Диктаторы обмана: новое лицо тирании в XXI веке - Сергей Маратович Гуриев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как можно было ответить на этот вызов? Некоторые члены Политбюро надеялись склонить культурную элиту к сотрудничеству. Инициатором более мягкой линии неожиданно оказался главный милицейский начальник, министр внутренних дел СССР Николай Щелоков. Лучше, сказал он Брежневу, «не казнить врагов, а душить их в объятьях»108. Щелоков свел знакомство с известным виолончелистом Мстиславом Ростроповичем и его женой, оперной певицей Галиной Вишневской, а через эту пару познакомился с поселившимся в их дачном доме писателем Александром Солженицыным. Дремучие репрессии во все более образованном обществе, каким становился СССР, он считал контрпродуктивными. Щелоков стремился внедрить в органы внутренних дел определенную культуру поведения. Требовал, чтобы сотрудники вежливо обращались с гражданами109. В Академии МВД открыл новый университет культуры (ректором которого стал композитор Арам Хачатурян), чтобы придать офицерам милиции некоторый лоск. Он поддержал идею смягчения приговоров для женщин и несовершеннолетних и даже предложил разработать для милиции новый малокалиберный пистолет с меньшей летальностью110.
Но во внутренней борьбе Щелоков проиграл другому члену Политбюро, шефу КГБ и более хладнокровному сопернику Юрию Андропову. (Когда в 1982-м Андропов стал Генеральным секретарем ЦК КПСС, против Щелокова было начато расследование по обвинению в коррупции, доведшее его до самоубийства.) Андропов соглашался с необходимостью перемен. Однако свою задачу он видел не в том, чтобы гуманизировать режим, а в том, чтобы сделать репрессии более точечными и скрытыми. Он закрывал суды по политическим делам от публики или проводил их в удаленных местах, до которых едва ли могли добраться иностранные корреспонденты. При нем активизировалась практика направления диссидентов на принудительное психиатрическое лечение, позволявшая советскому руководству, ссылаясь на медицинский диагноз, отрицать политическую подоплеку их преследования. Ожидаемого эффекта, однако, не получилось: страшные сообщения о том, как писателей накачивают психотропными препаратами, вызвали волну возмущения за границей. Но, повторим, решение было продиктовано именно стремлением скрыть политический характер преследования.
Стараясь привлекать к репрессиям как можно меньше внимания, Андропов смягчил наказания за мелкие правонарушения. Согласно отчетам КГБ, с 1967-го по 1981-й количество антисоветских листовок, писем и настенных надписей удвоилось111. Но несмотря на эту тревожную динамику, все меньшее число их авторов привлекались к уголовной ответственности – 10 % в 1967 году и только 3 % в 1981-м112. Большинство лиц, совершивших малозначительные проступки, отделывались «профилактической беседой». Нарушителей вызывали в КГБ, допрашивали, выносили предупреждение и отпускали домой.
Главная инновация поздних коммунистических режимов заключалась в усовершенствовании скрытых методов травли диссидентов. Тех из них, кто игнорировал предупреждения КГБ, понижали в должности или увольняли с работы и выселяли из квартир. У них отключали телефоны, аннулировали водительские удостоверения, конфисковывали печатные машинки113. Их детей не брали в вузы. Тем, у кого оставались телефоны, звонили неизвестные с угрозами. Других оскорбляли или запугивали «возмущенные граждане» или агенты в штатском114. Хотя некоторых по-прежнему ссылали в трудовые лагеря, кэгэбэшники все чаще применяли обыски и допросы, краткосрочные профилактические задержания и домашний арест115. Физик-диссидент Андрей Сахаров, сосланный в областной центр город Горький (сегодня Нижний Новгород), получал по почте дохлых тараканов и изображения обезображенных лиц. Под окнами своей квартиры Сахаров с женой посадили молодые деревья – их срубили. Если они оставляли дома свой коротковолновый приемник, в их отсутствие агенты КГБ его ломали116.
И все же травля Сахарова была довольно примитивной. Приемы травли довели до совершенства в ГДР во времена Эриха Хонеккера. Стратегия по работе с инакомыслящими, известная как Zersetzung (в буквальном переводе «разложение»), заключалась в разрушении личной жизни и карьеры граждан, изоляции их от друзей и семьи и подрыве психического здоровья. Однажды якобы за превышение скорости полиция остановила лютеранского пастора, активиста движения за мир. Полицейские инсценировали ДТП и привлекли его к ответственности за вождение в пьяном виде, хотя он был абсолютно трезв. На деревьях рядом с домом пастора появились оскорбительные сообщения, а до его жены начали доходить слухи о том, что он спит с одной из прихожанок. Под угрозой уголовного преследования по ложным обвинениям пастор перебрался в Западную Германию. Его эффективно нейтрализовали – и он так и не понял, что за всеми его неприятностями стояла Штази117.
Психологическое воздействие бывало весьма тонким. К примеру, проникая в квартиру одной женщины, агенты Штази меняли вещи местами. В первый раз они перевесили картины. В следующий раз на кухне переставили контейнеры с приправами. Потом подменили любимый чай хозяйки квартиры на другую марку. Они перекладывали полотенца в ванной и передвигали горшки с цветами на подоконниках. Когда жертва преследования рассказала об этом друзьям, ей никто не поверил. У сбитых с толку и дезориентированных людей не оставалось сил на политическую деятельность118.
Снижение публичности репрессий не превратило коммунистические режимы в диктатуры обмана. Идеология и страх, хотя уже не в сталинских масштабах, оставались общим фоном. Выборы не предполагали реального выбора. Социалистический блок в позднесоветский период мало напоминал Сингапур Ли. Но и за железным занавесом происходили постепенные изменения.
НОВАЯ МЕТОДИЧКА
К концу 1990-х многие диктаторы разобрались, что к чему. Безусловно, не все: душегубы старой закваски, вроде Саддама Хуссейна и Ким Чен Ира, продолжали терроризировать граждан. И даже вожди с относительно современными нравами во время гражданских войн или межэтнических волнений проявляли жестокость. Но многие автократы уже переходили к более мягким методам, среди которых были как улучшенные наработки первых из вставших на этот путь диктаторов страха, так и собственные изобретения новых диктаторов обмана.
Аресты диссидентов по неполитическим обвинениям. Озарение снизошло на Николае Чаушеску осенью 1967 года. «При наличии смекалки и воображения, – говорил румынский лидер директору службы госбезопасности, – мы найдем множество способов избавиться от политических преступников, не давая западным СМИ поводов поднимать шум. Их можно арестовывать как растратчиков или спекулянтов, обвинять в служебной халатности или других подходящих провинностях. А уж в тюрьме они в вашей власти»119. «Несчастные случаи могут произойти где угодно, в том числе и в тюрьме», – замечал Чаушеску.
С тех пор другие диктаторы много раз проявляли «смекалку и воображение». Президент Казахстана Назарбаев преследовал журналистов за отмывание денег и изнасилование несовершеннолетних. Он обвинил политического соперника в коррупции
