Двойной без сахара (СИ) - Горышина Ольга

Шон взболтал оставшуюся шипучку и уставился на заполнившую бутылку пену.

— Другими словами, чтобы заполучить ее тело, я обязан был пожертвовать своим. В общем, я стал искать способы заработать на татуировку. У меня никогда не было карманных денег. Отец считал, что в нашей глуши их можно потратить только на выпивку, сигареты, ну и наркоту. Мона неплохо играла на фидле, и мать решила отправить ее на лето к тетке в Корк, чтобы сестра поучилась у профессионалов. Я заявил, что тоже поеду в Корк, чтобы учиться рисовать.

— Так ты рисуешь? — я не могла удержаться от комментария, тогда понятно, чего он пялился на мой рисунок, но отчего тогда промолчал?

— Я, кажется, уже ответил на этот вопрос — нет, — Шон игриво толкнул меня плечом, но я смолчала. — На курсах Моны я познакомился с парнем, который действительно рисовал. Я договорился, что он будет отдавать мне часть своих рисунков, чтобы тетка ничего не заподозрила. Я нашел стройку, до которой можно было доехать на велосипеде, и пахал на ней по полдня. Потом ехал домой к этому парню, приводил себя в художественный вид, отдавал ему часть заработанных денег и получал сумку с художественными принадлежностями и новые рисунки.

Шон потряс моим пустым рюкзаком и вновь улыбнулся своей завораживающей невинной улыбкой.

— Она хоть того стоила?

Но Шону мой вопрос не понравился. Улыбка исчезла, голос вновь стал безжизненным, как у констебля.

— Лана, в Ирландии не бывает коротких историй, это не Америка. Ты можешь попросить меня замолчать или выслушать всю историю молча. Другого варианта не дано.

— Я буду молчать.

Пусть говорит и пусть думает, что мне безумно интересно. Хотя, черт возьми, он умеет интриговать.

— В итоге я заработал достаточно на татуировку и сделал ее. Тетка ни о чем не догадалась. Впрочем, в тот момент ей было не до меня. Мона позвонила матери и сообщила, что выходит замуж и остается в Корке. Мать умоляла ее хотя бы доучиться последний год в школе, но Мона по уши влюбилась в своего преподавателя, который доходчиво объяснил ей, на что она действительно способна, — Шон вновь улыбнулся, и я вновь спрятала от него лицо. — Сейчас Мона ждет шестого ребенка, и я уверен, что они не остановятся, пока в Декпане жива надежда, что хоть кто-то из детей, не в пример маме, будет способен играть на фидле. Кстати, если тебе нужны дети для портретов, то мои племянники способны сидеть час, не шевелясь, да и Корк хорош…

— Шон, ты снова…

— Да, я снова. Я хочу показать тебе Ирландию. Слушать настоящий трэд в исполнении Деклана намного интереснее рисования детей Падди с фотографии. Мои дублинские племянники тоже приедут в Корк… И я еду в Корк, чтобы увидеть их и сестер…

— Шон, ты можешь не делать паузы между предложениями. Я не собираюсь заполнять их радостным «да». И если уж Падди тебе все разболтал, то ты должен знать, что я обещала помочь его жене и сестре…

— Это обещание я с тебя снял, — улыбнулся Шон. — Я сказал, что на каникулы беру племянников в поход, и ты едешь с нами, чтобы писать пейзажи, как твоя учительница по живописи. Ты, кажется, сказала, что все делаешь, как она…

Я стиснула карандаш и еще сильнее вжала худи в траву.

— Шон, ты сколько выпил?

— Ты за рулем, — тут же ответил ирландец. — Но будь покойна, когда я с детьми, я абсолютно трезв. Лана, я не алкоголик, у меня нет зависимости. Я даже не курю. Я просто люблю выпить, когда мне скучно. А мне было скучно без тебя этот час…

— Sean! — Я выставила вперед ладонь, как в школе учат малышей останавливать обидчиков, и тут же почувствовала легкое прикосновение его губ. — Stop it! — продолжила я голосом обиженного малыша. — I don't like it! (Прекрати! Мне это не нравится.)

— Private property. Hands off. (Частная собственность. Руки прочь.)

Я даже не поняла, к кому он применил свою шутку, но механически спрятала руку на коленях. Шон улыбнулся и отсел назад. Я прикрыла глаза и выдохнула. Ладонь саднило от его поцелуя, и я не сдержалась и принялась раздирать ее коротким ногтем большого пальца другой руки.

— Длинная история закончилась?

Я не обернулась, хотя безумно хотелось наконец-то достать из рюкзака салфетки, но встречаться лицом к лицу с Шоном не хотелось.

— Почти. Родители, сама понимаешь, были на взводе из-за самоуправства Моны. Моя татуировка стала последней каплей. Отец впервые поднял на меня руку и… Пропал на три дня. Мать со мной не говорила. Она была как полотно. Мы все испугались, что отец что-то сделал с собой. Он очень боялся стать похожим на деда, который бил сына все детство за любой проступок. Йона сказала, что я дурак, потому что нормальный парень никогда не вытатуирует имя девчонки, а нормальная девчонка никогда не потребует от парня такой жертвы. Но ты думаешь, я слушал… Я был влюблен.

— Тебе было шестнадцать и ты просто хотел секса, — заполнила я паузу, явно предназначенную для меня. Шон вновь сидел почти рядом, потому что краем глаза я видела его ботинок.

— А ты не хотела того же в шестнадцать?

— Представь себе, нет. Потому что те, кто подходил ко мне с такими предложениями, к счастью, не врали, что были влюблены.

Ответа не последовало. К счастью! Не зря, видно, упрямство считается отличительной чертой ирландцев. Надо бы намекнуть, что русские в этом на них очень похожи. Только бы подобрать верные слова, возвращая владельцу худи. Но подняться с травы я не успела, руки владельца неожиданно стянули с моих плеч куртку и мягко скользнули под волосы вверх по шее. Живот предательски сжался, и потребовалось лишнее мучительное мгновение, чтобы выдохнуть:

— Шон, что ты делаешь?! — я даже не сумела это выкрикнуть, а пропищала по- мышиному.

— То, что тебе сейчас больше всего необходимо.

Я задохнулась от собственной дрожи и его наглости, но возмущение не спешило облачаться в слова. Пальцы Шона впились в мои позвонки в такой силой, что я вскрикнула.

— Если продолжишь рисовать в такой позе, то окончательно угробишь спину. Шея каменная. У тебя случайно в рюкзаке нет крема для рук?

— Есть!

Мозг, обрадованный тем, что словесная заторможенность спасла меня от очередного неминуемого позора, слишком быстро и радостно выдал ответ. Шон не полез в рюкзак, он просто вытряхнул содержимое на траву: вместе с кремом на траву полетели салфетки, телефон, кошелек и еще коробочка с тампонами. Когда же женщины прекратят стесняться своей природы! Когда-нибудь… А сейчас пришлось отвернуться.

— Как ты себя чувствуешь?

Я промолчала, приняв вопрос за стандартную вежливость, но Шон развернул меня к себе.

— Зачем ты в эти дни поехала на велосипеде?

— Потому что я всегда так делаю. Мне плохо только в первый день, а сегодня я в полном порядке. Если не считать того, что тело требует сна. И ты, кажется, искал крем…

— И я его нашел.

— Заодно дай мне, пожалуйста, влажную салфетку. У меня пальцы жирные.

Пока я вытирала руки, Шон подсел настолько близко, что его колени оказались по моими локтями, а руки скользнули под футболку, нещадно задирая ее и сзади, и спереди.

— Что за дурацкий бюстгальтер у тебя?

— Спортивный, — едва слышно выдохнула я, беспомощно глядя на пустые окна церкви, в которой, похоже, так и не появилось ни одного человека. От деревни кладбище отгораживали зарослями терновника. Удивительно укромное местечко, прямо настоящий покой — никто не увидит и не услышит. Я даже не поняла, во что меня бросило от страха, то ли в холод, то ли в жар. Я попыталась дернуться вперед, но куда там вырваться! Руки Шона уже подтянули футболку к самой шее.

— Догадываюсь, что спереди тоже нет застежки? — Голос его до противного звучал весело. — Значит, повезло лишь твоей шее, потому что по такой погоде я не попрошу тебя сидеть здесь топлес. Да расслабься ты уже!

Футболка скользнула обратно по спине, я уперлась пальцами в траву, чтобы отыскать опору в стороне от коленей Шона.

— Зря ты считаешь, что парням в шестнадцать, кроме секса, ничего не нужно. Я ждал ее еще целый год. Из-за моей татуировки, ее перестали пускать на танцы. А я перестал разговаривать с матерью, когда она сказала то же, что до того бросила Йона. Отец сказал, что мне следует сделать другую татуировку и постараться забыть владелицу этого имени. Тем более теперь ты учишься в старшей школе в городе, а она все еще в средней в деревне. Утром нас отвозил отец Падди, днем забирала моя мать. Даже вариантов не было, чтобы мне разрешили взять велосипед. У меня оставалось немного денег с лета, и я решил до Рождества сбежать из дома. Я умудрился незаметно пронести в рюкзаке еще одни джинсы и футболку, Падди принес пару своих, и с середины уроков я сбежал, передав через приятеля две записки: одну для моих родителей, другую — для нее. Через интернет я уже нашел компанию таких же отчаянных, мы вместе снимали конуру и работали на черных работах. Я надеялся накопить денег за год-два, пока она закончит школу, и когда нас с родителями перестанут связывать денежные отношения, мы сможем окончательно наплевать на их мнение. Но она не пожелала ждать два года. Она сюрпризом приехала ко мне и сказала, что со школой завязано, и она уже нашла работу в книжной лавке. Сказала, что прошло время, когда мужчине было стыдно иметь работающую жену. Мы были вместе семь лет, а потом ей вдруг стало стыдно иметь мужа, с которым она обязана работать… Длинная история закончилась еще одной татуировкой, как и предлагал изначально отец, и примирением с матерью, которую я не видел восемь лет. Так что не был я ни хорошим мужем, ни хорошим сыном. Лучше бы рисовать научился, как любит шутить Мона.