Великий диктатор. Книга третья - Alex Berest

- Конечно, Свен, я присмотрю за ним, - кивнул я, отпуская юного члена экипажа. - Ну, что, Джон, партию в шахматы? - обратился уже к мелкому, который, переминаясь с ноги на ногу, так и остался у входной двери. - Иди, расставляй фигуры. - И кивнул на откидной шахматный столик, расположенный в нише между диванчиком и креслом, ничуть не сомневаясь, что мальчишка не откажется от игры.

В нашем Яальском доме пионеров шахматы, шашки, домино и монополия были поначалу привилегией старших. Но постепенно, иногда из-за нехватки партнеров, а иногда и в качестве поощрения, к играм стали допускать и остальных. Насколько я знал, Джон считался самым сильным шахматистом среди младших пионеров. Поэтому и предложил ему партию, чтобы скоротать время до обеда.

- А как же теперь летние пионерские игры без вас-то? - поинтересовался мелкий сразу после первого хода.

- Отвлеки и сбей противника с мысли? Так, кажется, ваш командир Петри Харри учит? - я погрозил смутившемуся мальчишке пальцем.

Но своим вопросом он меня действительно сбил с шахматного настроя. Ведь эти игры пройдут без меня и, сколько я Стрёмберга не инструктировал, всё равно на душе было неспокойно.

А ещё — инкубатор, гидроплан, новая линейка автомобилей, проблемы с вагонной автосцепкой, недописанная сказка. Много чего осталось в Финляндии такого, за что стоило бы переживать.

Если по порядку, то на первом месте, как ни странно, была именно автосцепка. Новые цистерны, которые производили в Таммерфорсе по нашему заказу, делали со старой, винтовой сцепкой. Так как «придуманная» мной начала буквально разваливаться. Две недели — нормально, а затем, бац — при сцепке вагонов крошатся детали. Что-то я не учёл — или качество металла, или напутал с размерами. Дядя Бьорк меня, конечно, успокаивал, назвал автосцепку перспективной и пообещал найти причину. Но всё равно было неприятно.

Я первые два дня плаванья постоянно только о ней и думал. А о чём ещё было думать? В своих пионерах-соратниках я не сомневался. И Стрёмберг проведёт игры, и Каури справится с инкубатором. Автомобильные и тракторные проблемы меня не волновали вовсе. Потому что выпуск новой линейки автомобилей и массовый выпуск тракторов был невозможен без открытия собственного резинотехнического завода. Нокиевский завод достиг своего предела и расширяться явно не планировал.

Одной из задач едущего в США Эдвина Бергрота и была разведка возможности приобретения подобного завода. Если у него всё получится, вот тогда и будем волноваться о производстве новой техники.

Трактор, названный нами «Бык» (Sonni), имел себестоимость в три тысячи марок и был пока интересен только как городской или дорожный тягач. Как сельхозмашина, из-за цены, он не заинтересовал никого. Тем более, что под него у нас не было никаких сельскохозяйственных агрегатов и приспособлений. Их ещё предстояло придумать и начать производить. Или покупать на стороне.

Расмуссен же был полностью увлечён созданием нового автомобиля. Он долго его проектировал, рисовал, перерисовывал, рвал рисунки и злился. Пока, в один из дней, я не выдержал и не подсунул ему свой рисунок.

- Вот. Так я вижу развитие нашего «Sisu», - и выложил перед ним карандашный набросок германской «народной лоханки» времен второй мировой войны из моего первого мира.

Рисовал как помнил, с запасным колесом на капоте, и даже с лопатой.

- А зачем лопата снаружи прикреплена?

- Это я как военный автомобиль рисовал. А так, для гражданской версии, лопату надо прятать, а то сопрут. Двигатель сзади, а спереди, на капоте — это запасное колесо, - на всякий случай пояснил я инженеру. - Крыша парусиновая, но можно и цельнометаллическую сделать или деревянную, на твой выбор. В общем, проектируй по этому рисунку и не мучайся больше с выбором.

Наша «Sisu», в девичестве мотоколяска «Кинешма», внешне даже напоминала «Volkswagen Typ 82», нарисованный мной. Поэтому никаких дополнительных вопросов Расмуссен не задавал, а увлеченно принялся воплощать порученное ему в металле.

Хуже было с авиаторами, которые уже били копытом и рвались в небо. Но я своей волей и авторитетом деда Кауко запретил Тому Рунебергу поднимать созданный нами аппарат в воздух пока он основательно не привыкнет к управлению и не произведёт хотя бы несколько десятков заездов по заливу с небольшими подпрыгиваниями.

Но, понимая, что после моего отъезда младший Рунеберг точно решиться на пробный взлёт, я заранее пригласил своего бывшего классного наставника Теодора Фростеруса, чтобы тот запечатлел якобы тренировки на киноплёнку.

- Вам шах, мой диктатор, - вырвал меня из воспоминаний звонкий и довольный голос Джона Райта.

- Как насчёт ничьей? - предложил я.

- Ммм, - мальчишка засомневался и запустил обе пятерни в свою блондинистую шевелюру.

- Можем отложить и доиграть после обеда, - я развернул к нему циферблат своих наручных часов. - Осталось пять минут. Решай.

- Хорошо. Пусть будет ничья, - великодушно согласился Райт, у которого явно было запланировано на после обеда очередное приключение.

…..

Англия нас встретила дождём и пробкой из крупнотоннажных судов, ждущих прилива. Я много где читал и слышал от других про дождливый климат этой страны, а сейчас убедился и лично. Как только «Принц Густав» подобрал лоцмана и занял очередь за белоснежным корпусом океанского лайнера «Императрица Китая» (Empress of China), почти все пассажиры высыпали на палубу.

Не стали исключением и мы. Даже старший Райт выполз на воздух вместе с нами. В устье Темзы волнение почти не ощущалось и его морская болезнь немного унялась. Кутаясь в дождевики, мы рассматривали в предоставленные нам стюардами бинокли суда и недалёкий берег.

- Матти, видишь, вон там, - указал мне рукой куда-то на юг Эдвин Бергрот. - Обелиск из светлого камня. Это — «Лондонский камень». Как только его покроет вода на треть, так мы и продолжим движение.

Я глянул в бинокль в указанном мне направлении и, действительно, обнаружил примерно десятиметровую стелу, стоящую на суше не менее чем в ста метрах от уреза воды. О чём и сообщил Бергроту.

- Ха. Это ненадолго. Сейчас прилив начнётся и весь тот берег под водой окажется. Час на подъём воды и целых два часа будем двадцать пять верст