Когда говорит кровь - Михаил Александрович Беляев

уж тем более из числа диких народов. Они казались ему отвратительными и мало отличимыми от животных. В его распоряжении всегда были женщины благородных семейств, что стремились получить расположение Первого старейшины. И их краткие или продолжительные союзы были выгодны всем.

Конечно, высший свет Тайлара знал разные причуды среди ларгесов. И даже увлечение дикарками. Ведь облачённые властью люди вечно пытаются проверить на прочность традиции и законы. Но он не ждал подобных привязанностей от Лико – от своего главного шедевра в этом мире. Да, Шето вполне мог и накрутить себя. Он мог позволить злобе затуманить его взор и мысли, заставив его видеть то, чего не было. Но если он смог увидеть угрозу репутации для его семьи, то что уж говорить о других?

Всё, что делал сейчас Шето, он дела ради Лико, ради Эдо, его не рождённых братьев и их детей. Ради всех своих потомков и самого своего имени, которому он готовил бессмертие. И он не имел права на слабость или беспечность.

Рабы принесли ему подносы с вином, фруктами и сладостями, но Шето даже не посмотрел в их сторону. Он так и сидел на своем кресле, пристально всматриваясь в воды Кадарского залива, словно сторожевой на маяке или сигнальной башне, что ждал появления вражеских кораблей. Но его вражий флот был уже тут и состоял из его мыслей. Из сонмы тягучих и тяжёлых дум, в которых он растворялся.

Первый старейшина смотрел, как лучи закатного солнца окрашивают огненным золотом морскую гладь, пока скрип открывшихся позади дверей не заставил его вздрогнуть. Он удивленно повел бровью: тревожить его без спроса имели право лишь Лико, Джаромо, Кирот, да няньки, в случае если что-то случалось с Эдо. Но первых он не ждал увидеть столь скоро, а что до вторых… шаги вошедшего явно были мужскими. Неуверенными, робкими, но принадлежавшие мужчине, а не двум перепуганным женщинам, что обычно начинали причитать и горланить уже с самого порога.

Шето обернулся. Почти в самых дверях стоял логофет торговли Арно Себеш. Он казался ещё более худым, чем обычно, словно некая невиданная сила отжала его досуха, лишив последних сил, а вытянутое лицо с глубоко запавшими глазами казалось и вовсе болезненно бледным. «Почти как у покойника»,– подумал Первый старейшина.

– Арно? Я думал ты ушел с остальными. Что-то случилось?

Логофет торговли неопределенно кивнул.

– Ты опять хочешь поговорить о долгах?

И вновь ответом ему был кивок, правда уже чуть более определенный и намного более выразительный. Первый старейшина тяжело вздохнул. Ему вновь предстояло выслушивать мольбы и заверения, потом вспышку гнева, которая, впрочем, будет тут же задавлена трусостью, и новый жалостливый скулеж. Шето ждал этого. Себеш уже давно, больше месяца, пытался встретиться с ним с глазу на глаз и вот теперь, похоже отчаялся окончательно, раз решил прийти без приглашения. Впрочем, новым для Арно такое поведение не было. Как-то Первый старейшина уже проходил через все это. Тогда платой за его душевное спокойствие стало частичное списание долгов этого семейства. Ну что же, похоже, дешевле он и сейчас не сможет от него отделаться.

Арно пошел через зал и остановился только возле самого парапета.

– Прости, что я так навязываю себя. Просто… мне… мне правда очень нужно с тобой поговорить.

– Ты уже стал моим гостем, так что я не против, если ты побудешь в моем доме ещё немного. Прошу – располагайся. Приказать рабам что-нибудь принести?

– Нет, не стоит. Разве что вина… да, вино будет уместно.

– Вино есть и тут. Возьми вон там,– Шето кивнул в сторону, где на небольшом столике в окружении кубков возвышался золотой пузатый кувшин. Логофет посмотрел на него, но не тронулся с места.

– Шето, мою семью душат долги.

– Я знаю. А ещё я знаю, что твой род сам причастен к своим несчастьям. Ты, твой отец с дедом, да и более отдаленные предки.

– Да. И я не пытаюсь переложить всю вину на судьбу или богов, но… но я раздавлен Шето. Правда. Я так надеялся, так мечтал, что покорение харвенов освободит меня и мой род от этого бремени. И вера в это подтолкнула меня к новым займам. Я на грани. А ведь я – твой верный союзник и соратник, и всегда хранил тебе верность во всём. Но когда все делили трофеи, я, почему-то, остался не удел. Весь мой род остался не у дел. Нам не перепало ничего. Ни земель, ни должностей, ни серебра, ни рабов. Ничего! Чем я прогневал тебя, Шето? Разве я не служил тебе все эти годы?

Чего-то подобного он и ждал с того самого завтрака в «Арфенго». Даже странно, что Арно, чтобы совсем уж впасть в отчаянья и начать говорить прямо, потребовалось так много времени.

– Разве я должен тебе что-то? – спокойным тоном проговорил Шето.

–Нет. Но ведь все…

– Я мало для тебя делал в прошлом? Разве не я спас твой род от унизительного позора разорения?

– Ты, но…

– А раз так, то получив от меня добро и получив его не раз, как смеешь ты требовать хоть что-то сверху? Нет, Арно Себеш, ты не получишь ничего от наших завоеваний. Но я, как и прежде продолжу тебя спасать. Я не дам тебе опуститься и не дам твоим неразумным тратам загубить славное имя семьи, что долгие поколения овивала себя славой. Хотя бы в силу той крови, что течет в наших жилах. Но ничего сверх этого не будет. Это ты мне обязан, а не я тебе.

– Значит, надежды нет?

– Нет. Не для тебя и точно не так как ты её понимаешь.

Гость отшатнулся от слов Шето, словно тот плеснул в него кипятка. Его лицо исказила боль и мучение. Возможно Первый старейшина и вправду был слишком резок, отвечая с несвойственной ему прямолинейностью, но мысли об Эдо и Лико, Джаромо, со своей обостренной осторожностью, и изводящий личными амбициями брат, успели уже порядком его измотать. Ему больше не хотелось подбирать слова и щадить чью-то уязвленную гордость. Тем более, гордость такого человека как Арно Себеш. Да, возможно в начале восхождения Шето он и был полезен, но с каждым годом его полезность стремительно испарялась, обнажая лишь бесконечные жалобы, попрошайничество и мелкие бездарные интриги, на которые его постоянно толкала его жена, эта гарпия Лиатна Себеш.

Арно отошел в сторону и склонился над столиком с золотой посудой. Его плечи задрожали так, словно Логофет торговли заплакал. Шето уже было хотел сказать ему что-нибудь примирительное, может даже намекнуть