Амелия - Генри Филдинг

Вслед за ними появился священник; он сразу же подошел к Амелии и, выразив свое удивление увиденным, взял ее за руку, назвал своей маленькой усладой и стал уверять, что ее окружают сейчас одни только друзья. Потом он подвел ее, едва державшуюся на ногах, к миссис Гаррис. Амелия опустилась было перед матерью на колени, но доктор поднял ее со словами: «Дитя мое, преклоняй колени только перед Всевышним». Впрочем, мне нет нужды описывать вам всю своеобычность этого человека, ведь вы и без того так хорошо его знаете и, должно быть, не раз слыхали, как он возражал против нередкого среди лас обычая обращаться к человеку, принимая позу крайнего смирения, какая подобает нам лишь при обращении к Высшему Существу.

Однако не стану больше утомлять вас такими подробностями. Довольные тем, что священник быстро примирил миссис Гаррис с нами и со всем случившимся, мы отправились прямо в церковь, поскольку доктор заблаговременно получил для нас разрешение венчаться без предварительного оглашения.[78]

– А где же обещанное вами забавное происшествие? – воскликнула мисс Мэтьюз. – Право же, вы возбудили во мне больше любопытства, нежели сумели удовлетворить.

– Что ж, сударыня, – отвечал он, – ваш упрек справедлив; похоже, что я забыл об этом; но тут нет ничего удивительного, если вы примете в соображение сколько интересного в рассказываемой мной истории. Однако прежде чем перейти к этому происшествию, я должен рассказать вам о том, что произошло после бегства Амелии из материнского дома. Миссис Гаррис устремилась сначала вместе со слугами в погоню за нами (так она полагала) по дороге, ведущей в город, но дорогу так развезло и дождь так неистовствовал, что она укрылась от него в придорожном трактире, находившемся в полумиле от ее дома; оттуда она послала за каретой, в которой вскоре и направилась вместе с дочерью в город, где тотчас же после прибытия послала за священником, постоянным ее личным советником во всех делах. Они просидели вдвоем всю ночь, и священник все пытался образумить миссис Гаррис силой убеждения, но все было тщетно, хотя, как он сообщил мне, мисс Бетти вторила ему, обращая к матери самые пылкие мольбы.

При этих словах мисс Мэтьюз рассмеялась, и Бут осведомился о причине ее веселья. После многочисленных извинений она наконец призналась.

– Это первый добрый поступок мисс Бетти, о котором мне довелось услышать; более того, – прибавила она, – вы уж простите мне такое мнение о вашей свояченице, но я всегда считала ее хитрейшей лицемеркой.

Бут со вздохом подтвердил, что мисс Бетти, как ему кажется, и в самом деле далеко не всегда отличалась добротой, а затем после некоторого раздумья продолжал:

– Если вам угодно будет припомнить, сударыня, мы отправили сына кормилицы к священнику с устным сообщением, в котором лишь уведомляли, где мы находимся, и просили навестить нас или же послать за нами карету, которая доставила бы нас в любое место, где ему удобно встретиться с нами. Все это надлежало передать только самому священнику, и мы велели нашему посыльному, если того не окажется дома, разыскать его, где бы он ни был. Вот он и выполнил все в точности, как мы ему наказали, и выложил наше послание священнику в присутствии миссис Гаррис.

– Ну и бестолочь! – воскликнула мисс Мэтьюз.

– Нисколько, – возразил Бут. – Напротив, он очень разумный малый, как вы, возможно, сами потом убедитесь. У него не было ни малейшего основания предполагать, что тут надобно что-то утаивать: ведь мы приняли все меры, чтобы он ничего не заподозрил. Так вот, сударыня, это происшествие, казавшееся столь злополучным, обернулось для нас весьма удачно. Как только миссис Гаррис услышала эту весть, она буквально впала в неистовство от ярости и обвинила доктора в сговоре с нами и в том, что он содействовал моему умыслу похитить ее дочь.

Священник, который до тех пор старался только умиротворить мисс Гаррис, заговорил теперь другим тоном. Признавая ее обвинение справедливым, он всячески отстаивал свою правоту. Он сказал, что никогда не вмешивался в чужие семейные дела, а посему не стал бы заниматься и ее делами иначе как по ее просьбе, но поскольку миссис Гаррис сама сделала его своим поверенным, он позаботится о том, чтобы выполнить свой долг с честью и прежде всего оберечь молодую девушку, к которой питает глубочайшее уважение, «потому что на свете (и, клянусь небом, он сказал истинную правду) никого нет достойней, благородней и великодушней. «Ведь вы, сударыня, – напомнил священник, – сами дали согласие на их брак», и тут он высказал такие суждения обо мне, какие скромность не позволяет мне повторить.

– Нет уж, – воскликнула мисс Мэтьюз, – я настаиваю, чтобы вы хоть раз одержали над ней победу. Мы, женщины, не любим, когда при нас восхваляют другую, но я искуплю эту вину, выслушав похвалы мужчине и притом такому мужчине, – прибавила она, взглянув на него с вожделением, – которого вряд ли смогу поставить в своем мнении еще выше.

– Повинуюсь вашей воле, сударыня, – продолжал Бут. – Доктор Гаррисон по доброте души своей заявил, что постарался вникнуть в мой характер и пришел к заключению, что я почтительный сын и любящий брат. Если человек хорошо выполняет свой долг в этом отношении, тогда у нас есть достаточное основание надеяться, что он поведет себя надлежащим образом и во всех остальных. А закончил он так: речь, как он сказал, идет о счастье Амелии, о ее сердце, более того, о ее добром имени, и, поскольку ему суждено было стать причастным к решению ее судьбы, он намерен довести это дело до конца; с этими словами доктор вынул из кармана разрешение на брак без церковного оглашения и объявил миссис Гаррис, что без промедления готов совершить брачный обряд там, где найдет ее дочь. Эта речь священника, его голос, торжественный вид и все его поведение, определенно рассчитанное на то, чтобы внушить благоговение и даже трепет, довольно-таки устрашили бедную миссис Гаррис и произвели куда более ощутимое воздействие, нежели любые его доводы и увещевания, а что затем воспоследовало, я вам уже рассказал.

Вот так вследствие злополучной случайности – отсутствия пера, чернил и бумаги и нашей боязни доверить гонцу свою тайну – миссис Гаррис узнала всю правду, а это заставило священника пустить в ход самые крайние средства, что и привело к счастливому исходу, о котором вы слышали и которого, как считала моя матушка, нам бы не видать, если бы в ту минуту, когда все раскрылось, доктор Гаррисон не выказал такую решимость.

Вот таким образом, сударыня, я женился на Амелии, и вы, возможно, подумаете, что более полного счастья мне и вообразить было нельзя. Вероятно, так оно тогда и было, и все же, положа руку на сердце, должен сказать, что любовь, которую я тогда питал к Амелии, несравнима с тем чувством, которое я питаю к ней теперь.

– Счастливая Амелия! – воскликнула мисс Мэтьюз. – Если бы все мужчины походили на вас, то все женщины были бы счастливыми; да что там, никто бы тогда с горем не знался. Признаться по совести, я убеждена – половина человеческих бедствий проистекает вследствие отвратительного непостоянства вашего пола по отношению к нам, женщинам.

Здесь мы и закончим эту главу, дабы предоставить читателю возможность основательно поразмыслить над высказанными выше соображениями.

Глава 8, в которой наши читатели, возможно, разойдутся во мнениях относительно поведения мистера Бута

Бут между тем продолжал свой рассказ следующим образом:

– В первые месяцы нашего брака событий, достойных упоминания, не произошло. Полагаю, мисс Мэтьюз, мне нет нужды говорить вам, что я нашел в моей Амелии образец совершенства. На первых порах только миссис Гаррис причиняла нам некоторое беспокойство. Ее согласие на наш брак нельзя было назвать добровольным – она вынуждена была уступить настояниям доктора, однако со временем стала смотреть на наш союз все более благосклонно и в конце концов, казалось, вполне с ним примирилась. Мы в немалой степени приписывали это доброму влиянию мисс Бетти, которую я всегда считал своим другом. Она очень содействовала побегу Амелии, о чем я не успел сказать прежде, и при всех обстоятельствах держалась – по крайней мере внешне – безукоризненно, как по отношению ко мне, так и к своей сестре, и потому мы полагали ее преданнейшей своей сторонницей.

Примерно полгода спустя после нашей женитьбы к моему полку присоединили еще две роты, в одной из которых я получил должность лейтенанта. В связи с этим мисс Бетти впервые обнаружила свой нрав, навлекший впоследствии на нас не одно суровое испытание.

– А что я вам говорила, сударь, – вставила мисс Мэтьюз. – Выходит, мое мнение об этой особе было справедливым. Нет, нет, не убеждайте меня, будто у придирчивой ханжи могут быть какие-то добродетели и…

Тут мисс Мэтьюз запнулась, не найдясь, чему уподобить свое отвращение, и Бут продолжал:

– Вероятно, вы помните, сударыня, между мной и миссис Гаррис с самого начала был уговор, что все полученное за женой приданое я перепишу на Амелию за вычетом определенной суммы, которая должна быть истрачена на мое продвижение по службе, но, поскольку наше бракосочетание происходило при уже известных вам теперь обстоятельствах, этот наш уговор так и не был выполнен. И с того дня, как я стал мужем Амелии, ее мать ни разу ни единым словом об этом не обмолвилась; что же до меня, то, признаюсь, я еще не очнулся от того блаженного сна, в котором пребывал, убаюканный обладанием Амелии.