Девяносто девять - Джеймс Хайнс

В разгоравшихся тогда дебатах относительно обстоятельств гибели капитана Кука от рук обитателей Гавайских островов в 1779 году наиболее активное участие принимали два друга Грегори Эйка. Первым был Джо Броди, его научный руководитель в пору учебы в аспирантуре в университете штата Висконсин, упрямый старый ирландец, настаивавший на том, что гавайцы убили Кука, потому что приняли его за бога Лоно. Вторым был старинный приятель Грегори по аспирантским годам Стэнли Тулафейл, уроженец Самоа, мужик громадного роста, но с елейным вкрадчивым голоском, постоянно защищающий жителей третьего мира там, где, по его мнению, ущемлялись их права или где они намеренно унижались.

Естественно, Стэнли сразу же возмутили отвратительные инсинуации относительно того, что уравновешенные и здравомыслящие гавайцы могли принять вздорного йоркширца за бога обновления природы. Дискуссия зародилась во время какого-то дружеского обеда, затем перешла на уровень обмена посланиями, публиковавшимися в «Нью-Йоркском книжном обозрении», и наконец, переросла в грандиозный межконтинентальный конфликт, в котором вместо ракет с боевыми зарядами противники обменивались пропитанными желчью монографиями. А их коллеги меньшего научного ранга, готовившие докторские диссертации или жившие в ожидании постоянного университетского места, втягивали головы в плечи при звуках этой академической канонады, с благоговейным ужасом взирая на происходящее из укрытия.

Грегори пришла в голову идея проведения конференции, на которой оба оппонента смогли бы изложить свои аргументы на публике лицом к лицу. Грегори прекрасно понимал, что в конференции захотят принять участие крупнейшие антропологи мира. Обо всех организационных деталях предстоящей дуэли он позаботился лично, начиная от обеспечения обоим ее участникам всех возможных удобств до привнесения в предстоящее мероприятие необходимого элемента театральности.

Сам по себе спор относительно несчастного Кука был предельно прозаичен и концентрировался вокруг фатального недоразумения, возникшего во время встречи капитана с гавайским вождем Каланиопу'у. поэтому Грегори волей-неволей пришлось несколько разнообразить предстоящее действо театральными эффектами. Так как вся дискуссия вращалась вокруг совпадения прибытия Кука на острова с началом празднества Макахики, которое, в свою очередь, предварялось характерным для середины ноября появлением Плеяд на горизонте в час заката, то и Грегори назначил конференцию на середину ноября. А так как второе роковое совпадение в судьбе Кука было связано с тем, что он обогнул Гавайские острова, оставив их справа от себя, в то же самое время, когда бог Лоно совершал свой точно такой же ежегодный обход островов, Грегори решил, что все заседания конференции должны проводиться в разных зданиях, расположенных в университетском кампусе, так, чтобы в результате был совершен полный обход вокруг кампуса, подобный плаванию Кука.

Вдобавок ко всему Грегори назвал конференцию «Капитаны» и «Каннибалы»: культурно-историческая реконструкция смерти капитана Кука». Плакат конференции, разработанный также самим Грегори, представлял собой английскую гравюру XVIII века, изображавшую устрашающего вида гавайского вождя с жуткой деревянной дубиной в руках, а поверх всего этого была наложена современная черно-белая фотография человеческого черепа. Исключительно в интересах справедливости Грегори позволил себе дополнить изображение остроумной и вполне уместной надписью: «Съешь меня: капитан Куки переваривание Другого».

За три дня до начала конференции он перестал бриться, дабы придать себе облик, приличествующий событию, главной составляющей которого должна была стать характерная постмодернистская щетина.

Однако ему так и не суждено было представить свой доклад на столь тщательно подготовленном форуме. На первом заседании, когда Грегори, сидевший за столом президиума, пытался промочить пересохшее горло стаканом минеральной воды, студентка выпускного курса, предки которой были выходцами из стран третьего мира, поднялась и заявила, что считает официальный плакат конференции откровенно расистским.

– Почему житель Океании изображен грубым первобытным дикарем, – вопрошала она, – а капитан европейского судна представлен в виде очаровательного белого черепа?

Грегори никогда нельзя было отказать в сообразительности, и он тотчас же понял, что сидящая перед ним тупая толпа его иронии не поняла и не поймет. Но главное, о чем Грегори пришлось сразу же пожалеть, сводилось к тому, что столь простая истина не дошла до него раньше. Ему пришлось отказаться от выступления и промямлить какое-то жалкое сочиненное на ходу оправдание. В конце концов не только Грегори, но и вообще никому не удалось выступить с подготовленными докладами. Конференция превратилась в продлившуюся два с половиной дня перебранку из-за пресловутого плаката. Открылась она в пятницу, а уже к середине дня в субботу Грегори стал слышать у себя за спиной злорадное перешептывание и сталкиваться с озадачивающим холодным молчанием всякий раз, когда он входил в зал.

Он почувствовал, что его академическая репутация всего за несколько часов поникла и увяла и теперь скорее всего представляла собой весьма постыдное зрелище. Ни у Броди, ни у Тулафейла не было возможности высказаться, и к воскресенью и тот, и другой перестали разговаривать с Грегори. До Грегори дошел слух, что Стэнли Тулафейл где-то в кулуарах сказал, что при всем уважении к капитану Куку студентам факультета следовало бы избить Грегори до смерти за наглую попытку строить из себя божество.

Ситуация до крайности осложнялась тем, что со студенткой, задавшей вопрос, очаровательной, хотя и немного мрачноватой шри-ланкийкой по имени Кэтрин, у Грегори был довольно бурный роман. Позже, в более интимной обстановке, он спросил ее, почему она не раскритиковала его плакат раньше, до начала конференции.

– Я не обязана, – заявила ему Кэтрин, – объяснять очевидности невежественным белым.

– Но ведь это чудовищно несправедливо, – запротестовал Грегори – ее слова были чувствительным уколом его тщеславию.

– Все вы, мужчины, одинаковые, – сказала Кэтрин. – Вы думаете, что если трахаетесь с темнокожей девушкой, то становитесь немножко темнее, с вашей белой кожи стирается глянец превосходства. Так, словно вы получаете отпущение давнего греха. Кук тоже полагал, что понимает аборигенов, и закончил свои дни на вертеле.

В довершение всего предполагаемая невеста Грегори, блестящий адвокат и воинственная феминистка – по характеру и профессиональным качествам она была самым проницательным человеком из всех известных Грегори, – сразу же заподозрила неладное, как только Кэтрин поднялась со стула, даже до того, как она открыла рот, чтобы задать вопрос. Прошло всего несколько часов – и подозрение сделалось всеобщим достоянием. На следующий день какой-то остряк присвоил конференции новое название: «Капитан Кук, вождь, Грег Эйк и его возлюбленная». А уже через несколько дней дипломники и аспиранты Грегори перестали искать с ним встреч, коллеги вдруг стали «забывать» о том, что он не поставлен в известность о времени проведения заседаний кафедры, и никому больше не требовалась его санкция на принятие важных организационных решений.

В течение нескольких месяцев после пресловутой конференции Грегори просыпался в холодном поту от кошмара, в котором его поджаривали живьем, словно свинью, при этом один конец вертела держала Кэтрин, а второй – адвокатесса. А великий английский путешественник стоял рядом и поливал Грегори специями из бутылочки. На капитане была морская военная форма и фартук с надписью большими черными буквами «Поцелуй кока Кука!»

К счастью, одним из участников конференции был Мартин Клоуз, продюсер документальных сериалов с Би-би-си, и когда он субботним вечером за коктейлем как бы между прочим предложил Грегори поработать над серией научно-популярных передач о значении археологии для современной культуры, тот сразу же решил, что в сложившихся обстоятельствах небольшая передышка за океаном ему совсем не помешает.

– А как насчет той твоей смуглянки? – вдруг спросил его Мартин. – Как ее звали?

– К-кэтрин… – ответил Грегори, сделав вид, что поперхнулся оливкой.

– Ну вот. Когда мы ехали в такси из Хитроу, ты сказал мне, что приехал в Лондон специально для того, чтобы учинить смотр лондонским телкам. Это твои слова, Грегори. Ты сказал, несколько смешав свои метафоры, что хочешь какое-то время немного побыть в свободном полете, пушечным ядром пронестись над Лондоном.

– Я никогда не смешиваю метафоры, – ответил Грегори с некоторым раздражением.

Он гордился изысканным стилем своих книг. Первую из них сам Эдвард Сэд охарактеризовал как «отличающуюся предельно ясным стилем».