Воровской излом - Равиль Рашидович Валиев

Нужно было отвечать, и отвечать немедленно, любое промедление будет истолковано как слабость. Он огляделся. В глазах окружающих не было ни намека на сочувствие, только интерес и ожидание. Они ждали продолжения, они жаждали скандала и крови. Растерявшие истинные чувства, они жили чужим страданием и болью.

Борису стало тошно, но он загнал свои чувства на дно души и вкрадчиво спросил, подтверждая намерения парня:

– Рохля, говоришь?

– Ха! Рохля и есть! – вызывающе громко подтвердил парень, оглядываясь на окружающих.

Борис не стал ждать продолжения. Не вставая, точным ударом в кадык отправил задиру на пол. После секундной паузы возник водоворот сумятицы. Зеки разом загомонили, перекрывая хрип лежащего на полу. Один из сидельцев, такой же худой, но блистающий полным набором золотых зубов, неожиданно выхватил из-под подушки заточенную ложку и заверещал:

– Шухер, братва! Корефана положили!

Он ринулся на Бориса, но получил сильнейший удар ногой в живот, согнулся и рухнул на пол, придавив собой своего друга. Борис наконец встал и расправил плечи. Ногой отправил ложку под шконку.

– Ну? – презрительно прохрипел он в наступившей тишине. – Какая падла еще хочет сигаретку?

– Ша! – раздался за спиной голос седого. – Хорош бузить!

Борис медленно повернулся и прямо посмотрел на Мамонта. Тот спокойно обвел взглядом мгновенно поникшую компанию.

– Чей наезд? – Седой уставился на Бориса.

Тот усмехнулся, потирая кулак:

– Да так, поспорили о смысле жизни…

Седой хмыкнул и покачал головой:

– Ну, Рама… фестивалишь? Живы? – Он наклонился к пострадавшим, удовлетворенно выпрямился. – Живы… Пойдем, Рама, чифирнем мальца да погутарим за жисть…

Глава 2

Распорядок дня в следственном изоляторе «Матросская тишина», впрочем, как и в остальных СИЗО большой страны, был прост и железобетонно стабилен.

В шесть утра пронзительная трель электрического звонка возвращала арестантов из цветистого царства Морфея в серое и невеселое настоящее.

Через полчаса, отстояв очередь в туалет и попутно научившись делать это прилюдно, получаешь свою пайку баланды. Иногда это суп, иногда каша, но всегда – со стаканом сладкого чая и куском хлеба. Так себе меню. Но в условиях убивающей скуки и тоски любое событие – будь то обед или вызов на допрос – это праздник, вырывающий тебя из тисков однообразного существования, щедро приправленного страхом и чувством вины…

После завтрака корпусной и вступившие в дежурство инспекторы проводят шмон в камере. Унизительное, но неизбежное действо. Ожидая проверяющих рядом со своей шконкой, главное – не привлечь к себе внимание. Иначе допрос с пристрастием и с отбором всего, что, по их мнению, является лишним.

Следом наступает время организованного хаоса. Кого-то увозят на допрос или в суд, кого-то завозят. Дверь в камеру непрестанно открывается, и выкрикивается фамилия арестанта. При этом всем приходится вставать и отворачиваться лицом к нарам. Очень напряженный спорт.

После обеда, отличающегося от завтрака только наличием двух блюд зараз, прогулка. Час в бетонном колодце с решетчатым небом позволяет хоть на некоторое время отвлечься от тоски… Но это тоже скоро заканчивается, и до вечера продолжается свистопляска со следственными действиями.

Раз в неделю – баня, но это только для тех, кто высиживает до недельного срока. В «Матросскую тишину» редко попадают первоходы, как правило, статьи здесь – повторные, и суды быстро определяют нарушителей закона по обширному ассортименту тюрем и зон Советского Союза. Солнечный Магадан, ветреный Казахстан или гостеприимный Урал – везде найдется скромный уголок для сидельца.

А вот после ужина наступает то самое время, когда арестанты позволяют себе немного пожить по-человечески. Передаются письма, производится уборка. Дневная смена надзирателей уходит, и в камере наступает время зеков. Звучит «отбой»…

Вечер в хату!

Утро встретило Бориса дичайшей головной болью – адская трель звонка разорвала его голову изнутри. Круто заваренный черный чай, по фене нарекаемый чифиром, хоть и бодрил часть ночей, проведенных с Мамонтом со товарищи, но наутро с непривычки дарил яркие и незабываемые впечатления.

Вставать тем не менее пришлось. Иначе можно и в карцер загреметь.

В очередной раз пережив весь утренний набор удовольствий, с трудом проглотив безвкусную пшенку и утопив ее в желудке сладким чаем, он наконец оказался у своей шконки. Лежать в дневное время запрещено, но опытный зек всегда знает, как устроиться поуютней.

Пристроившись боком на скатанный матрас, Борис смог немного расслабиться. Ему требовалось привести в порядок свое сознание, разложить по полочкам события и новости прошедшего времени.

Пару дней назад давешних забияк забрали, и теперь соседние шконки пустовали. Кто этому поспособствовал – Москалев, Мамонт или просто совпадение, – Бориса совершенно не интересовало. Он был рад не видеть эти кислые рожи.

К своему удивлению, он почти мгновенно вписался в несложный быт тюремного существования. Окружающее немного напоминало и отношения на воле, и порядки в армии. Только здесь все было острее и, как ни странно, честнее.

– Будь тем, кто ты есть, Боря! – Меркульев по-настоящему разволновался и даже, как показалось Борису, стал немного заикаться. – Простой парень из Владивостока, приехал в Москву за удачей. Сильный, со здоровой психикой, со своими принципами… Ведь это ты и есть! Не надо лжи! Ложь они раскусывают на раз-два. Вот недоговорить, умолчать – это тонкое искусство… В нашем деле приходится часто балансировать между откровенной ложью и правдой… Но до тех пор, пока ты правдив с собой, любой обман не сможет пробить твоей защиты. И тогда все, во что ты веришь искренне, становится самой правдой! Ты на задании, этого нельзя забывать, но здесь предельно опасно играть роль. Любая фальшь будет прочитана врагом, а они – враги, Боря, не забывай об этом. Поэтому будь собой и больше молчи…

Он с тревогой заглянул Борису в глаза. Немолодой и усталый человек. Борис словно впервые увидел эти тяжелые мешки под глазами, серую одутловатую кожу. Сколько ему лет? Кажется, и пятидесяти нет.

– Курить вам нужно бросать, Александр Александрович! – неожиданно для себя произнес Борис.

– Что? – поперхнулся Меркульев, изумленно подняв брови.

– Курить… говорю, нужно бросать, – Борис слегка сник, – выглядите вы не очень…

Меркульев долго смотрел на него, затем лицо его смягчилось, он потер грудь.

– Да… Пора… Ты прав. – Он с размаху сел на стул и тихо проговорил: – Эх, Боря, Боря, нет у меня времени собой заниматься, может, на пенсии…

Борис оглядел убогое убранство меркульевской комнаты. Продавленный диван, старый трельяж и шифоньер. Пожелтевшие обои местами отслоились от стены, хотя потрепанный ковер и пытался героически скрыть это. Ночь за окнами по-простому отделялась газетами, наклеенными прямо на стекло. И книги. На всех горизонтальных поверхностях мебели, подоконнике и полу стояли и лежали книги, папки, журналы…

Меркульев поймал взгляд Бориса и еще больше осел. Виновато развел руками:

– Холостякую вот…

Борис вздохнул.