Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлиньский насмешник

Вышел Симэнь. Гадатель с черепашьим панцирем в руках, воздев очи к Небу, сотворил молитву, поклонился хозяину и вошел в залу. Там он положил черепаший панцирь на стол, обеими руками умастил его снадобьем и поджег, а сам выпил еще чашку чаю. Симэнь сидел рядом. Послышался треск. Гадатель взглянул на панцирь, немного постоял и продолжал молчать.

— Добро или зло предвещает? — поинтересовался Симэнь.

— А в чем дело? — спросил гадатель.

— Сын у меня младенец болеет, — отвечал Симэнь. — Что же предвещают знаки великого символа?[782]

— Великий символ ныне не предвещает ничего страшного, — отвечал гадатель. — Правда, и в грядущем недуг будет не раз повторяться. Излечить полностью не удастся. Когда родители гадают о своих детях, черты, символизирующие потомство, не должны быть смутными. Вот можно видеть, как черты Красной птицы.[783] символизируют великое движение. Стало быть, предрекают поклонение духам в красном облачении, Духу-покровителю городских стен и иже с ними. Надо будет забить и принести им в жертву свинью и барана. Потом возьмите три чашки похлебки и вареного риса, мужскую и женскую фигурки вредоносов, поместите их в плетеную ладью и пустите на юг[784]

Симэнь вышел проводить гадателя и дал ему цянь серебра. Тот долго рассыпался в благодарностях, угодливо изогнувшись, как креветка, и ушел.

Симэнь направился к Пинъэр.

— Гадатель Ши Нагреватель черепах вещал, — начал Симэнь, — что, согласно великому символу, недуг будет и дальше мучить младенца. Чтобы предотвратить повторные приступы, надо принести жертвы почтенному Духу-покровителю городских стен.

— Я давно обрекалась, — говорила Пинъэр, — да от ребенка не отойдешь. Так до сих пор и не исполнила обет.

— Вот и исполни, — заключил Симэнь и кликнул Дайаня. — Ступай и позови Цяня Слюнявого, возжигателя жертвенных денег.

Дайань пошел за Цянем, а Симэнь остался у Пинъэр.

— Сынок! — причитала Пинъэр, наклонившись над Гуаньгэ. — Я ради тебя устрою жертвоприношение духам, а полегчает, возблагодарю Небо и Землю.

И что бы вы думали?! Гуаньгэ закрыл глазки и, склонив головку, заснул.

— Вот странно! — воскликнула Пинъэр. — Только я решила духам жертвы принести во здравие Гуаньгэ, он и успокоился.

У Симэня будто камень от сердца отвалило. Юэнян тоже сильно обрадовалась и послала Циньтуна за старой Лю.

Старуха Лю, сильно ковыляя, чуть не бегом бросилась к младенцу. Симэнь ей не слишком-то поверил, но кого ни позовешь ради любви к сыну.

Старуха первым делом зашла в кухню и принялась ощупывать очаг.

— Видно, спятила старуха, — засмеялась Инчунь. — Ей бы ребенка осмотреть, а она в печь полезла.

— Много ты, рабское отродье, понимаешь! — заругалась на нее старуха. — Держи уж лучше язык за зубами! Я, посчитай-ка, на сколько годов старше тебя, а? А что ни год — триста шестьдесят дней будет. Нечисть, ее и на дороге остерегаться подобает, а уж в трубу-то она первым делом забирается.

Инчунь передразнила старуху, но тут ее окликнула Пинъэр, и ей пришлось вести ворожею в спальню. Лю отвесила земной поклон, Симэнь вышел из спальни, чтобы послать Дайаня купить свинью и барана для принесения жертв.

— Поправился наследник? — спросила старуха.

— Какое там! — воскликнула Пинъэр. — Вот и пригласили тебя посоветоваться.

— Я в прошлый раз сказала: принесите жертвы Полководцу пяти путей, и все пройдет, — начала старуха. — А теперь, судя по внешнему виду, придется умилостивить духов земли всех трех категорий.

— Гадатель Ши Нагреватель черепах только что посоветовал устроить жертвоприношение почтенному Духу-покровителю городских стен, — сказала Пинъэр.

— Он, знай, свое бубнит! — отозвалась старуха. — Что он понимает?! А у младенца испуг в нутро вошел. Погодите, вот выгоню, и все пройдет.

— Как выгонишь? — спросила Пинъэр.

— Сестрица Инчунь! — обратилась к горничной старуха. — Поди принеси шэн рису и чашку воды. Я вам сейчас покажу.

Инчунь подала рису и воды. Старуха достала глиняный сосуд на высокой ножке, насыпала в него доверху рису. Потом она нащупала у себя в рукаве засаленный лоскут зеленой тафты, завязала в него сосуд с рисом и принялась ощупывать ребенка с головы до ног. Она то слегка приподнимала руки, и они метались над младенцем, то повисали на одном месте и начинали судорожно дрожать.

— Гляди, не испугай! — предупреждала Жуи.

— Знаю, знаю свое дело, — махнув на нее рукой, тихо говорила ворожея.

Немного погодя она стала шептать что-то невнятное. Можно было разобрать только отдельные слова.

— Небом испуган, испуган Землей… испугал человек, злой дух напугал… испуган котом, испуган псом… — вот все, что поняла Пинъэр.

— Да, его кот напугал, — подтвердила Пинъэр.

Старуха умолкла, сняла лоскут и поставила сосуд на стол. Потом с одного взгляда нашла среди рассыпчатой массы две рисинки и бросила их в чашку с водой.

— Недуг пройдет к концу луны, — заговорила она. — Младенца увели с собой на юго-восток вредоносы — мужчина и две женщины. Нельзя приносить жертвы Духу-покровителю городских стен. Надо возблагодарить Духа земли.

Пинъэр охватило сомнение.

— Ладно, я еще раз возблагодарю Духа земли, — проговорила она наконец, — наверное, не помешает.

Пинъэр кликнула Инчунь.

— Ступай передай батюшке, старая Лю на чашке воды гадала, советует возблагодарить Духа земли. Сегодня в монастырь не поспеть, пусть пока уберут жертвенные предметы. Благодарственную молитву завтра с утра вознесем.

Симэнь позвал Дайаня и велел убрать жертвенные предметы и животных.

— Завтра утром в монастырь поедем, — заключил он. И наказал докупить все, что полагается для принесения жертв Духу Земли.

Рисовая каша, коконы шелкопряда, вылепленные из глины,[785] кисти и тушь, а также воробьи, гольцы и угри, которых должны были выпустить на волю,[786] — все, как полагается, было припасено заранее.

От Пинъэр старуха Лю прошла в покои Юэнян. Хозяйка оставила ее ужинать.

Тем временем прибыл Цянь Слюнявый. Пока он сидел в небольшой приемной, Циньтун с Дайанем сбились с ног, готовя ему утварь для молебна Духу Земли. Цянь выпил чаю и попросил молитвенное обращение, которое Симэнь велел Шутуну тот же час составить.

Цянь Слюнявый возложил себе на голову громоносный обруч, надел пластинчатую шапку и, по-старинному облаченный в буддийскую рясу, с мечом в одной руке и с освященной водой — в другой, шагая по звездам Большой Медведицы,[787] определил место жертвенника и начал заклинать духа об изгнании нечисти.

Заклинание гласило:

«О, Таинственная пустота[788] сокровенной пещеры[789]! Пресветлое Великое начало[790]! Всемогущие духи восьми стран света[791]! Помогите мне обрести свое естество[792]! Жажду судьбоносных талисманов из области Одухотворенных драгоценностей[793]! Обращаюсь молитвою к Девяти небесам[794]! Духи-гандхарвы[795] и святые из Ташасаваны[796]! Проникающая до Большой Медведицы Великая тайна[797]! Покарайте оборотней, обуздайте нечисть, уничтожьте несметные рати демонов-злодеев! Заклинаю вас, духи Срединных гор[798]! Изреките слово изначальное, драгоценное! Изгоните недуги и продлите дни жизни! Пять священных гор[799] и восемь морей[800], внемлите мольбе! Свяжите руки владыке Мара[801]! Телохранители, спасите меня! Да исчезнет зло и рассеется скверна! Да воцарится навечно дух праведного пути…»

Цянь пригласил Симэня молиться. Тот совершил омовение рук, прополоскал рот, стал облачаться в парадные одежды, привязал наколенники. Ему помогали Сюээ, Юйлоу, Цзяоэр и Гуйцзе, на все лады расхваливая его облачение.

Симэнь вышел и с благовониями в руках стал молиться Будде. За ним стоял слуга-подросток, который поддерживал его одежды. Вид у Симэня был весьма внушительный. Цянь Слюнявый при появлении хозяина начал читать громче.

Женщины наблюдали за Симэнем из-за ширмы. Указывая на Слюнявого, они падали от хохота.

Симэнь встал перед алтарем на колени, но, смущенный смехом за ширмой, не мог рта открыть и только потирал глаза. Шутун понял в чем дело и подал женщинам знак. Те немного приутихли.

Цзиньлянь тем временем вышла в сад и заметила Чэнь Цзинцзи. Они слились в поцелуе. Насладившись ее прелестями, Цзинцзи вынул из рукава свежий плод и угостил Цзиньлянь.

— Вина хочешь? — спросила она.

— Хорошо бы немного, — согласился он.

Пока все были увлечены Цянем, она провела зятя к себе, велела Чуньмэй запереть дверь и несколько раз подряд наполнила его чарку вином.

— Ну, а теперь иди! — проговорила она. — А то увидят, мне живой не быть.

Цзинцзи хотел ее поцеловать.

— Брось, или тебе жить надоело! — запротестовала Цзиньлянь. — Вдруг служанки увидят.