Лотосовый Терем - Тэн Пин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Увидев оружие, все несколько перепугались и один за другим разошлись, остался только поймавший наконечник копья учёный да остолбеневший Ван Баши.
— Вы… — Одновременно заговорили учёный в сером и Ван Баши, тут же оба умолкли и снова надолго замерли.
— Вы… заклинатель свиней? — спросил Ван Баши.
Учёный в сером замотал головой.
— Нет, что вы, амитабха, виноват, виноват, я собирался поесть в “Счастливом Доухуа”, кто же знал, что тут свинья повесилась, да ещё и нож из неё вылетит…
Ван Баши посмотрел на наконечник копья, который он по-прежнему сжимал в руках оружие.
— Это наконечник копья, а не нож… Ого… Да он… — Он забрал его у учёного. — Не такой, как используют в театре, а настоящий.
Наконечник копья холодно сверкал, лезвие было заточено до блеска, ни пятнышка ржавчины — совершенно не похоже на копья, стоящие в храмах, или с театральных подмостков, это была вещь, предназначенная для убийства. У него все волосы на теле встали дыбом.
Учёный в серых одеждах поспешно вытащил из-за пазухи платок и вытер руки, на ткани помимо свиной крови осталось ещё пара чёрных волокон. Он всё ещё не двигался с места, а вот Ван Баши соображал быстрее.
— Волосы! — вскрикнул он.
Прилипшие к наконечнику копья два волоса длиной в пару с лишним чи, оказавшись на платке учёного в сером, сильно бросались в глаза. В животе у свиньи длинные волосы, разумеется, не могли оказаться, Ван Баши поднял наконечник копья — на нём осталось ещё несколько чёрных волосин, опутавших его так, что просто не снять. У него отвисла челюсть.
— Это… это…
— Э-э… похоже, наконечник копья влетел кому-то в голову, а потом вылетел и попал желудок свиньи… — пробормотал учёный в сером. — Потому когда он вылетел из свиньи, на острие были волосы.
— Это орудие убийства? — с дрожью в голосе спросил Ван Баши.
— Не бойтесь, не бойтесь, возможно, этот нож… э-э… наконечник копья только задел человека, но не убил, — утешил учёный в сером. — А может, свинья съела несколько волосин, и они… не успели перевариться.
Чем дольше Ван Баши размышлял, тем больше его охватывал страх.
— Но как эта… съевшая волосы свинья оказалась повешенной в моём доме… Кого я так разозлил? Я… — Чем дольше он говорил, тем больше чувствовал себя несправедливо обиженным, опустился на корточки, губы его скривились — вот-вот заплачет.
Учёный в сером поспешно отбросил наконечник копья в сторону и похлопал Ван Баши по плечу.
— Не переживайте, может, кто-то над вами подшутил и через несколько дней расскажет, как всё было на самом деле.
— Эта свинья стоит два-три ляна серебра, — зарыдал Ван Баши, — кто станет тратить три ляна сверкающего серебра, чтобы вредить людям? Должно быть, я прогневал свиную ведьму, а раз она ко мне привязалась, то я и до завтра не протяну, сегодня ночью придёт по мою душу ведьма с синей мордой и торчащими клыками, ох, Яньло-ван, безвинно я погибну…
Учёный в сером похлопал его посильнее.
— Что вы, не может быть…
Ван Баши поднял голову, увидел, что тот измазал его испачканными свиной кровью руками, и зарыдал ещё горше.
— Призрак!.. Призрак свиньи!.. Это была моя единственная приличная одежда…
Учёный торопливо вытащил пояс-платок и принялся вытирать свиную кровь, но только ещё больше размазал. Глядя, как у Ван Баши во все стороны летят слёзы и сопли, а круглое, как лепёшка, лицо стало одного цвета со свиной кровью, ему ничего не оставалось, кроме как утешать его словно ребёнка.
— Не плачьте, давайте я потом куплю вам одежду в качестве извинения?
Взгляд Ван Баши просветлел.
— Правда?
— Правда, правда, — закивал учёный в сером.
Ван Баши обрадованно выпрямился.
— Тогда идёмте.
Учёный ещё не завтракал, потому искренне предложил:
— Перед тем, как покупать одежду, лучше пойти поесть…
— Молодой… молодой господин приглашает меня поесть? — с дрожью в голосе спросил Ван Баши, охваченный радостью и удивлением.
Учёный вздрогнул, когда его назвали “молодым господином”.
— Можете звать меня дагэ.
Ван Баши привык подчиняться приказам, никогда не проявлял силы духа, чтобы сомневаться или противиться, потому послушно назвал его “дагэ”, даже не задумавшись, что этот человек хоть и выглядит бестолковым и разорившимся, далеко не стар, и по возрасту вовсе не годится ему в “старшие братья”.
Учёный в сером, услышав, что его назвали “дагэ”, про себя порадовался и с довольным видом повёл “младшего брата” поесть в “Счастливый доухуа”.
В “Счастливом доухуа” миска доухуа стоила один медяк, очень выгодно. Учёный в серых одеждах купил Ван Баши не только миску простого доухуа, но и щедро угостил двумя маньтоу и блюдечком бобов со специями. Ван Баши, смущённый неожиданной милостью, растрогался до слёз, и будь женщиной, тут же согласился бы выйти за него замуж — но увы, женщиной он не был.
Болтая за едой, Ван Баши наконец выяснил, что фамилия его “дагэ” Ли, имя — Ляньхуа, он только вчера переехал в деревню Цзяоян и не ожидал, что с утра пораньше столкнётся с такой невидалью, как повешенная свинья, да ещё и задолжает Ван Баши одежду. К счастью, дагэ был доброго нрава и держал своё слово — пока они ели, попросил полового сходить на улицу и купить новые вещи, отчего Ван Баши преисполнился к нему ещё большим почтением.
Ли Ляньхуа очень неторопливо ел бобы со специями и некоторое время слушал, как другие посетители обсуждают свинью, оказавшуюся в доме Ван Баши.
— Ван Баши, у кого-то в деревне сегодня пропала свинья?
Ван Баши замотал головой как погремушка-барабанчик.
— В деревне много кто разводит свиней, но не слышал, чтобы у кого-то обнаружилась пропажа, иначе разве он не пришёл бы ко мне с утра пораньше? Свинья дорого стоит…
Ли Ляньхуа покивал, соглашаясь с утверждением “свинья дорого стоит”.
— Мёртвая свинья прошлой ночью тайком прибежала к вам домой, чтобы повеситься — если бы на такое наткнулся бродячий сказитель, непременно сочинил бы целую историю.
— Бродячий сказитель может заработать связку медяков за несколько дней?.. — со смущением и сожалением спросил Ван Баши.
Пока они обсуждали свинью, неожиданно все едоки в заведении пришли в движение, Ван Баши поспешил протиснуться наружу посмотреть, что за переполох, но ещё не успев прорваться через толпу, ошарашенно застыл.
Дом, где он не изведал родительской любви, где утром висела, а потом лежала на полу свинья — загорелся.
И не просто загорелся — судя
