Скоро Москва - Анна Шипилова

Кожаные оглядывают округу, провожают взглядами поезд, который вдруг очень громко гудит, будто пытается их отогнать, и тогда их взгляды доползают до гаражей на кромке бывшего завода. Алина ежится, несмотря на наступающую жару, и говорит ему: «Пошли отсюда, мне страшно».

Их общая компания – одноклассники, дворовые друзья – узнает о том, что они вместе, когда Алина впервые надевает Ванину красную толстовку. Самая обычная, купленная в переходе, она защищает ее от лишних липких взглядов, чужих рук, предложений выпить, навязчивых звонков и сообщений. Ваня начинает чувствовать ответственность за ее безопасность, это новое для него чувство, сродни родительскому. Каждый день он встречает ее со станции и провожает домой. Если он не будет провожать ее вечерами, это будет делать кто-то другой. Они целуются в подъезде, на лестничной клетке, их губы болят и покрываются синяками, она всегда стремится задержать его подольше и, поднимаясь домой, говорит себе: «Надеюсь, отчим уже уснул».

У них появляются свои привычки. У каждого своя половина дивана, она выдавливает прыщи на его спине, он по утрам греет воду в тазу на электроплитке, когда горячую отключают: знает, что Алина не любит мыться холодной, но утром настолько ленива, что скорее сполоснется из шланга, чем станет возиться с тазом. Алина подметает бетонный пол, выбивает подушки, стирает плед, которым они накрывают диван. Пока плед сушится на протянутой от забора до крыши гаража веревке, Ваня рассматривает грузовики, вывозящие в контейнерах мусор, и задумывается о медных проводах, которые тянутся по крышам от одного здания к другому: их почему-то до сих пор никто не срезал. Он размышляет, сколько они могут стоить, строит маршрут, как в компьютерной игре, прикидывая на глаз, где можно перепрыгнуть, вспоминая, где остались лестницы, а где слишком далеко до другой крыши.

Ночью он просыпается оттого, что у нее дергается нога, он гладит ее спину, пока она не засыпает крепче. Иногда, когда он будит ее среди ночи, она вздрагивает и пытается его оттолкнуть, поэтому он знает, что нужно быть аккуратным и нежным. Он встает, одевается, берет дедовский старый фонарь и выходит. Дед провожает его взглядом, и он кивает ему на прощание. Ваня вырос на историях, как рабочие выносили что-то с завода. Его дед даже отсидел за продажу бензина и за обедом любил рассказывать, хитро прищурившись, как выносил листы железа, обмотав их вокруг ноги. «Откуда, как ты думаешь, у нас это ведро?» Поэтому никаких угрызений совести, забираясь по аварийной лестнице на крышу котельной и перекусывая первый провод кусачками, Ваня не испытывает. Того, что провод окажется таким тяжелым и хлестнет его поперек груди, выбивая весь воздух из легких, он не ожидает и от боли отпускает перила.

В их районе прорывает канализационную трубу, тянущуюся через весь город к ним, на юго-восток, и у них отключают электричество. Алина сидит на крыше гаража одна и смотрит, как останавливаются на трассе заливаемые нечистотами машины, как босые люди пробираются по обочинам, закатав штанины и подоткнув юбки. Пассажиры выходят из остановившейся электрички и идут по путям назад, в сторону станции, поскальзываясь на мокрых камнях. Она думает, что если кто-то утонет здесь, то его найдут не сразу и что ее сейчас стошнит от запаха, и слезает вниз, но тошнит ее не поэтому.

Месячные не приходят в срок, она думает: «Этого не может быть! Только не со мной». Утром Алине не хочется есть, и, пока идет на первую пару, она сглатывает желчь. На парах сидит сонная, следит за пылинками, которые вьются в столбе света. Преподаватели ругают ее за невнимательность, когда им приходится повторять вопрос.

Она приходит в гаражи каждый день и ждет. Сначала она не знает, что́ скажет ему. Она разрывается между желанием ничего не говорить и рассказать сразу все. Ей одновременно и страшно, и стыдно. Через пару дней она начинает плакать и плачет, как ребенок, пока не наступает обезвоживание, – у нее болит голова, ее мучают одновременно икота и тошнота. Попытайся она сейчас ему все объяснить – не смогла бы. Наконец она начинает злиться на него: он никогда так надолго не пропадал, она придумывает себе, что он все знает и именно поэтому не приходит. Но видно, что он не появлялся: его куртка висит на том же месте, нет ни мокрых следов, ни засохшей грязи. И заначка от продажи дедовских инструментов тоже на месте, за обшивкой, в дальнем углу от входа, она проверяет ее каждый день. Она думает, идти к нему домой или нет, но решает, что все ясно и так. Снимает его толстовку и оставляет на диване, выходя, запирает гараж на амбарный замок, ключ кладет на обычное место – в распределительную коробку.

Придя домой, она старается проскользнуть в свою комнату как можно тише. Аля знает, как скрипят все паркетины, и наступает то пяткой, то носком, пережидает, услышав скрип или шорох из комнаты матери и отчима. В своей комнате она сразу закрывается на щеколду.

Сегодня ей не удается пробраться незамеченной: у них гости. Она с порога понимает, что пьянка в разгаре. Дядя Толик в тысячный раз рассказывает про ваучеры, тетя Таня жалуется на сына: не помогает, женился на «чернявой» и съехал к ее большой семье. И мать начинает хвалиться. Алину зовут на кухню, ко всем, отчим сидит, как обычно, в самом удобном углу у холодильника, напротив маленького телевизора с антенной. Алина кидает на отчима быстрый взгляд – сегодня, может быть, обойдется: он в благостном настроении.

Алина годами не ходила на физкультуру, чтобы не раздеваться при всех, – поддерживала образ оторвы, но в конце четверти и перед каждым торжественным мероприятием в спортзале приходила к физруку убираться и драить пол серо-коричневой тряпкой, оттирала растворителем пятна краски от неаккуратного ремонта. Одноклассникам Алина говорила, что физруку она «заносит», и это сразу ставило ее выше других: денег ни у кого не было.

Гости уходят, мать засыпает, и отчим зовет Алину из-за двери, просит открыть, потом начинает ломиться. Петля щеколды с каждым ударом отходит от косяка.

Мать, очнувшись от пьяного сна, бредет по длинному коридору и, заглянув в открытую комнату дочери, начинает кричать. Алина моется в ванной. Милиция приезжает быстро – из опорного пункта в соседнем доме. Бьющейся в истерике матери вызывают скорую – ей делают укол, констатируют смерть отчима от бытовой травмы. Алину допрашивает знакомая ей по разборкам насчет школьных краж инспектор по делам несовершеннолетних. Она отвечает спокойно, в конце концов замолкает и неподвижно сидит на табурете в одном полотенце. Инспектор рассматривает ее синяки, затем выходит и приносит