Продавец времени - Евгения Витальевна Кретова

– Не скажешь ничего? Неужто не узнала ты меня? – голос мужчины дрогнул и в то же время изменился, стал тише и будто темней. Княжна, слышавшая теперь каждое слово, закусила губу, не зная, что лучше – выдать себя или подождать.

– Узнала, Радимир, – прошептала мать и развернулась к витязю, платье легло вокруг ног тяжелыми складками. – Долгие зимы ждала, уж не думала, что свидемся.

Мужчина, бросив поводья, рухнул перед княгиней на колени, обхватив бедра прижался лбом к мягкому женскому животу.

Мать не шелохнулась, смотрела на него строго.

– Зачем сейчас пришел?

– Прощенья мне нет… Но иду я в земли дальние, к морю Окияну, и, чаю, не вернусь я боле к родным соснам, – прошептал.

Чернава продолжала гладить кота, будто и не было у ее ног коленопреклоненного витязя.

– От меня чего ждешь? – проговорила.

Мужчина вздрогнул, будто от пощечины. Поднял глаза:

– Слова прощального. Пронесу его через всю землю, заберу с собой, в землю черную, чужбинную, а коли Мара велит мне к себе пожаловать, то унесу в могилу.

Неждана слушала их разговор, видела лицо матери, видела склоненную перед ней повинную голову неизвестного воина Радимира, но ничего не понимала. Что связывает их? Зачем пришел этот мужчина. О чем просит? В чем провинился перед матерью?

Но происходящее завораживало, лишало возможности двигаться от любопытства и заставляло детское неискушенное сердце биться часто-часто в понимании – что бы сейчас не происходило, это глубоко тайное, запретное. Это не позволено было видеть никому, от того мать увела витязя подальше от дома, за деревья, подальше от людских глаз и молвы.

Княгиня перехватила кота удобнее, свободной рукой дотронулась до плеча воина:

– Ступай с миром. Прощенья не ты должен просить, а я у тебя.

Мужчина перехватил ее руку, припал губами к запястью. Неждана видела, как тяжело поднимаются его полечи в беззвучном стоне.

– Как же так случилось, Чернава?

Княгиня мягко высвободила руку, прижала ее к груди:

– Не вернешь ничего… Ступай.

Обойдя его стороной, направилась к терему. Воин встал с колен, окрикнул:

– Чернава!

Мать замерла, но не повернулась, а лишь чуть склонила голову к плечу.

– Помню, сказал тебе запретное… Слово – не воробей, его назад не вернешь, да и время вспять не пустишь. Но хочу запечатать его другим словом, чтобы стереть и умалить вред. Позволишь ли ты?

Он стоял, переминался с ноги на ногу, рассеянно поглаживал рукоять меча. Неждана по интонации, по мелькнувшему в глубине неспокойных глаз огню, почувствовала – недоброе задумал витязь. Сердце застыло.

– Не знаю, что ты можешь сделать, чтобы изменить… – Княгиня пожала плечами.

Что-то в его облике изменилось.

– Я больше никогда не появлюсь перед тобой, – прошептал, а в голосе Неждана отчетливо уловила угрозу.

«Уходи!» – кричало детское сердечко, предчувствуя беду.

– Если так, то говори, – мать повернулась.

Неждана почувствовала, как холодеет все внутри, а страх сковывает дыхание – Радимир шагнул к княгине, положил руки на ее плечи – та встрепенулась, постаралась отстраниться, но воин лишь крепче взял ее в тиски, склонился коршуном. Заговорил тихо, неистово и с напором:

– Расчертила ты мне жизнь, Чернава, на лоскуты порвала, нет мне ни покоя, ни милости, скитаюсь из года в год, ищу упокоения. Да не берет меня ничего, потому что тебе сердце отдал, потому что судьбу тебе свою вручил, да растоптала ты ее…

– Радимир! – княгиня выставила вперед руку, кулаком уперлась в грудь воина, отвернула лицо, избегая смотреть мужчине в глаза.

Но тот изловчился склонился так, чтобы взгляды их встретились. Радимир заговорил горячо, будто охваченный лихорадкой:

– Я проклял тебя тогда, все дни, что провел с тобой проклял. Память о тебе проклял и выжег каленым мечом из сердца. Но молва о тебе то и дело змеей обвивала мне руки, скользила в сердце, прорываясь гадюкой, по́едом поедая, заживо изживая…

Мать, наконец, смогла его оттолкнуть, но лишь на мгновение – в следующее Радимир схватил ее за плечи, жестко встряхнул, оторвав ноги от тропинки. Княгиня ахнула, с трудом сдерживая крик, то и дело оглядываясь на крыльцо княжеского дома:

– Уйди!

– Ненавижу! – бросил он с такой яростью, что Чернава перестала биться в его руках и будто онемела. – Пусть сдохнет в тебе то, что держит на этом свете. А уж на том, чаю, свидемся… На том я тебя разыщу…

Рыжая кошка, которую княгиня все это время прижимала к груди, вырвалась и с диким шипением вцепилась Радимиру в лицо, расцарапав от брови до подбородка. Мужчина закричал. Отпустил, наконец, княгиню, и скорчился. Схватился за исцарапанное лицо.

– Ведьма! – бросил он матери.

Вскочив на коня, пришпорил его, осыпав пылью медленно оседавшую на траву женщину.

– Мама! – Неждана, сбросив оцепенение, выбежала из своего укрытия к матери.

Та посмотрел на нее, будто с трудом узнала:

– Как ты здесь?..

Но ругать не стала. С того дня ее будто не стало. Будто воин тот Радимир, и в самом деле забрал у нее что-то важное, что держало мать на этом свете.

Неждане тогда исполнилось девять весен. Радимир больше не появлялся, мать о нем не вспоминала, да и сама Неждана помалкивала, держа в тайне то, что увидела тем утром.

18

Неждана стряхнула с плеч тоску – обида застилала глаза, делала слепой и глухой, топила в вязкой и щипу́чей боли. А для исполнения задуманного, ей надо сохранить холодную голову. Княжна остановилась, спряталась за столбом – два дружинника прошли мимо: смена караула у ворот. Девушке предстояло выйти за них, чтобы пробраться к торговым рядам Большой ярмарки.

Подождав, когда на дороге появятся прохожие – по виду плотники, они несли тяжелые ящики с инструментами, от них пахло свежеструганным деревом и нелегким трудом, княжна незаметно примкнула к ним. Опустила голову, нахлобучив капюшон на глаза. Парнишка-подмастерье, что оказался рядом, покосился на нее, но ничего не сказал.

– Кто такие, куда?! – окрикнули стражники.

– Шатерники Ивана Котобайки, велели осьмой шатер дособрать, – пробасил тот, кто шел первым. – Надоть подсобить братцам, не то всю ночь провозятся.

Стражники отошли от ворот, толкнули уже прикрытую было калитку:

– Шагай!

Один из стражников напомнил:

– До Серебряной звезды торопитесь, не то не откроем.

Неждана подняла глаза, посмотрела на серебряную пуговку на черном небосводе – далекую звезду, что светила над Аркаимом. Знала – как только она поднималась над главной башней княжеского терема, по лунным нитям из междумирья, называемого людьми Мо́розью, пробиралась всякая нечисть, потому ворота запирались накрепко и не отворялись до первых петухов – кричи не кричи.

«Успею», – сердце зашлось в тревоге: времени оставалось немного.

Едва выбрались за ворота – в лицо дунул свежий степной ветер, принес на своих крыльях аромат вольных трав, горячего солнца и путевых камней – Неждана знала этот особый, ничем несравнимый запах, который они источали, закрывая проход – прогорклый, крепкий и маслянистый запах раздавленного клопа. Сейчас он доносился все реже – путники берегли Соль и исчезающую Силу. Но накануне Большой ярмарки запах снова расцвел в полный рост – за городской стеной уже поблескивали огни шатров прибывших для торговли купцов. Те, что прибывали из дальних мест, приходили путевыми камнями, расходуя каждый по щепотке драгоценной Соли.

Неждана видела ее всего пару раз – неприметная, серая, от нее исходили лучики золотисто-ванильные, уютно пахнущие теплой коричной карамелью. Если поднести к ней ладонь, запах усиливался, а свечение, наоборот, гасло. И тогда Соль издавала мерный и гулкий звон, будто ударяла в траурный колокол – «бомм». Неждане казалось, что всякий раз с этим звуком в Морозь спускается одна невинная душа.

У княжны оставалась крохотная щепотка Соли, которой она собиралась воспользоваться сегодня.

Если повезет.

«Должно повезти», – убеждала она себя, слишком много поставлено на кон.

Шатерники тем временем свернули в один из первых рядов, Неждана сперва пошла за ними, чтобы скрыться от глаз стражников, а потом резко взяла вправо и прибавила шаг, смешалась с густыми сумерками.

Многие шатры уже были готовы к открытию ярмарки – затянуты яркой тканью, прилавки обиты шелком и бархатом, на каких-то даже уже оказались выставлены товары: огромные глиняные чаны,