Близнецы из Пиолана - Сандрин Детомб

Чтобы завершить этот выпуск на чуть более жизнерадостной ноте, сообщаем, что тридцать шестой по счету, уже традиционный Праздник музыки[9] в этом году для большинства французов проходит под дождем. Однако плохая погода не испугала юных музыкантов, с которыми встретился наш корреспондент Флоран Тома. Флоран, вам слово…

1

Жан неотрывно смотрел на Виктора Лессажа, ожидая объяснений, которых все не было. Бывшие коллеги из жандармерии Оранжа, видимо, желая оказать ему любезность, оставили его наедине с этим человеком, знакомым ему почти тридцать лет, который неожиданно предстал перед ним в качестве задержанного. Виктор сам настоял на его присутствии. После всех этих лет отец близнецов все еще верил в него, хотя Жан в глубине души сомневался, что этого заслуживает.

– Просто скажи мне, что ты не имеешь никакого отношения к исчезновению Нади.

– Как ты можешь меня подозревать? – спросил Виктор упавшим голосом.

В таком подавленном состоянии Жан его раньше не видел. Это что-то новое. Все тридцать лет Виктор был борцом, бунтарем, подстрекателем, порой даже обвинителем, но угнетенным – никогда. Втайне Жан выругал себя за свои слова, но улики свидетельствовали против Виктора, и игнорировать их означало бы оказать ему дурную услугу.

– Зачем ты попросил, чтобы меня позвали?

– Ты же знаешь, мне они не поверят. Я – идеальный подозреваемый. Я несколько месяцев боролся за то, чтобы дело об убийстве Солен не закрывали по истечении срока давности, – и вот другая девочка исчезает почти в самую годовщину роковой даты… Следователям наверняка придется возвращаться к моему делу. Даже если твои дружки не найдут никаких следов настоящего преступника – всегда ведь легче искать под фонарем… А я – вот он. Тот, кому преступление выгодно в первую очередь. На их месте я бы тоже меня арестовал.

Жан невольно улыбнулся. С самого начала их знакомства Виктор никогда не скрывал своего презрения к полицейской братии, и Жан не мог его за это упрекать. Двое детей Виктора исчезли, дочь – навсегда, сын, возможно, тоже, и никто не смог дать ни малейших объяснений случившегося. Чего он не понимал, так это почему он сам, Жан Вемез, вынужденный вновь вернуться к этому делу – при всей, казалось бы, очевидности фактов, свидетельствующих против Виктора, – продолжает сохранять симпатию к нему.

– У них есть и другие улики, – нехотя произнес он. – Они нашли ее шапочку у тебя дома.

– Надя заходила меня навестить время от времени.

– То есть как – «заходила навестить»?! С каких пор? Почему ты им об этом не сказал?

– Чтобы они вдобавок приняли меня за старого извращенца? Нет уж, спасибо!

– Скажи, зачем она к тебе приходила? – настаивал Жан. Ему стало не по себе.

– Расслабься, Жанно, это не то, о чем ты подумал. Ничего похожего на разврат. Будь уверен, штатный психолог тебе скажет, что я совершил «трансфер»[10] по отношению к этой девочке, но клянусь тебе, это не так. Надя в курсе нашей семейной истории, ей известны все детали. Она решила сделать в школе доклад, посвященный Солен. Это итоговая работа, которую она должна была представить к концу учебного года. Ну, знаешь, эти школьные задания для самостоятельной работы… Каждый пишет свой доклад в течение всего года, а потом выступает с ним перед классом. Надя отчего-то вбила себе в голову, что все ее ровесники должны узнать, что случилось с моей семьей. Долг памяти в каком-то смысле… Она была хорошей девочкой, очень умной для своих лет.

– Почему ты говоришь о ней в прошедшем времени? – перебил Жан более резким тоном, чем хотел.

– Да, в самом деле… – пробормотал Виктор. – Наверно, со мной и впрямь произошел этот чертов «перенос». Послушай, Жан, я не знаю, что случилось с этой девочкой, но клянусь тебе, я первым пойду ее искать, если меня отсюда выпустят. Только не думай, ради бога, что я почувствую себя менее одиноким, если с ней что-то случится. Такую боль нельзя ни с кем разделить. Я давно это понял…

Жан пристально смотрел на этого человека, которым по-прежнему втайне восхищался. Все эти годы Виктор сражался как лев. За то, чтобы правосудие свершилось, за то, чтобы никто не забывал его – и его детей. Даже самоубийство жены не смогло остановить его на пути к истине. Все свое свободное время Виктор Лессаж проводил в поисках трещины в монолитной стене, расширив которую он смог бы вызвать обрушение. Он читал все научные статьи о новых технологиях, используемых в полицейских расследованиях, с тем чтобы добиться их применения в своем деле. Так, он настоял на анализе ДНК, в то время как сами полицейские еще относились к этой идее скептически. К сожалению, эксгумация останков Солен оказалась напрасной – на основе сделанных тестов ничего выяснить не удалось. Виктору уже который раз пришлось отступить. Он создал ассоциацию в память о Солен и собрал немало участников, но со временем большинство их них рассеялось. Когда появился «Фейсбук», Виктор немедленно купил компьютер и завел аккаунт. Он уже давно понял, каким мощным влиянием обладают медиа. Его запомнившийся многим поступок – обвинения, начертанные красной краской на фасаде мэрии, – который тридцать лет назад стал темой для новостного телесюжета, обеспечил ему поддержку огромного количества людей со всей Франции. Теперь в распоряжении Виктора оказался новый могущественный инструмент – социальные сети. На данный момент у него насчитывалось более пяти тысяч друзей. Он не был лично знаком ни с одним из них, но всегда пользовался их поддержкой, когда требовалось напомнить властям, что дело об убийстве его дочери по-прежнему не раскрыто, а сын пропал без вести. До сих пор все его усилия оставались бесплодными, но от этого уважение, которое испытывал к нему Жан, только возрастало: этот человек, оставшийся без детей, а потом и без жены, не собирался отступать.

– Коллеги мне сказали, что у тебя нет алиби на момент исчезновения Нади, – после недолгого молчания снова заговорил Жан.

– Когда ты наконец перестанешь называть их коллегами? – хмыкнул Виктор. – Десять лет, как уволился…

– «Жандарм бывшим не бывает». Знаешь такую поговорку?

– Первый раз слышу.

– Тогда считай, что я ее сам придумал. Если не возражаешь, вернемся к твоему алиби.

– Ну, что я могу тебе рассказать такого, чего еще не рассказал им? Я был дома. Один. Как всегда. С того самого дня, когда Люс решила сунуть голову в петлю…

– Никто тебя не видел в тот день?

– До тебя что, не дошел смысл слов «один дома»?

– Попытайся вспомнить: может