Один день в Древних Афинах. 24 часа из жизни людей, живших там - Филипп Матисзак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Именно таким! Прав был Гомер! Усажу его на трон, сделаю его, как и Афину, сияющим, из золота и слоновой кости. На голове у него будет корона – нет, лучше венок, словно из оливковых ветвей, ведь Афина, богиня олив, родилась из чела, увенчанного этим венком! Олимпийским чемпионом становится одержавший победу, поэтому и у Зевса в руке будет Ника (надеюсь, Афина не возражает). А в другой руке – скипетр. Я потребую у элейцев средства, чтобы украсить его всевозможными драгоценными камнями. Ну а на вершине скипетра, конечно, должен быть орел. Из чистого золота! И одеяние будет из чистого золота. Его я украшу изображениями животных и цветов. Лилий, пожалуй. Лилии хорошо получаются».
Лилии и в самом деле хорошо получились. Прошло всего двенадцать лет с того дня, когда статую Зевса впервые продемонстрировали потрясенным и очень довольным жителям Олимпии, а ныне она считается одним из чудес света наряду с египетской пирамидой Хеопса и висячими садами Семирамиды в Вавилоне. Элейцы же обязаны своим шедевром Афинам – но не величию этого города, а худшему, что есть в нем: мелочной зависти, подлости и демагогии афинских политиков.
Один Фидий верно воспроизвел гомеровского Зевса, ибо действительность превзошла даже высокое представление, какое [я] имел об этом изображении.
Луций Эмилий Павел, завоеватель Македонии. Полибий, «Всеобщая история», 30.10[3]В ту пору Фидий был еще молод, и прошло еще не так много времени с окончания греко-персидских войн. Значительная часть Афин еще не была восстановлена после разгрома, учиненного персидскими войсками, которые оккупировали город в 480 г. до н. э. Гнев персов обрушился на Акрополь. Им, огнепоклонникам, не нужен был храм Афины, и они его уничтожили.
Перикл руководил афинской демократией не по должности, а исключительно благодаря силе своей личности. Он и принял решение восстановить Акрополь и, в частности, храм Афины – так, чтобы новые сооружения превзошли все здания в мире. Для строительства надлежало использовать только самые лучшие материалы: для стен – пентелийский мрамор, для крыши – кедровые балки и позолоченную черепицу.
ЗОЛОТОЕ СЕЧЕНИЕ
Разделите линию надвое таким образом, чтобы большая часть относилась к меньшей так же, как вся линия – к большей. Отношение большей части к меньшей будет равно 1,618… (как и в случае с числом π, дробь бесконечна).
Это соотношение, именуемое золотым сечением, используется в искусстве и инженерном деле и, как следствие, в архитектуре. Отношение длины Парфенона к его ширине соответствует золотому сечению, что неудивительно, ведь золотое сечение открыл не кто иной, как Фидий. В математических формулах оно обозначается греческой буквой Φ (фи), с которой начинается имя Фидия.
Меньшие статуи изготавливались из мрамора с острова Парос, лучшего в мире. Статуя Афины должна была занять центральное место в храме, которому належало стать ядром Акрополя, а Акрополь считался сердцем Афин. Для такой важной статуи не подходил даже самый лучший мрамор: ее нужно было изготовить из отполированной слоновой кости и чистого золота, чтобы великолепие Афины напоминало молящимся о величии ее города и народа.
Строительство курировали три человека: один отвечал за привлечение рабочих и закупку материалов, другой – за архитектуру и инженерные работы, а третий – за то, чтобы из множества элементов получилось цельное произведение искусства. Этим третьим и был Фидий.
Никто не отрицает, что Фидий и его коллеги превосходно справились с поставленной перед ними задачей. Однако, поддавшись тщеславию, скульптор польстил самому себе и своему покровителю Периклу: на фризе, изображающем битву афинян с амазонками, он изобразил себя в виде воина, бросающего в амазонок камень, а другого участника сражения сделал поразительно похожим на Перикла. Хуже того, ходили слухи, что Фидий приглашал знатных женщин взглянуть на незавершенную работу, чтобы дать Периклу возможность соблазнить их.
Противники Перикла решили, что смогут навредить ему, если устранят Фидия. Они подговорили одного из помощников скульптора засвидетельствовать, что Фидий присвоил себе часть золота, предоставленного для украшения облачений Афины. Золота выделили чрезвычайно много, поскольку статуя должна была служить не только символом славы города, но и чем-то вроде его резервного банка. В случае крайней необходимости драгоценный металл можно было снять с облачений и потратить на строительство кораблей и выплату жалованья наемникам, но при условии, что впоследствии он будет заменен новым. Более того, Парфенон отличался от большинства храмов тем, что его наос – помещение, в котором и располагалась статуя – был разделен на две части. За спиной богини находилось надежное хранилище, наполненное золотом, серебром и данью, которую выплачивали города, входившие в Афинскую державу.
Перикл предвидел и опасность растраты, и политические последствия выдвижения подобного обвинения. Он велел Фидию сделать так, чтобы при необходимости золото можно было снять со статуи и взвесить. Взвешивание продемонстрировало, что весь металл был на месте. «Ой, я ошибся! – заявил на это вероломный помощник Фидия. – Я имел в виду не золото, а слоновую кость. Он присвоил часть слоновой кости, из которой сделана статуя!» Элементы статуи, выполненные из слоновой кости, снять и взвесить было невозможно. На этот раз Фидию не удалось доказать свою невиновность, и он оказался в тюрьме.
Пантарк так и не узнал, каким образом Фидию удалось выбраться из афинской тюрьмы и достичь Элиды, где ему поручили работу над статуей Зевса. За этим почти наверняка стоял Перикл. Причина, возможно, крылась в том, что строительство Парфенона все еще продолжалось.
Фидий все еще был нужен афинянам: в его отсутствие за работу, которую он вынужден был прервать, взялись его молодые ученики. Пантарк вспоминает, как ежедневно – зачастую в самые неподходящие моменты – в мастерскую Фидия в Элиде наведывались гонцы из Афин. Они спрашивали о пропорциях различных статуй, о том, в каком порядке нужно было разместить скульптуры, о мраморе для фронтонов и о множестве других мелочей. Пантарк слушал разговоры о ходе работ, и со временем Парфенон начал будоражить его воображение почти так же сильно, как сам он все еще будоражил воображение Фидия. Пантарк понял, что должен своими глазами увидеть это грандиозное здание и величественную статую Афины, из-за которой его учитель
