Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлиньский насмешник

— На посредничестве нажился и давай деньгами сорить, — заметил, смеясь, Симэнь. — Зачем тратиться? Свинина с бараниной у меня остались. Я тогда тебе пошлю.

— Как ты, брат, любезен! — воскликнул благодарный Боцзюэ.

— А певцов уж сам позови, — предложил Симэнь.

— Разумеется! Только помощников у меня нет.

— Мы люди свои! — успокоил его Симэнь. — Каждый своих слуг пошлет. Я Циньтуну с Дайанем велю помочь.

— Тогда все будет в порядке!

Они посидели еще немного и простились.

Да,

Когда захочет человекдве жизни в пиршествах провесть,Всего, — живи хоть целый век, —их будет тысяч тридцать шесть…[803]

Хотите знать, что было потом, приходите в другой раз.

Глава пятьдесят четвертая

Грядущих дней теченье не предскажешь,Однако в час веселья иногдаНежданная, негаданная вовсе,Стучится к людям горькая беда.Красавице — несчастье выпадает,Одна она тоскует у окна,Гуляка буйным радостям отдался,Ему уж мало сельского вина,Наскучило торчать под абрикосом,Желает перемены он — и вотТеперь средь померанцев у колодцаЖдет, что напиток редкий обретет.Есть в жизни радость, есть в ней и печали,То ласка от нее, то боль обид,То вдруг весенним ветерком обдует,То ледяной крупой запорошит.

Так вот. Встал Симэнь утром и, выйдя из спальни Цзиньлянь, велел Циньтуну с Дайанем отнести свиные ножки и баранину к Ин Боцзюэ.

Когда слуги пришли к Боцзюэ, тот только что вернулся домой после вручения приглашений гостям.

— Будьте так добры! Милости прошу! — то и дело повторял он, пока не скрылся за дверью, и принялся писать.

«Сколько раз причинял я Вам хлопоты, и на сей случай опять Вы не обошли меня щедрой милостью своею, за что приношу Вам искреннейшую благодарность.

Прошу Вас, брат, незамедлительно пожаловать ко мне, дабы всем вместе отбыть за город, где Вас ожидает увеселение».

Ин Боцзюэ вышел из дому и передал приглашение Дайаню.

— Ничего не надо писать! — сказал Дайань. — Нас батюшка прислал помочь вам. Мы не можем отлучаться.

— Дорогие вы мои! — воскликнул, улыбнувшись, Боцзюэ. — Неловко мне, право слово, утруждать вас. Совесть не позволяет.

Боцзюэ убрал записку в рукав.

— А где пир будет? — спросил Дайань. — Мы столы бы пока приготовили, а то запылились, наверно.

— Дорогой мой! — говорил Боцзюэ. — Столы, верно, протереть надобно. Мы уж сначала дома закусим, а потом за город поедем веселиться.

— Неплохо придумано! — заметил Циньтун. — Чем коробы с закусками туда тащить, да еще вино, посуду… Куда удобнее дома попировать.

— То-то и оно! Смышленые вы ребята! — воскликнул Боцзюэ. — Вы мои мысли читаете! Работает, вижу, у вас смекалка!

— Ну, хватит болтать! — заключил Дайань. — Пора за дело браться.

— Да, да! — подхватил Боцзюэ. — Или пахать, или в дуду играть.

Не успели слуги управиться, как в воротах, покачиваясь, показался первый гость. Им оказался Бай Лайцян. Завидев Боцзюэ, он сложил в знак приветствия руки.

— Как, гляжу, для тебя, брат, стараются ребятки! — увидев слуг Симэня, заговорил Бай.

— Завидки берут? — спросил Боцзюэ и рассмеялся.

— Кого да кого зовешь? — спросил Бай.

— Никого новеньких! Братьев на чашку чаю и только.

— Вот и хорошо! Пировать в чужой компании терпеть не могу! Среди своих только и выпить да поразвлечься. Правда, без певиц не обойтись. И без Ли Мина с У Хуэем тоже.

— Кому ты доказываешь?! — воскликнул Боцзюэ. — Я и сам понимаю что к чему. Как это пить втихомолку?! Ты когда-нибудь видал, чтобы я пил под сухую?

— Точно! Сущая правда! — поддакивал Бай. — Не мне тебя учить, что к чему. Да, постой! Ты уж меня пожалей! От штрафных избавь. Я вчера вечером горькой обпился. Горло жжет, терпенья нет. Мне только бы чаю с супом пропустить.

— Вино, брат, вином и лечат, — говорил Боцзюэ. — Выпьешь, ничего с тобой не случится. У меня как-то тоже горло объело. И что же? Пропустил несколько чарок — все как рукой сняло. Отличное средство — поверь мне!

— Горло лечить ты, вижу, мастер, — продолжал Бай, — а как насчет желудка?

— Да ты что, не завтракал, что ли? — спросил Боцзюэ.

— Ты брат, близок к истине, — отвечал Бай.

— Так в чем же дело? — воскликнул Боцзюэ и бросился в дом.

Он вынес тарелку пирожных и тарелку ароматных лепешек с кипящим чайником и поставил перед Бай Лайцяном.

— Чудные лепешки! — приговаривал Бай, уплетая одну лепешку за другой, пока не съел все до единой.

— Пирожные тоже неплохи! — потчевал Боцзюэ.

Бай Лайцян, аппетитно чавкая, очистил и тарелку пирожных. Циньтун с Дайанем тотчас же собрали посуду и протерли стол, который заблистал как и прежде.

— Как чистоту блюдут! — заметил Бай. — Ну что ж братья не идут? Чем раньше бы начали, тем дольше пировали. Заберутся в свои углы, не вытащишь.

Боцзюэ заглянул в окно. В ворота входил Чан Шицзе. Циньтун подал чай. Чан Шицзе сложенными руками приветствовал присутствующих.

— И ты здесь? — заметив Циньтуна, сказал он.

Слуга только улыбнулся.

После чаю они встали из-за стола немного размяться. Внимание Бай Лайцяна привлекли лежавшие на буфете шашки.

— Давай сыграем, — предложил он Чан Шицзе.

— Я вспотел с дороги, дух никак не переведу, — отвечал тот. — Раздеться бы да веером обмахнуться, а ты играть. Ну да ладно. Давай партию сыграем.

Они расставили шашки и сели за игру.

— На угощение играть собираетесь? — спросил Боцзюэ.

— Прибавил я, брат, тебе заботы! — начал Бай. — Мне бы уж выиграть, что ли, и на душе полегчало бы. А то и живот пустой, и поесть всласть нельзя. А выиграю, по крайней мере благодетелем почтут.

— А какой из меня хозяин! — вставил Боцзюэ. — Вы тоже, братья, давайте! И свою лепту внесите!

Он засмеялся.

— Легко сказать! — продолжал Бай. — А за что ни возьмись, все серебра стоит.

— Я ни гроша не захватил, — заявил Чан Шицзе. — Вот разве что веер. В закладной цяня два иль три дадут. А со временем можно выкупить.

— А у меня с собой выигрыш, — подхватил Бай и вынул платок. — Дорого стоит! Давай разыграем!

Они передали вещи Боцзюэ. Тот рассмотрел сперва крапленный золотом веер из белого бамбука со стихами и рисунками. Планки у него, правда, оказались старые. Потом развернул новый шелковый платок с ярким узором.

— Ничего, пойдут! Начинайте! — заключил Боцзюэ и убрал вещи.

Игроки начали партию. Циньтун с Дайанем, пользуясь отсутствием хозяина, встали сзади них и следили за ходом игры.

— Расторопные вы мои! — кликнул слуг Боцзюэ. — Будьте добры, заварите чайку, а!

Циньтун скорчил Дайаню рожу и пошел кипятить чай.

Положение у Бай Лайцяна и Чан Шицзе было примерно одинаковое. Правда, Чан Шицзе играл немного лучше. Зато Бай Лайцян был мастак менять ходы и переставлять фигуры. Только его фигуры оказались под угрозой, Чан Шицзе стал ждать перетасовок. Так оно и вышло. Бай Лайцян отказался от своего хода и стал передвигать одну фигуру за другой.

— Ошибся я! Говорю ошибся! Не так пошел, понял? — говорил он скороговоркой, рукой загородив от Чана чуть ли не всю доску.

— Брат! — звал хозяина Чан Шицзе. — Иди скорей на помощь!

— Что за шум? — спрашивал опрометью подоспевший Боцзюэ.

— Гляди, только ход сделал, тут же фигуры четыре передвинул, — объяснял Чан. — А теперь опять перетасовывает. Нет, так дело не пойдет! Брат, будь судьей! Что это за самоуправство?!

Бай Лайцян весь побагровел. На висках выступили синие жилы,

— Я не успел ходу сделать, а он фигуру смахнул, — с пеной у рта кричал он. — Видел, хорошо видел, как ты рукой доску загораживал. Глаза мне отвести хотел, да? Да я только пройти собирался, я фигуру еще не поставил. Нет, говорю, передумал, а ты, знай, на своем настаиваешь. Меня винить нечего!

— Раз пошел, значит пошел, — говорил Боцзюэ. — Нечего ходы назад брать. Смотрите, чтоб этого больше не было!

— Ладно, так и быть! — согласился Чан Шицзе. — Меняй ход, но чтоб это было в последний раз. Слышишь, Бай Лайцян? Я тебя предупредил, сынок.

— Никудышный ты игрок, Чан Шицзе! — засмеялся Бай. — А на меня ты зря клепаешь.

Пока они спорили, прибыл Се Сида. Циньтун угостил его чаем.

— А вы, гляжу, в шашки сражаетесь? — начал Се Сида. — Давайте, давайте. Я погляжу.

Появился и У Дяньэнь. После взаимных приветствий и обычных реплик Дяньэнь спросил:

— На что ж играете?

Боцзюэ показал веер и платок.

— Все равно партию надо доиграть! — поддержали все собравшиеся.