Вавилонская башня - Антония Сьюзен Байетт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нужен стих!
Демон оказывается Микки Бессиком.
– Заг грядет! Нужен стих!
Микки начинает нараспев:
В пляс, зикотики! Славьте Кота!Сабантуй в зиккурате – вот красота!Славься, Кот золотой в шляпе крутой,Гладкой да кровушкой налитой!Что это значит и в чем тут суть?Чему учили, все позабудь!Книжки – в костер, трактаты – в труху.Взгрустнул, сердяга? Нюхни порошку!Плеяды и плюшки, Гог и Магог.Утратил искру? Пошарь между ног!Славься, Кот золотой в шляпе крутой,Гладкой да кровушкой налитой!Козел и циркуль, скрипка и кот —Бредопáд и абсурдоворóт!Амбисфена о двух головах —Такая змеюка, что просто ах!Orthoptera! Helicoptera!ШИШЕЛ-МЫШЕЛ!ШИШЕЛ-МЫШЕЛ!ШИШЕЛ-МЫШЕЛ!Крути хоровод супротив часовой,Верти головой, тряси булавой!Так и сяк, в лад и впросак,Скок-перескок, шмяк-перешмяк!Чушь, ахинея, белиберда!Ерундисты и ёрники, все сюда!Вселенский скуб – пляши, кто не глуп,Перцу подсыпь в галактический суп!Слава яйцам, позор штанам!Пляши! В зиккурате явится намКот золотой в шляпе крутой,Гладкой да кровушкой налитой!Зрители, смеясь, подхватывают. Сквозь толпу, красивый и строгий, шагает Пол – Заг в белых атласных брюках и пестрой куртке шута. Взошел на сцену. За ним – «Зикотики» и прочие, все в белом атласе, в руках детские ванночки, розовые пластмассовые ванночки, в которых плещется какая-то темная жидкость.
Ричмонд Блай, в солнечной маске и белой хламиде, решительно выступает навстречу Загу, но запинается о микрофонный шнур и, едва устояв, произносит:
– Прошу прощения, но у нас серьезный ритуал…
– Знаю. Хеппенинг. Хиппининг. Яппенинг, тыппенинг, мыппенинг! Счастливый миг! Отдайся непредвиденному. Объявляю тебя почетным Зигги-Зикотиком!
Заг взмахом руки подзывает паству. На сцене становится тесно от свиных голов и горящих монахов, от поющих и пляшущих людей.
– Ты славный парень, – продолжает Заг. – И я тоже. Соединимся!
Девушка, чья нагота прикрыта лишь парой перышек да увядшим маком, погружает руки в розовую ванночку, где в темной крови плавают белесые свиные кишки. Заг воздевает над головой длинную кишку и принимается обматывать ее вокруг собственной шеи и шеи Ричмонда. Белые одежды покрываются алыми пятнами.
– Не надо, – бормочет Ричмонд, – я… я в обморок упаду…
– Хороший обморок тебе не повредит, – заявляет Микки. – Потеря сознания, растворение единицы во множестве…
– Нет, правда… – Блай слабо шевелит пальцами возле пухлого, в подтеках, ожерелья, никак не решаясь дотронуться.
– И маску долой, ты не Волшебник страны Оз! – Микки срывает с него маску; Пол – Заг улыбается с лицом трагического жреца.
Тем временем его поклонники хватают кишки и принимаются запихивать себе в брюки. Концы кишок выпускают наружу через расстегнутую ширинку. По белому атласу течет кровь.
Крупное лицо Ричмонда сперва желтеет, потом приобретает восковой цвет. Он грузно валится в обморок: не обманул. Лицом вниз, в лужу свиной крови. Раздаются смешки. Барабаны бьют, бьют, бьют – от этого весело, и смех волной расходится по залу.
– Хеппенинг! – вопит Микки. – Яппенинг-тыппенинг! Здесь нет зрителей, каждый – актер! Шевелитесь, жирдяи, пляшите!
– Все это ненастоящее, – говорит Фредерика.
– А свиные головы? А горящий монах? – возражает Алан.
– Ой, черт! Все, я побежала, надо няню отпустить. Смешно: в будущем никто и не подумает, что человек мог уйти с хеппенинга из-за няни.
К запаху крови, требухи и индийских благовоний понемногу примешивается запах горелого. Кажется, где-то горит краска…
Взрыв.
– Пожар! Пожар! Покиньте помещение!
Люди вопят и толкаются, барабаны бьют, бьют, бьют…
Позже выясняется, что в соседнем помещении кто-то поджег установленные по углам башенки книг, приготовленных для сожжения, и от жара рванула банка с акриловой краской. Фредерика стремглав бежит по лестнице в тучах дыма и струях пены из огнетушителей. Не взглянув на горящее здание, устремляется к метро: няня ждет. Спускается по глубоко и круто уходящему вниз эскалатору – это по нему сбежал навстречу смерти юный скульптор Стоун.
Народу на эскалаторах битком. Фредерика любит иногда разглядывать лица в метро, высматривать различия и сходства, улавливать мысли, а иногда – равнодушно глядит на белые пятна, плывущие мимо. Сегодня она не видит лиц, только поток белых пятен.
Вдруг снизу крик:
– Фредерика!
Из полумрака наплывает лицо. Это Джон, аккуратный, ухоженный, волосы такие светлые на фоне черного костюма и дождевика… Вот они поравнялись. Фредерика взрывается:
– Как ты мог?!
– Я испугался…
– Это не оправдание!
– Да, но это правда. Подожди меня внизу!
– Нет.
Фредерика в ярости, но, доехав донизу, начинает жалеть. Замедляется, поворачивает, бежит к эскалатору, идущему вверх. И снова они встречаются на полпути, Джон едет вниз.
– Я же сказал, подожди…
– А я сказала – нет. Но потом передумала.
И они уплывают каждый в свою сторону. На этой станции очень длинные эскалаторы, самые длинные в лондонском метро. Кажется, он снова крикнул: «Подожди!» – и она ждет, стоит у эскалатора и смотрит на лица, плывущие вверх в тусклом подземном свете. Лица все разные, а Джона нет и нет. Прождав долго, она опять едет вниз. Внизу тоже нет. А ведь няня ждет, нужно ее отпустить. Фредерика идет мимо киосков, дает монетку подземной певице, негромко выводящей пацифистскую песню: «Где же, где же все цветы?» Ждет на платформе, вперяясь в темноту под арочным сводом тоннеля, из которого тянет старой сажей. Думает о погибшем скульпторе, о живом Джоне.
В вагоне много свободных мест. Усевшись подальше от всех, Фредерика приходит к выводу, что сейчас – не ее время, что хеппенинг вещь интересная, но в целом – не то. Ее лицо тенью парит в темном окне, белое лицо с угрюмыми, темными, усталыми глазами, темней, чем на самом деле. Прозрачно-бледное лицо, призрачное, красивей и тоньше, чем живая плоть в зеркале. Фредерика смотрит себе в глаза и вдруг замечает в отражении кого-то еще. Кто-то стоит в отдалении, отраженный несколько раз, его лица наплывают одно на другое, накладываются, как маски из тонкой бумаги, но лицо одно, одно – это Джон. Фредерика несмело улыбается ему в темном стекле. Он отвечает такой же несмелой улыбкой. Фредерика, призрачно-рыжая, чуть поворачивает голову, он кивает. Шелест плаща, запах, сквозь сажу и табак, его волос, его самого. Фредерика не оборачивается. Глядя в стекло, говорит:
– Я научилась жить без тебя.
– В этом я не сомневался. Вопрос в том, сможешь ли ты жить со мной.
– Могу попробовать…
Руки встречаются, двое улыбаются теням на темном стекле.
В декабре, после стольких перипетий, в газетах выходит короткое сообщение: «Башня» победила. Апелляция удовлетворена: судья не сумел все разъяснить присяжным, заставил их разбираться в сложной книге без четких указаний.
«Апелляционный суд вынес решение в пользу издательства „Бауэрс энд Иден“ и Джуда
