Амелия - Генри Филдинг

Мисс Мэтьюз отнеслась к этим дружеским заверениям довольно-таки пренебрежительно. Она заявила, что ни в чем не раскаивается и что новость нимало ее не трогает. «Если этот презренный человек жив, – воскликнула она, – то большего негодяя на свете не сыщешь, вот все, что я могу сказать», и, не обмолвясь ни словом относительно своего освобождения под залог, она вместо этого попросила начальника тюрьмы оставить ее опять наедине с мистером Бутом.

– Ну, что ж, сударыня, – ответствовал смотритель, – если у вас нет наличных денег, чтобы внести залог, то, пожалуй, вам лучше будет пробыть здесь немного дольше, нежели платить непомерную цену. Кроме того, через день-другой, когда жизнь джентльмена будет уже вне всякой опасности, те, кто сейчас, что и говорить, рассчитывают на солидное вознаграждение, уже ничем не смогут поживиться. А в тюрьме, что и говорить, у вас ни в чем не будет недостатка. За деньги здесь можно получить все самое лучшее, будь то из еды или из питья, а ведь ради чего-нибудь съедобного или горячительного не станешь, как я выражаюсь, воротить нос и от самой захудалой харчевни. А капитану вовсе и незачем было в первый день, как он сюда попал, так уж стыдиться назвать себя; мы тут всяких перевидали – и капитанов, и прочих благородных джентльменов, и ничего в том зазорного, как я выражаюсь, для них нет. Многим благородным джентльменам, позвольте мне это заметить, капитан Бут, позвольте мне это заметить, случается иногда угодить в места и вполовину менее их достойные.

– Я вижу, сэр, – ответил Бут, несколько смутившись, – вам известны не только мое имя, но и мой чин.

– Разумеется, сэр, – воскликнул смотритель, – и тем большее почтение вы у меня вызываете! Я люблю армейских офицеров. Сам прежде служил в конногвардейском полку лорда Оксфорда.[82] Я, правда, был рядовым солдатом, однако у меня было достаточно денег, чтобы купить должность квартирмейстера, но тут мне взбрело в голову жениться, а жена не хотела, чтобы я продолжал служить, она непременно желала, чтобы я стал человеком штатским, и вот так пришлось мне взяться за нынешнее мое занятие.

– Честное слово, – ответил Бут, – просто замечательно, что вы посчитались с желаниями своей супруги; однако, прошу вас, удовлетворите мое любопытство – скажите, как вы дознались, что я служил в армии? Ведь моя одежда, я думаю, никак не могла меня выдать.

– Выдать! – повторил смотритель. – Надеюсь, здесь никто никого не выдавал… я не из тех, кто способен выдать ближнего. Да ваша пугливость и недоверчивость наводят человека на мысль, что здесь кроется нечто большее. Но если это и в самом деле так, то, обещаю вам, – вы можете, не опасаясь, выложить мне все, как есть. Вы уж извините, что я навязываюсь вам с советом, но ведь чем раньше, тем лучше. Иначе другие вас опередят, а в таких случаях, кто первым поспел, тот первым и съел, вот и все. Доносчики, тут сомнения нет, не стоят доброго слова, и по своей воле никто из них не стал бы осведомителем – толпа очень уж сурово с ними расправляется;[83] конечно, быть чересчур откровенным

– Дело рискованное, но, когда с одной стороны обещают безопасность, да еще и немалое вознаграждение впридачу, а с другой – грозит виселица[84]… стоит ли гадать, какой выбор сделает человек рассудительный.

– Что, черт побери, вы хотите всем этим сказать? – вскричал Бут.

– Ничего обидного, я надеюсь, – заверил смотритель, – Ведь я говорю для вашей же пользы, и, если вам когда и случалось спроворить в свой карман… вы, конечно, понимаете, что я имею в виду.

– Решительно ничего, – ответил Бут, – клянусь честью.

– Ну-ну, – язвительно усмехнулся смотритель, – раз уж вы такой недоверчивый, придется вам самому расхлебывать последствия. Правда, что касается меня, то я не доверил бы Робинсону и двух пенсов, не сосчитав их перед тем.

– О чем идет речь? – воскликнул Бут. – И что это еще за Робинсон?

– Так вы, выходит, и Робинсона не знаете! – воскликнул смотритель, начиная горячиться. Услышав отрицательный ответ, смотритель в явном изумлении закричал: – Что ж, в таком случае, капитан, должен вам заметить, что вы похлеще всех тех джентльменов, какие мне попадались! И, однако, скажу вам вот что: стряпчий и мистер Робинсон сегодня днем чуть ли не полчаса шушукались насчет вас. Я случайно расслышал, как они несколько раз упоминали капитана Бута, и что касается меня, то я не поручусь, что мистер Мэрфи уже не занялся вашим делом, однако если вы выдадите мне кого-нибудь из тех, кто промышляет на дорогах, или сообщите о чем-нибудь еще в том же роде, тогда я тотчас же отправлюсь к его милости судье Трэшеру; полагаю, что пользуюсь у него достаточным доверием и он согласится выслушать ваши показания.

– Так вы, значит, – воскликнул Бут, – и в самом деле принимаете меня за разбойника с большой дороги?

– Надеюсь, капитан, я не сказал вам ничего обидного, – заметил смотритель, – сейчас такие времена, что на свете сыщется немало людей похуже, чем разбойники. Ведь бывает, что джентльмены оказываются в стесненных обстоятельствах, а при таком положении, по-моему, нет средства благороднее, нежели промышлять на дорогах. К этому средству прибегало, как мне известно, немало храбрецов – причем людей куда как достойных.

– Ну вот что, сударь, – прервал его Бут, – запомните, я вовсе не из тех благородных джентльменов, к которым вы меня причисляете.

Мисс Мэтьюз, которая долгое время не лучше мистера Бута понимала, к чему клонит смотритель тюрьмы, едва уразумев смысл его слов, вспыхнула от гнева, куда большего, нежели подозреваемый в разбое джентльмен.

– Да как вы смеете, – обрушилась она на смотрителя, – порочить человека благородного происхождения, да к тому же еще имевшего честь служить в войсках его величества, о чем, как вы сейчас признались, вам стало известно? Если по причине каких-то несчастий он и очутился здесь, то у нас, я все же полагаю, нет законов, позволяющих таким молодчикам, как вы, безнаказанно оскорблять его.

– Молодчикам – пробормотал смотритель… – Я бы не советовал вам, сударыня, говорить со мной таким тоном.

– Так вы еще смеете мне угрожать? – закричала мисс Мэтьюз в ярости. – Попробуйте только хоть капельку злоупотребить своей властью – и вы мне за это еще сполна заплатите.

Вспыхнувшая вслед за тем ожесточенная перебранка продолжалась до тех пор, пока Бут не вмешался и не успокоил смотрителя, который, по правде сказать, и сам непрочь был пойти на мировую, поскольку вступил в неравный бой. Да и помимо прочего ему отнюдь не хотелось сердить мисс Мэтьюз, которой, как он ожидал, предстояло на следующий день быть выпущенной на поруки и у которой осталось больше денег, нежели по его расчетам она должна была унести с собой из тюрьмы, а что касается применения к ней каких-нибудь насильственных или недозволенных мер, то эта дама обнаружила слишком решительный норов, чтобы ее можно было этим устрашить. А посему управитель тюрьмы чрезвычайно учтивым тоном объявил, что если он чем-нибудь задел джентльмена, то искренне просит у него прощения; знай он раньше, что тот и в самом деле капитан, ему бы и в голову не пришло питать подобные подозрения, однако в тюрьме кого только не величают капитанами;[85] иногда так обращаются и к джентльменам, вообще никогда не состоявшим на военной службе или в лучшем случае служившим рядовым, как он сам, например.

– Да ведь вы и сами признаете, – продолжал смотритель, что одеты не очень-то по-военному (на Буте и впрямь была одежда из простой фланели), и кроме того» как говорит стряпчий, noscitur a sosir,[86] и это очень верно подмечено. А ведь большего негодяя, чем Робинсон, про которого я вам говорил, на свете не сыщется. Поверьте, я никоим образом не хотел бы, чтобы против вас затеяли что-нибудь худое. Но, если даже так оно и есть, я по мере своих сил постараюсь повлиять на стряпчего и предотвратить их затею. Среди своих собратьев-юристов мистер Мэрфи, что и говорить, один из самых толковых; это вынуждены признать даже его враги, а поскольку я по возможности рекомендую обращаться именно к нему по любому вопросу (а таковых в тюрьме, можете не сомневаться, возникает более, чем достаточно), то, что ж, при новом раскладе он ничуть не пострадает. Во всяком случае я могу рассчитывать, что он не примкнет к заговору с целью погубить кого-либо из моих друзей, по крайней мере, если я его об этом попрошу. Хотя, я уверен, он не мог бы вести себя честно, даже если бы очень этого пожелал.

Из дальнейших его слов Буту стало ясно, что Робинсон был не кто иной, как тот самый шулер, которому он проиграл все свои деньги. Но тут мисс Мэтьюз, не скрывавшая своей досады по поводу того, что ее беседу с мистером Бутом прервали так надолго, убедила смотрителя оставить их вдвоем. Как только он удалился, мистер Бут стал поздравлять ее в связи с известьем о том, что раненый ею джентльмен, судя по всему, выздоравливает. На что его собеседница, немного помедлив, ответила: