Оторва. Книга третья - Ортензия

— С бассейном? — переспросила я. Какая связь? Но, — может и с бассейном, — подумав, согласилась, — если там разводят лягушек.

Они втроём опять припёрли своими зенками меня к стене, а потом и Люся стала помогать. В СССР французов не называли лягушатниками? Не знали, что те предпочитали есть на обед?

— Потому, что они лягушек едят и тому подобное, — сказала и обвела всех взглядом.

Точно не знали. Аж вспучились дружно.

— Какой бред, — заявила мымра, — и Павел Павлович. Я всё-таки требую: созвать педсовет и поставить вопрос о недостойном поведении Бурундуковой на комсомольской дружине. Зачем, скажите на милость, советский комсомолец изучает ещё один иностранный язык? Я бы ещё и заявила куда следует.

Вот же карга. Как зачем? Через 15 лет СССР квакнет в болото. Ей, понятно, к тому времени место на кладбище нужно будет подыскивать. Чтобы и солнышко светило и тень от деревьев падала, а мне только 30 стукнет. Но про это точно говорить не нужно. Да и думать в таком обществе об этом опасно, а вдруг что вслух ляпну? Поэтому покрутила в голове извилины в поисках чего-нибудь патриотического. Нашла нечто подходящее.

— Как зачем? Язык идеологического врага нужно знать. Вдруг война и я радистка Кэт. Сразу спалюсь и что? Где мне Штирлица искать?

Глаза моих оппонентов сделались ещё больше.

— Какая война, Бурундуковая? Что ты мелешь?

Вот интересно, кто-нибудь заткнёт мымре рот, чтобы вонь не разводила. Орёт, да ещё и при глубокой убежденности в собственной моральной правоте.

Или история с русским разведчиком ещё не вышла на экраны? Да нет, недавно в интернете читала, что легендарному фильму 50 лет. А это, включив калькулятор, сразу определила, он уже лет пять, как будоражит умы советского пролетариата.

У Пал Палыча в глазах появилось нечто вроде теории управляемого хаоса, которое мгновенно накрылось практикой абсурда и с полным отсутствием каких-либо конструктивных задач.

Одну всё-таки выудил. Встал из-за стола и, подойдя к шкафу с книгами, протянул мне небольшой томик.

— Открой где-нибудь в середине и читай. На английском.

Я глянула на обложку. Ну, надо же, третий том — «Война и Мир».

Мы, кажется в последнем классе его проходили. Однако — тест. Все ученики в советское время так могли? Открыл книжку и сразу читаешь с переводом? Но вероятно да, иначе бы мне такой экзамен не устроили.

Не знаю как для Бурундуковой, а для Синицыной раз плюнуть. Разделила пальцем приблизительно на две равные части, пробежала глазами по тексту. Читала в прошлом году, чтобы убедиться, для школы — это неправильное произведение. Тем более по меркам 2022 года оно попадает под 18+. Но всё с тем же, тупым упорством заставляют несовершеннолетнюю молодёжь изучать это произведение. Его многие и в сорок лет понять не могут.

Зачитала полстраницы, на мой взгляд, слишком бегло. Но за два года, в принципе, такое вполне возможно. Глянула на Пал Палыча.

— Видите, — опять взъелась очкастая, — сколько ошибок. Я ведь говорила.

— В каком месте? — я аж подпрыгнула.

Мымра буквально выхватила книгу из рук и, тыкая пальцем в текст, стала разглагольствовать. И при этом каждый раз, поднося раскрытый том к лицу Пал Палыча.

— Что за бред, — не выдержала я, — это вопросительное предложение, а вы ставите подлежащее перед сказуемым. Это не я, а вы ошибаетесь.

— А ведь верно, — спохватился Пал Палыч, — Ольга Павловна, как же так?

Она снова сплющила свой рот. Наверное, нужно будет ей сказать, чтобы не поджимала губы, а то и так красотой не блещет, а тут полный Франкенштейн.

— Ну, значит так, — резюмировал пан директор, — Люся, в класс, Тамара Афанасьевна и Ольга Павловна, я вас не задерживаю.

Классная фыркнула и удалилась. За ней вприпрыжку ускакала Люся.

— Бурундуковая, выйди в приёмную, — заявила мымра и когда я удалилась, с силой захлопнула за мной дверь.

Но, вероятно, вместо того, чтобы приблизиться к директору, осталась стоять на месте, и потому каждое её слово было отчётливо слышно.

— Павел Павлович, так нельзя и вы это прекрасно понимаете. В прошлом году на олимпиаду поехало шесть человек, но в десятку вошла только Бурундуковая. И бронзовую медаль школе досталась благодаря ей. А это, как вы помните, премии, бесплатные стенды и путёвки. А у меня радикулит и в Сергеевку мне просто необходимо поехать. Мне нужны грязи, ванночки и массаж. А поэтому, вы просто обязаны настоять на своём. Что это значит, не будет она на французском изъясняться. Мала ещё спорить с взрослыми. А если на английском у неё ничего не получится? Вы хотите лишить коллектив премии? Нет, Павел Павлович, я этого не позволю. Я доведу дело до комсомольской дружины, я напишу в райком комсомола, но её заставят выкинуть дурь из головы.

Я охренела. Я то думала уважаемая Ольга Павловна, мымра недоделанная, за школу ратует, а она, коза драная за свой карман переживает. Радикулит у неё. Точно до 2007 не доживёт.

Сбоку раздался смешок. Я обернулась.

Тория развалившись на стуле и прикрыв рот рукой, смеялась.

— Бурундуковая, я никому не скажу, — шёпотом произнесла она, продолжая хихикать.

Я опять болтаю вслух? Синицына, когда-нибудь это тебя погубит.

Я кивнула в ответ и тоже улыбнулась. Девчонке лет 19–20. Юбочка, расклешённая до середины бёдер. Грудь, поменьше, чем у Евы, но вполне. Красивые карие глаза, одним словом секси. И, наверняка, мымру тоже терпеть не может.

— Ты и вправду сама выучила английский? Слышала, как ты на нём шпарила. Я со школы вообще ничего не помню, хотя по-иностранному имела твёрдую четвёрку.

— Мне нравится языки изучать, — я пожала плечами.

Она покивала.

— Везёт, а у меня нет терпения, даже книжку почитать. Вот только что тебе скажу. Ты давай сейчас не дави на английский, — она приподняла двумя пальцами кипу листов А4, — я уже все списки составила, с характеристиками и личными достижениями. Горюнов завтра должен отвезти в райком и у меня нет никакого желания это перепечатывать. А ты мелькаешь примерно на 15 страницах.

— Чего? — не поняла я, — какие списки?

— Как какие? На XI Всемирный фестиваль молодёжи и студентов. Ты не помнишь? Ну, ты даёшь. Для тебя что, поездка на Кубу, всё равно, что в соседнее село махнуть?

Ага. Значит про Кубу — это всё