Дочь Волдеморта - Ночная Всадница

— Как, вы говорите, связываетесь с мистером Афельбергом? — будто переспрашивая, как ни в чем не бывало уточнила супруга Темного Лорда. — Моя милая Ада, не заставляйте меня ждать вашего ответа. Он всё равно прозвучит, и для вас же лучше, если он прозвучит сразу.

— Я пишу ему, — прохрипела, не поднимая глаз от ковра, несчастная женщина, — пишу и посылаю письма заклинаниями. В Миссури, одной женщине. Мой муж оставил ей с сотню порталов, она использует их по порядку, только ему ведомо, куда они приведут. Там слабые чары, способные захватить с собой только легчайший предмет. Дальше я не знаю… Он забирает их не сам…

— И что же пишет мистер Афельберг? — прервала гостья.

— Он… Звал нас к себе… Но я не хочу прятаться по подвалам! — с внезапной злобой бросила женщина, поднимая на Беллатрису сверкнувший взгляд. Та одобряюще улыбнулась в ответ.

— Нужно убедить мистера Афельберга возвратиться на родину, — нежно сказала она. — Напишите ему.

— Он никогда…

Их прервал внезапный шум из коридора, и в комнату ввалились двое мужчин. Один рябой, с густыми жирными волосами, кажется, был Августом Руквудом. Второго Гермиона видела впервые.

Руквуд вел, держа за шиворот зимней мантии с капюшоном молодую даму, растрепанную и испуганную до полусмерти. Она крепко держала за руку маленькую девочку лет пяти, послушно семенившую следом и с интересом наблюдавшую за происходящим.

— Вот, пытались смыться со стороны леса, — сообщил Руквуд Беллатрисе, толкая даму вперед.

— Лия! — с ужасом выкрикнула миссис Афельберг, метнувшись к девочке, но ударилась о невидимую стену.

— Вот и отлично, Ада, — громко сказала Беллатриса. — Это поможет вам найти нужные слова, чтобы убедить нашего друга Винни поскорее возвратиться домой. Только не думайте, что я шучу, Ада, — вдруг добавила она. И неожиданно закончила: — Авада Кедавра! — резкое движение палочки в сторону молодой гувернантки, вспышка зеленого света — и дама упала на пол мертвой.

— Грэйс!!! — закричала маленькая девочка, бросаясь к телу и своими крошечными ручками пытаясь поднять его. — Грэйс! — заплакала она.

— Винни должен быть здесь через три часа, Ада, — негромко, но отчетливо сказала Беллатриса. Она махнула палочкой в сторону стола, и на нем возникли чернильница, перо и пергамент. Еще один взмах — и в воздухе нарисовались большие песочные часы. — Найдите нужные слова.

— Он не вернется! — истерически выкрикнула Ада Афельберг, не сводя расширенных ужасом глаз со своего плачущего ребенка. — Он трус! Он…

— Найдите способ заставить его вернуться. Солгите, взмолитесь, сыграйте… Проявите фантазию, Ада! — Белла махнула палочкой, как дирижер, руководящий огромным оркестром. Плакавшая, стоя на коленках перед телом своей горничной девочка судорожно вдохнула, закашлялась и вдруг обмякла, плавно поднимаясь в воздух.

— Лия!!! — взвыла миссис Афельберг, вновь врезаясь в невидимую стену и яростно выхватывая палочку. Но второй из вошедших мужчин едва заметно кивнул головой: палочка вспыхнула прямо в руках женщины, и та с криком выронила ее, прижимая к груди обожженную руку.

Казалось, Белла вообще не заметила всего этого. Под ее руководством тело ребенка, безвольно парящее в воздухе, переместилось и зависло на высоте роста взрослого человека над огромным дубовым столом. Последним взмахом палочки Белла осветила крошку розовато–сиреневым проклятьем, полыхнувшим будто прямо из‑под кожи ребенка. Теплая мантия свалилась еще около тела горничной, и теперь над обеденным столом парило крохотное тельце в простом детском сарафанчике и белых гольфах. Волосы, собранные в два хвоста на макушке, едва заметно покачивались.

Белла кивнула на большие песочные часы, и они перевернулись.

— Температура тела медленно повышается, — повествовательным тоном сообщила она обезумевшей от ужаса матери. — Через три часа кровь закипит, если не снять проклятье. Напишите вашему мужу, Ада, — миролюбиво закончила она, — он должен вернуться раньше, чем песок выйдет в этих часах.

Полным ужаса взглядом затравленной волчицы, Ада Афельберг посмотрела на своих мучителей, а потом на дочь. Ее начинала бить истерика.

— Он не вернется, — прошептала она.

— Я верю в вас, — доверительно улыбнулась Беллатриса. — Но вы теряете время, — добавила она тоном непонимающего удивления.

— Лия…

…Женщина сидела за столом и, глотая бегущие потоком слезы, что‑то писала обожженными, дрожащими руками. Она невероятно изменилась за эти полчаса — от статной изящной красавицы не осталось и следа: Аделаида Афельберг постарела лет на двадцать, у ее глаз залегли морщины. Растрепанные волосы падали на глаза, но она продолжала писать, лишь то и дело стирая с лица слезы, чтобы они не намочили пергамент.

Беллатриса стояла у книжного шкафа и задумчиво листала большую толстую книгу. Руквуд и второй мужчина, которого звали Барри, переговаривались в полголоса, сидя на двух обеденных стульях около тела убитой горничной.

Недавно пепельно–бледный, словно призрак, дворецкий внес по приказанию Беллы поднос с чаем. Он шел, стараясь не смотреть на тело горничной.

Вид парящего над столом ребенка поверг его в шок, и старик, оступившись, уронил поднос. Супруга Темного Лорда покарала его за это досадливым «Круцио», и, казалось, верного слугу практически убило подобное испытание.

Бледная Гермиона сидела на полу около стены, прислонившись к ней, и смотрела вперед — на зависшее над столом тельце. Девочка покрылась легкой испариной, мелкие капельки пота выступили над верхней губой, и волосы немного намокли. Раскрасневшаяся, она тяжело дышала, не приходя в сознание.

Послышался шелест переворачиваемой страницы, и громкий голос Беллы с иронической издевкой зачитал вслух стихи маггловского поэта, обращаясь к напряженно пишущей за столом Аде:

"Когда затихнешь ты в безмолвии суровом,Под черным мрамором, угрюмый ангел мой,И яма темная, и тесный склеп сыройОкажутся твоим поместьем и альковом,И куртизанки грудь под каменным покровомОт вздохов и страстей найдет себе покой,И уж не повлекут гадательной тропойТебя твои стопы вслед вожделеньям новым,Поверенный моей негаснущей мечты,Могила — ей одной дано понять поэта! –Шепнет тебе в ночи: "Что выгадала ты,Несовершенная, и чем теперь согрета,Презрев всё то, о чем тоскуют и в раю?"И сожаленье — червь — вопьется в плоть твою[90]".

Аделаида подняла мутный взгляд от исписанного пергамента. Но она смотрела не на Беллу, а на большие песочные часы, в которых стремительно убывал драгоценный песок. Опять заскрипело перо.