Инстинкт Убийцы. Книга 2 - Элеонора Бостан

Волосы она завязала в хвост, вот они всегда и всем бросались в глаза, черные и волнистые, они были ее украшением и ее мучением, волосы, доставшиеся ей от отца, которого она никогда не видела. Благодаря шлему-маске они были совершенно сухими, как будто она не провела неизвестно сколько времени под водой. Чудо, подумала Фатима, трогая руками странную ткань костюма, она была совсем не мокрая, собственно вода стекла с нее, как… ну как с лепестков лотоса. Она видела по ТВ, что эти цветы обладают удивительной поверхностью, вода никогда не задерживается на них, моментально скатывается. Странно, поймала она себя на мысли, о чем я думаю? О какой только ерунде ни способен думать мозг, оставаясь без контроля и заданий, еще один вечный трудяга, не терпящий ни минуты покоя. Мне бы не о лотосах думать надо, ругала себя Фатима и не об этом шевелении в груди, я ведь иду туда не поглазеть на толпу полицейских, самое интересное я уже увидела, у меня дело.

Но чем ближе она подходила к эпицентру событий, тем яснее понимала, что не деловая потребность гонит ее к посольству. В крайнем случае, она могла вообще наплевать на оставшиеся в кустах вещи, а мола бы зайти с другого квартала, но нет, что-то вело ее именно по этому пути, что-то, ожившее вдруг в сердце или в душе, что-то, как компас указывающее путь и не терпящее возражений. Как будто я пыталась возразить, фыркнула про себя Фатима, чувствуя, как кровь закипает в венах, а вибрация в груди нарастает, может, это такая своеобразная интуиция, может, она тоже трансформируется, и сегодня ночью у нее такие позывные?

Только это объяснение тоже было пустым, и она это знала. Да, интуиция была ее спутником всю жизнь, и она хорошо могла различать ее голос, в конце концов, сегодня она тоже слышала его, и он был обычным. Нет, это чувство не имеет к интуиции никакого отношения… хотя, пожалуй, они близкие родственники. Только интуиция не приносила никаких эмоций, она лишь давала сигнал, сообщала информацию, а как на нее реагировать – решала сама Фатима. А тут все было наоборот, никакой информации, она сама не понимала, что с ней происходит, а вот чувства были, какое-то сумасшедшее возбуждение и неожиданный душевный подъем, и справиться с этими ощущениями или игнорировать их было невозможно. Она шла по освещенной фонарями набережной, а в груди расцветала огненная роза, она слышала вой сирен и уже видела темную громаду толпы, но все это не имело значения. Все потеряло смысл, кроме этой розы в груди, ничего не осталось кроме ее жара, мир стал декорацией, время застыло, а Фатима продолжала идти вперед, как во сне.

Вот ей уже встретился первый фургон телевизионщиков, она мельком взглянула на незнакомую эмблему на борту и пошла дальше, люди стали окружать ее, простые зеваки с бутылками в руках и репортеры, берущие у них интервью, или просто снимающие издали. Она видела и не видела мир вокруг, она видела только мощенную камнем набережную и мост впереди, абсолютно пустой – его закрыли, как все близлежащие кварталы. И еще она видела розу. Огненную розу, медленно раскрывающую свои алые сияющие лепестки в ее груди. Она уже не думала «что со мной?», все мысли ушли, все потеряло смысл, все стало пустым, все, кроме этого чувства. И она отдалась ему, с мукой и наслаждением, позволила этому новому чувству захватить себя и вести к источнику, к тому, к чему это чувство так стремилось. Уже вся вибрируя от волнения, она подошла вплотную к людскому морю и, не раздумывая, нырнула в него.

21

Безусловно, это был один из самых необыкновенных дней его жизни. С самого начала, когда он проснулся с первыми лучами солнца, и до самого конца, когда он сидел в темной комнате и смотрел на город, но видел перед собой только ее.

Весь день крылья несли его, он буквально ощущал их за своей спиной, мир вокруг был прекрасен, как райский сад или чья-то мечта, воздух пах духами и счастьем, птицы пели о любви, а хорошенькие девушки Праги улыбались ему, и, Господь Всемогущий, каждая была прекрасна, как муза. Это был какой-то волшебный день, он это чувствовал, ощущал всей кожей, но главное, что-то происходило у него в душе, какое-то шевеление, какая-то вибрация, несильная, но приятная. Как будто солнце разбудило что-то в его груди, что-то живое и теплое, и теперь оно просыпалось, потягивалось, расправляло свои лепестки. И именно это новое чувство в груди делало его таким счастливым, какое-то предвкушение, ожидание чего-то великого и прекрасного.

Он шел по улицам, залитым утренним светом, в своем безупречном костюме, улыбался людям, отмечал красоту девушек, и они отмечали его, но все они были лишь декорацией, еще одним украшением прекрасного дня, ни одну из них он не воспринимал как объект для знакомства или совместного времяпрепровождения, но с радостью беседовал и делал комплименты. У него не было четкого плана, он просто шел туда, куда вели его ноги, даже не задумываясь о маршруте, любовался зданиями, останавливался и подолгу смотрел на красивый вид, впитывая красоту и радость, каждой клеточкой проживая этот день. Иногда рядом с ним останавливались туристы со своими неизменными камерами, иногда они просили его сделать снимок, он не отказывал, в такой день слова «нет» просто не существовало. Но сам он никаких снимков не делал, Пророк не признавал материальных подтверждений духовным ценностям, считал все эти снимки или записи в дневниках или блогах пустыми, даже снятое на камеру чудо не могло сравниться с тем самым живым моментом, как и подаренные на свадьбу друг другу кольца никогда не станут воплощением чувств и не заключат в себе порыв души, заставляющий дать клятвы. Все это были лишь пустые материальные вещи, фото – это просто бумага, видео – просто цифровая картинка, кольца – всего лишь отлитые кем-то кусочки металла. То, что творится в душе, то, что происходит в невидимом волшебном мире чувств, нельзя перенести в привычный людям, простой и понятный материальный аспект, даже слова, написанные самым великим мастером – всего лишь чернила на бумаге, они никогда не передадут всего, что чувствовал автор, что ощущал, какие мысли летели в его голове, какие образы рисовало его воображение. Чувства можно только разделить, думал Пророк, но никак не передать друг другу. Поэтому каждый прекрасный миг, каждый красивый вид, мелодию или историю он собирал, как крошечные бриллианты, и хранил