Плозия - Александр Геннадьевич Рындин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он еще какое-то время сверлит меня взглядом, после чего возвращается к своему подносу. Я даже не задаюсь вопросом, почему мой мозг предпочитал абстрагироваться от действительности и жить сновидениями – если бы мог, непременно вернул бы все на свои места, как все было. Но это не в моей власти.
Почему врачи обманывают меня? Чего они пытаются добиться? Видя, что я снова погружаюсь в апатию, и скоро дойду до того, что покончу с собой или прорвусь-таки в мир грез, какова бы ни была защита, они идут на уступки: признают существование посетителей. Это ведь портит им всю игру, неужели они не видят, что назад пути нет и гнутая ими все это время линия окончательно сломалась?
Тем не менее они обещают, что вот-вот устроят свидание с друзьями. Я жду. Надежда поддерживает меня, пока я не начинаю задумываться о том, что это был всего лишь трюк, дабы успокоить буйно-помешанного, правда не такой уж я и буйный. Или нет? Я вдруг понимаю, что никогда не пробовал быть буйным, то есть насколько могу помнить – во снах-то я, бывало, вытворял всякое. Что же все-таки тут происходит?
Однажды утром, во время очередного рутинного ритуала, как-то связанного с началом дня, ко мне приходят. Санитары говорят, чтобы я следовал за ними, и я следую. Они приводят меня в комнату. В комнате стоит стол, за столом, на котором маятник и компьютер, сидит главврач.
– Ну, как мы себя сегодня чувствуем? – спрашивает он.
– Слегка не выспавшимся, – отвечаю я.
– До меня дошли слухи, что вы по-прежнему настаиваете на встрече с друзьями. – говорит он, нарочито выделяя слово «друзьями».
– А вы по-прежнему утверждаете, что их не было? Потому что мне уже успели пообещать встречу.
– Не беспокойтесь, встреча состоится. Проблема в том, что все несколько изменилось. Эм… понимаете ли, мы проверили, и у вас действительно были посетители на раннем этапе вашего лечения. Правда это было давно, три года назад. Сейчас этих людей уже здесь нет, нам потребуется время, чтобы их разыскать. – сочетание «на раннем этапе» и «три года назад» на секунду привлекает мое внимание, но более всего поражает осознание полной неспособности провести какую-либо ретроспективу собственной жизни. Неужели у меня настолько сбито чувство времени? Насколько вообще можно говорить о чувстве времени и его точности.
– Вы слышали, что я вам только что сказал? – осведомляется доктор.
– Да, – глухо отвечаю я.
– Хорошо, что вы вообще о них помните?
– Помню лицо, помню голос, иногда их было два… – неуверенно говорю я.
– Что ж, думаю, встреча с ними действительно может оказать положительный терапевтический эффект в вашем случае. Но, прежде чем это случится, хочу попросить вас об одной вещи: запишите все, что у вас на душе, пишите, не переставая, опишите, почему оказались здесь, что сделали, как характеризуете свое состояние и отношение к окружающему. Проще говоря, чем больше, тем лучше. Главное – быть искренним, и не скупитесь на эмоции. Они особенно важны в нашем деле. – говорит врач и издает легкий, ненавязчивый смешок.
Так что с того разговора я начал писать, вернее, пытаться писать. Однако история, здесь рассказываемая, – это не то, что я писал. Те записи были куда более сумбурными и спутанными, их едва ли возможно кому-то понять. Но я не сознавал всю их сумбурность, пока писал их, даже больше – мне они казались безупречными. Поскольку я был единственным, кто улавливал логику и смысл тех записок пациента желтого дома, это совсем не удивительно.
Считаю своим долгом все-таки привести тут некоторые избранные выдержки:
«Запах пороха не покидает меня уже очень давно. Все оттого, что я и есть бочка с порохом. Точнее даже бомба, готовая в любую секунду взорваться. Мне не хватает только фитиля, который бы тянулся от моей правой пятки. Запах пороха, как же я его ненавижу. Ненавидел с детства и всегда чувствовал. С ранних лет мы находим в себе черты, которые ненавидим всю оставшуюся жизнь. Во всяком случае, так было со мной. У меня нет приобретенных недостатков, за исключением, пожалуй, тех, о которых мне неизвестно. Но вот запах пороха – его я возненавидел именно как свой недостаток, а не как что-то отдельное от меня. Я не знаю, зачем пишу все это. Ведь смысла в этом чуть – говорить что-то такое, о чем уже прекрасно знаешь. Если честно, по мне это, как сознательно убивать время. Хотя что у нас еще есть, кроме времени? Или у нас вообще ничего нет?
Постойте, и вот ради подобной лабуды я и должен писать? Чтобы размышлять по ходу дела о непреходящем и отвлекаться на лирические отступления?! То есть, получается, все это – полная чушь, обман. На деле, вместо последовательного пересказа (смысла в котором, конечно, немного, но это, по крайней мере, была официальная цель задания) от меня ждут рассуждений. Зачем? Чтобы понять чуть лучше для более тщательного психоанализа? Вот, что странно – я все это пишу, то есть продолжаю записывать, как если бы говорил, размышлял вслух. А почему я так поступаю? Не для того ли, чтобы заполнить как можно больше пространства бумаги текстом, пустыми, ничего не значащими для меня словами, напоминающими какую-то пресловутую теорию заговора?
Хотя, полагаю, Вы, тот, кому я это пишу, уже самостоятельно должны делать выводы. Проблема в том, что мне было сказано четко «писать, не переставая». То есть, как начнешь писать, уже не вставай, пока не поймешь, что совершенно иссяк. И я, похоже, уже близок к этому. Но по существу так ничего и не написал, только бесконечные пустые доводы и реки отступлений. Ведь было сказано описать причину моего поступка, а я тут растекаюсь мыслью по древу в размышлениях и домыслах, домыслах и размышлениях.
Ну да ладно, так уж
