Воровской излом - Равиль Рашидович Валиев

Оглянулся вокруг и заговорщицки подмигнул Борису: – Давай, друг мой Рама, по водочке, а? Бухнем уж по-человечески, а то мне это пойло уже во где. – Он провел ребром ладони по горлу. – Завтра в полвосьмого встретитесь с Сайгоном на Казанском, он знает, куда идти, а сегодня – отдыхаем. Все никак не могу ощущение кичи из себя выдавить… въелось прямо. Сейчас как раз кореша подтянутся, повеселимся!

Он махнул пробегавшему мимо Ване. Щелкнул пальцем по кадыку, подавая понятный для всех знак. Ваня понятливо кивнул и унесся в сторону кухни.

– Давай, Боря, расслабляйся. Напрячься еще успеешь…

Глава 4

– Вот, Александр Александрович, постояльцы, о которых вы просили, все здесь. – Москалев любовно разложил папки с «делами» на столе. – Я их, голубчиков, всех помню. Ну вот, например…

Он выбрал одну папку и раскрыл ее перед сидящим Борисом. Ему было крайне неудобно перед стоящими офицерами, но суровое лицо Меркульева не давало возможности сменить диспозицию.

Он прекрасно понимал: сейчас его будут прилюдно пороть. Понимал, но не собирался отступать. Прирожденное упрямство, выручавшее его не раз, хотя, надо признать, и подводившее в последний момент, не оставляло шансов на примирение.

Он опустил глаза и вгляделся в фотографию благообразного старичка. Бесцветно-голубые глаза на чистеньком безволосом румяном личике, аура седых волосиков – более невинного создания он еще не видел.

Папка, довольно внушительная по толщине, говорила о том, что работа была проведена преогромнейшая.

Борис поднял на Меркульева вопросительный взгляд. Тот переглянулся с майором и кивнул на папку:

– Ты давай читай, Боря, читай!

Борис попытался вчитаться в многочисленные протоколы допросов, докладные следователя, показания свидетелей, но быстро сдался – и мелкий почерк, и опечатки, и ляпы под пристальным и внимательным взором Меркульева и Москалева слились в непонятную абракадабру…

– Я тебе помогу, Борис, – развернул к себе папку подполковник. – Итак… Бобылев Аркадий Иннокентьевич, тысяча девятьсот десятого года рождения… Шестьдесят восемь годиков мальчику… бухгалтер Раменского совхоза. Я, с твоего позволения, упущу лишние подробности, оставлю суть…

Так вот, в ноябре семьдесят шестого этот индивид убил и расчленил свою жену, Клару Михайловну, тысяча девятьсот тринадцатого года рождения, с которой прожил без малого тридцать лет. Расчленил, часть закопал в подполе, а часть, представь себе, закоптил и питался ею остаток зимы…

Борис икнул и еще раз, теперь уже внимательней, всмотрелся в фото.

– Не похож на людоеда, правда? – заметил интерес Бориса подполковник. – Вот и следователь пренебрег фактами, лежащими на поверхности. Которые, хочу отметить особо, подозреваемый и не скрывал. Но первый арест закончился ничем – Бобылева за отсутствием улик выпустили, а Клару Михайловну продолжили искать в других местах.

Подполковник помолчал, пододвинул стул, присел.

– И только когда пропала приехавшая на поиски Клары Михайловны ее племянница, – он заглянул в папку и перелистнул пару страниц, – Лариса Федоровна Маслякова, тысяча девятьсот тридцать третьего года рождения, следователь снова наведался в дом нашего героя… Что он там нашел, я думаю, ты уже догадался…

– Зачем вы это мне рассказали? – подавленно спросил Борис.

– Затем, Боря, чтобы ты запомнил – никогда не стоит доверять своим субъективным ощущениям. Факты, доказательства, улики – вот три кита оперативной работы. Все остальное – и интуиция, и опыт – только оттачивает полученный результат. Но мы еще не закончили…

Он повернулся к молчаливо сидящему Москалеву и кивнул головой. Майор встал с диванчика, подошел к столу и выбрал еще одну папку. Покачал ее на руке и положил назад. Медленно начал, глядя прямо в глаза Бориса:

– Семенченко Дмитро Степанович, сорок пятого года… Кличка – Боров, рецидивист.

Борис вздрогнул. Боров – один из свиты Мамонта – звероподобный хохол, покрытый татуировками до шеи.

– В основном разбой и грабеж. Главным образом промышлял на Украине, где проходил по семидесятой статье – Бандеру сволочи, фашистские недобитки прославляли, но видишь – к нам перебрался. В зоне – неподчинение администрации, организация бунтов. Попался на грабеже: с подельниками взяли кассу детского дома, зарплату там должны были выдавать сотрудникам… Сущие копейки по воровским понятиям, но вишь – не брезгуют гады и детскими заведениями.

Он передохнул и продолжил:

– Мамонтов Сергей Иванович, тридцать шестого года рождения, из семьи репрессированных, кличка – Мамонт, рецидивист. Вор в законе, по крайней мере, сам так утверждает, хотя и имеет немалый авторитет в преступной среде. Смотрящий за воровской кассой, общаком то бишь.

Майор остановился, они оба с Меркульевым пристально вгляделись в глаза Бориса. Ему стало неуютно: они что, искренне считают его адвокатом Мамонта?

– Первая его ходка, а было ему в ту пору семнадцать годиков, – по совсем пустяшной статье. Пьяные вломились с друзьями в сельпо, связали продавщицу, покуражились, водки набрали и свалили. Так их и взяли – тепленькими. И все бы ничего, но продавщица в больнице умерла от остановки сердца. Сто вторую УК СССР дать не удалось, год был такой – Сталин умер, вся страна жила в растерянности, поэтому ушли подельники по краже. И сдал всех своих дружков не кто иной, как Мамонт. О чем он сейчас ох как не любит вспоминать. Потом – череда краж, арестов… до мокрой не опускался, но всегда ходил по краешку.

Майор налил в стакан воды из графина и жадно выпил. Меркульев и Борис молча следили за ним. Москаленко стряхнул стакан, сбрасывая оставшиеся в нем капли на пол.

– А может, по чайку? – неуверенно спросил он и посветлел лицом. – Точно! Кошкин!

С удивительной для такого крупного человека скоростью он переместился к двери. Приоткрыл ее и прокричал в коридор:

– Кошкин! Кипятка организуй!

– Но… – неуверенно начал Борис, – это ведь все – рецидивисты.

– Ну и? – подстегнул его Меркульев.

– Но не все же здесь такие. Есть те, кто по ошибке, по случайности…

– Нет! – жестко прервал его подполковник. – В подавляющем большинстве – здесь все такие, Боря! И если тебе кажется, что сосед по шконке – невиннейшая душа, не верь! Эти люди понаторели на выдавливании жалости…

Борис поморщился. Он вспомнил бесконечные разговоры заключенных о собственной невиновности, об ошибках следствия и преднамеренных действиях прокуроров. А ведь он искренне считал это правдой…

– Поверь, Борис, если нужно, мы… – Меркульев заметил замешательство Бориса, переглянулся с майором: – Докажем тебе это уже закрытыми делами, но зачем?

– Тогда получается – честных людей нет вообще?! – тихо прошептал Борис и поднял глаза на подполковника.

Тот посмотрел на парня, подошел к нему и положил руку на плечо.

– Не здесь, Боря, не здесь… Это тюрьма, здесь концентрация зла очень высокая. Многие люди там, на воле, могут прожить всю свою жизнь, не соприкасаясь с преступным миром. Они могут решать свои дела, радоваться победам, растить детей, строить карьеру, участвовать в жизни