видит только то, что хочет видеть. Но как же быть, как же быть?

Аудьярта мучительно наморщила лоб и подняла руки, так шевеля пальцами перед собой, словно хотела уловить что-то совсем близкое, но не дающееся. Внезапно лицо ее расправилось, и выражение совершенного покоя и великой решимости засияло на нем.

– Говори: пойдешь за него?

Маура распахнула глаза.

– За… за Гвидо?

Аудьярта тряхнула кудрями.

– Невозможно! Я пришла только взглянуть на него в последний раз. Не удержалась. Я не знала, что у меня здесь…

– Решайся же!

– Но как?!

– Вот так: я проведу тебя к себе и мы поменяемся платьем. Я надену твое, а ты… тебя уже пора наряжать к венцу. Никто и не заметит.

– Разве? – Маура схватила Аудьарту за руку и показала: – Я смугла, как дорожная пыль, а ты бела, как роза.

– А фата? А рукава? Ведь к венцу!

В те времена в Хеоли в память о королеве Гедвиге невесты непременно надевали платья с рукавами до земли и густую фату.

– А проверят?

– Зачем? Кому и в голову придет? Беренгьера будет рядом, и все ведь знают…

– Знают что?

– Что я на обман не пойду, – покраснела Аудьярта.

– Почему же?…

– Я не люблю его. Я люблю другого. Всего не объяснить. Было нельзя. Теперь можно. Вот так – можно.

– Как? – удивилась жонглерка.

– Скорее! – Аудьярта схватила Мауру за руку.

– Подожди? А ребек?

– Давай спрячем его здесь, в часовне. А вот плащ я возьму.

– Как же ты пойдешь в такой дождь? – притянула ее за плечо Маура.

– А как бы ты пошла? – нахмурилась Аудьярта.

– Ну, я! Я привыкла.

– Значит, и я могу привыкнуть.

– Но куда?

– Меня ждут, – улыбнулась Аудьярта. – Побежали!

Наревевшись всласть, Беренгьера кинулась к зеркалу. Еще не хватало! Пусть его сердце отдано другой, и тем паче – не видать ему сеньи Барасс в слезах. Сеньи Беренгьеры Барасс! Такой некрасивой: с опухшими веками, покрасневшими глазами, пятнами на лице – никогда он ее не увидит.

Кликнула служанок, потребовала холодной воды, полотенец, белил. Кое-как лицо привели в порядок. Ей ведь, сестре и подружке невесты, стоять совсем рядом с молодыми, сидеть на передней скамье (хоть ко всем остальным спиной, и то легче) и улыбаться. Непременно улыбаться. Ему, конечно, дела нет. Но потом он вспомнит. О, он вспомнит когда-нибудь, как улыбалась Беренгьера, когда он вел к алтарю другую. Беренгьера снова расхохоталась: ведь и невесту свою не любит Гвидо Гоасс, и не быть ему счастливым, и то радость! Но так легко злой смех обернулся горькими слезами…

– Прилягте, барышня, – служанка положила ей на глаза мокрые тряпочки. – А то придется заново белила класть…

– Дай веер, – капризно сказала Беренгьера, откинув голову на спинку кресла. – Тот, белый, венецианский.

– Да нет его! – через некоторое время услышала она в ответ. – Нигде нет.

– Как же? Я вчера с ним… ах, да! он у меня упал. Пойди, Лойза, поищи, он должен быть под аудьяртиным окном. А то начнется гроза. Жалко такой хороший веер. В монастыре он мне не понадобится. Ну, все равно, подарю Аудьярте. Ступай же, Лойза.

Едва Лойза открыла дверь, как в спину ей из окна полыхнуло, и тут же ударил гром. Лойза взвизгнула, Беренгьера сорвала с глаз тряпочки и вскочила.

– Что? Что это было? – трясущимися губами пролепетала она.

– Это гроза, сенья, – таким же дрожащим голосом отвечала служанка.

– Гроза… – Беренгьера прижала руки к груди, не давая сердцу вырваться и пуститься наутек. – Так что же ты стоишь? Веер же!

– Ой! – вскрикнула Лойза и убежала.

А сенья Беренгьера Барасс упала ничком на постель, обливаясь слезами.

Когда Лойза вернулась, насквозь промокшая, и, конечно, ни с чем, Беренгьера не дослушала ее сбивчивого доклада о напрасных поисках и бешеном ливне, и оглушительных раскатах грома, и ужасающих вспышках. Она вскочила с кровати, откинула за плечи волосы и решительно направилась к двери.

– Ох, барышня… а белила-то… – сразу забыв о грозе, забормотала служанка. – Ведь уже и одеваться пора!

Беренгьера прошла мимо нее и с силой захлопнула за собой дверь. «В последний раз, только в последний раз…» – неслышно повторяла она, стремительно шагая по коридору.

Аудьярта отослала служанок и, тайком проведя новообретенную сестру в свои покои, сама занялась ее туалетом. Первым делом она переоделась в платье Мауры, которое пришлось ей впору только потому, что на Мауре болталось, как на палке.

– Придется тебе надеть две сорочки, – озабоченно сказала Аудьярта и достала сорочки из сундука. – Давай-ка.

На сорочки было надето нижнее платье-туника, и Аудьярта ловко пришила узкие рукава, ни разу не уколов закусившую губы Мауру; а поверх того платья – второе, верхнее, с рукавами широкими и длинными, до пола, покрытыми вышитым узором. На бедра лег нарядный пояс, украшенный золотыми накладками с жемчугом, с пряжкой кованого золота.

– Такого тяжелого я никогда не носила, – смущенно улыбнулась Маура. Аудьярта ободряюще улыбнулась ей в ответ.

– А еще перстни, а еще ожерелье! А венец! Ты ведь дочь герцога. Ой, а башмаки? Разувайся.

И белые нежные ножки Аудьярты, переступив по вымощенному узорной плиткой полу, нырнули в войлочные башмаки Мауры. А Маура, замирая от восторга, обула ноги в вышитые башмачки ирландской кожи, новенькие, приготовленные к свадебному наряду.

– Как раз, – сказала Аудьярта, повозив ногой в разношенном, растоптанном башмаке.

– Жмут, – пожаловалась Маура.

– С новыми всегда беда такая, – утешила ее сестра. – Придется потерпеть. Сможешь?

– Смогу, – Маура решительно мотнула черными кудрями.

Тихий, но твердый стук в дверь заставил обеих вздрогнуть. Аудьярта успокоительно покачала головой.

– Кто там? – спросила она, подойдя к двери.

– Сестрица, открой, это я!

– Боже мой, – ахнула Аудьярта, – только не это. Выручай.

И уже громко:

– Что тебе нужно, сестрица?

– Открой!

– Не могу. Я… я раздета. Уже пора. Почему ты не переодеваешься?

– Сестрица… прошу тебя! Последний раз прошу. Пусть он не любит меня, но я-то его люблю. А тебе – не все ли равно? Разве ты сможешь о нем заботиться, как я бы заботилась? Так ждать, так молиться, когда он уедет в крепость? Так ухаживать за ним, если его ранят? Разве ты сможешь? В тебе сердце холоднее льда, тверже стали!

– Неправда, неправда, – ей в ответ взмолилась Аудьярта, прижав ладони к мокрым щекам.

– Неправда? Ты даже не откроешь дверь, чтобы посмотреть, как я стою на коленях!

– Что же делать? – шептала Аудьярта. Маура на цыпочках подошла к ней и стиснула ее руку в своих.

– Она его любит? – одним тихим выдохом спросила Маура.

– Он любит тебя, – напомнила Аудьярта. – Он сам мне сказал об этом.

– Но она его любит.

– Любовь не приходит плакать под дверью. Любовь молчит до тех пор, пока не наступит время действовать.

– А если никогда?

– Умирает молча.

– Откуда ты столько знаешь про любовь, барышня? – чуть насмешливо спросила жонглерка.

– Я люблю, – ответила Аудьярта. – Уходи, Беренгьера. Ты мешаешь мне.

– Ах, так?! – послышалось из-за двери. – Ну ладно же!

Аудьярта прислушалась.

– Она ушла. Теперь осталось совсем мало времени. Слушай меня и запоминай: когда отец и матушка придут благословить тебя, говори только шепотом, когда можно промолчать, кивай, они поймут: ты ведь волнуешься, не правда ли? Гвидо Гоассу не обязательно знать, в чем дело, до самого конца. Всем известно, что я не рада этому браку, так что твое молчание никого не удивит. Фату… вот так и вот так. Твоего лица совсем не видно, шпильки держатся прочно. Не бойся. Теперь венец. Покачай головой. Ты должна чувствовать себя уверенно.

– А будет ли венчание действительно, если меня будут называть твоим именем?

– Об этом некогда и некого спросить. Но ведь обряд свершат над тобой. И в верности и любви Гоасс поклянется тебе. А ты – ему. Пусть Бог с меня за это взыщет. Теперь – прощай. Сестра. Сестра. Мы дружили бы с тобой, правда? Если твой супруг позволит, приезжай навестить меня.

– Куда?