Геракл - Антонио Дионис

Отвращение охватило Геракла при мысли о будущей жизни рядом с родителями и братом.

Так ошибся Амфитрион. Рассчитывал царь, что жизнь среди величавых и вечно спокойных горных громад научат сына ко всетерпению и рассудительности. Но лишь чудаку, любовавшемуся игрой света и тени в ясные дни, кажутся горы средоточием мудрости.

Геракл, поселившийся в сердцевине вулкана страстей и насмешливого грохота хохочущих обвалов, научился лишь одному: вопреки ветрам, ливням и времени не склонять горделиво поднятую голову. Горы укрепили подростка, дали крепость и твердость мускулов и могучие плечи — горы, как и любой воспитатель, учащий ребенка только тому, что может и умеет сам, взрастили гордеца, привыкшего свысока смотреть на весь человеческий род.

Таким был Геракл в двадцать лет, привыкший рассчитывать лишь на себя. Волчица вскармливает волчонка — горы взрастили гранитный валун, прочный, но бездушный.

Вдруг две пичуги слетели к костру и, без опаски, запрыгали на хрупких лапках. Геракл хотел схватить ближайшую в горсть, но птичка увернулась, словно дразнясь, и косясь на юношу круглым глазом.

Пичуги, почти равные ростом, разнились лишь оперением. Одна была разноцветная, словно радуга после дождя, длинный стрельчатый хвост колыхался пышным султаном. Головку птицы украшал хохолок. Лапки, кокетливо окрашенные в розовый цвет, и тоже розовый клюв дополняли очарование.

Другая птица была поскромней. Ее серые перышки, раздуваемые ветром, топорщились, делая птицу похожей на шарик из пуха.

Птицы смело приблизились и устроились по обе стороны от Геракла.

Отец твой богат, — молвила одна, — твои дни потекут в роскоши и богатстве. Лучшие девушки страны будут добиваться ночи любви с тобой! Пиршествами и щедростью ты сыщешь привязанность народа, и толпы зевак будут следовать за тобой, выпрашивая твои милости!

Ты голым родился на свет! — молвила другая. — Боги не дали тебе ничего, кроме рук, ног и головы! В испытаниях и горестях пройдет твоя жизнь, но в подвигах ты завоюешь себе имя, проченное тебе Зевсом!

Дивился Алкид странным вещам: птицы не только говорили, а вроде бы поучали!

Тебе не ведомо, но при твоем рождении великий Зевс дал клятву, что выполнишь ты свой долг перед небом, — проговорила серая птичка.

Но зачем тебе выполнять чужие обещания? — изрекла другая.

Задумался Геракл, переводя взгляд с одной на другую незваную гостью. Изловчился, будто нагибаясь, чтобы лучше слышать, и сцапал пичуг, зажав в горсти, но стараясь не причинить вреда хрупким тельцам.

А теперь, — приказал юноша, — выкладывайте по порядку. В молчании выслушал тайну своего рождения герой. Так же сурово узнал, что обязан пойти в услужение царю Эврисфею, властителю в Микенах.

…но лишь двенадцать подвигов ты совершишь во имя Зевса — и будешь свободен. Так повелели боги и Громовержец! — завершила рассказ серая пичуга.

Свободен? — расхохотался Геракл. — Хотел бы я посмотреть на того, кто приказывать будет мне! — вскричал гордец.

Ну, как хочешь! — рассердились пичуги и вмиг исчезли.

Рассердился Зевс, невидимый подслушивавший разговор. Выступил из темноты перед юношей.

Но не испугался герой мощной фигуры с развевающимися волосами и золотым венцом.

Ты отныне можешь поступать, как хочешь! — сурово молвил Зевс. — Раз тебе наплевать на данное мною слово, живи сам! И не надейся на поддержку небес!

О всемогущий! — запальчиво отвечал юноша. — Я не заставлю тебя краснеть за не сдержанную клятву — я пойду в Микены! Но не ради тебя — ради того, чтобы я смог себя испытать и носить имя «Геракл» по праву содеянного! Но даже небу я не позволю покушаться на мою свободу, принуждая делать то, что мне самому не захочется!

Пусть будет так! — ответствовал Зевс.

И порешил уязвленный Зевс ни в коем случае, какие бы испытания не выпали на долю Геракла, не вмешиваться в его судьбу.

Даже, если лютая смерть или страшная болезнь поразят гордеца, пусть же рассчитывает лишь на себя, как и хотел! — рассердился Громовержец.

А Геракл усмехнулся и потянулся к глиняному кувшину с кислым молоком. Зашевелился старик пастух. Протер глаза, просыпаясь.

Что за шум мне чудился в полудреме? — спросил пастух юношу.

Да так, Зевс приходил! — не отрываясь от крынки, ответил Геракл.

Ну-ну, — пробурчал старик, — а весь сон светлых богов не изволил к тебе пожаловать? И, дивляясь странным фантазиям молодости, снова уснул, укутавшись в шкуру.

А Геракл, не сказавшись и не став дожидаться рас света, подхватил старый плащ и отправился вниз, в долину, у всякого встречного спрашивая путь в далекие Микены.

Но в дороге встретилась ему колесница, запряженная двумя старыми клячами: то царь Эврисфей, по наущению Геры, выслал гонцов за своим новым слугой и нарочно не дал добрых лошадей, желая Геракла унизить.

Чуть шевелились дряхлые кони, тяжко вздымались бока, сквозь шкуру, покрытую язвами и лишаями, проступили ребра.

Ничего не сказал Геракл. Лишь распряг лошадей, взвалил себе на спину и так, таща на себе коней, предстал перед Эврисфеем.

Ужаснулся, испугался Эврисфей такой нечеловеческой силе нового слуги — теперь он и сам всем сердцем желал поскорее избавиться от Геракла.

Часть II

ПРОСЛАВЛЕННЫЙ ГЕРОЙ

ПЕРВЫЙ ПОДВИГ

Геракл убивает Немейского льва

Прекрасен и благославен мир. Прекрасна земля Греции. Но чем-то прогневали жители Немей богов. Поселился в окрестностях огромный хищник, нападая на скот и пугая жителей селения диким ревом.

Боятся люди пасти стада на лугах — стоят нетронутыми густые травы. Выйдет путник в дорогу, идет, помахивая беззаботно котомкой, — и вдруг бросится на человека желтая молния и уволочет жертву в девственные дебри Немейского леса.

Хариклия, молодая вдова бедного земледельца, что умер, простудившись после внезапно налетевшего града, слышала рассказы бывалых людей о жутком звере, поселившемся рядом. Но выбора не было: либо пропадать ей с ребенком с голоду, или направиться в город в поисках работы.

В последний раз Хариклия подвязала виноградные гроздья у родного жилища: не ей доведется собирать урожай. Окинула прощальным взглядом родную деревню и, вздохнув, подхватила своего первенца, двинувшись в путь по песчаной дороге.

Пока не скрылось селение за поворотом, вздыхала и причитала Хариклия. А затем повернула свои помыслы к сыну — последней оставшейся ей на земле радости. Первенца Хариклия любила неистовой материнской любовью, не могла наглядеться на его пухлые ручки, украшенные младенческими перевязочками. Целовала сучащие воздух ножки. Малышу исполнился только годик, а он уже сам пробовал вставать на ножки и произносить первые складные звуки, вызывая умиление матери. Даже соседки подсмеивались над ней, говоря:

Хариклия! Ты словно царевича собираешься вырастить! Побойся гнева богов, глупая женщина! Разве можно так похваляться своим ребенком?

Но Хариклия не слушалась ничьих доводов, считая, что никакой царевич не сравнится по красоте и уму с ее мальчиком.

Вот и наказали меня боги за дерзость, — думала женщина о своей несчастливой судьбе. — Буду я теперь в чьем-нибудь услужении, будет мой малыш собачонкой бежать на хозяйский свист! — Но тут же одернула себя: — Нет, вырастет мой малыш, и влюбится в него царская дочь. Жизни своей не будет мыслить без моего сына, а я еще буду выбирать, чей царь богаче, да какие земли плодороднее! — Так порешив будущее, Хариклия повеселела, спорее заторопилась по дороге, чтобы быстрей им встретилась царская дочь.

Меж тем, в мечтаниях и мыслях, Хариклия не заметила, как подошел час кормления. Женщина свернула с дороги в лесную сень.

Выбрала траву помягче и опустила расхныкавшегося ребенка. Устроилась рядом, распустив одежды: она все еще кормила мальчика грудью, гордясь, что боги даровали ей столько молока. За время пути груди набрякли благостной влагой, отяжелели. Хариклия пристроила малыша на коленях, он тотчас нащупал материнский сосок.

Ишь, вцепился, как клещ! — улыбнулась женщина, любуясь на свое сокровище.

Младенец насытился и тут же уснул, сунув в ротик указательный палец. С минуту, не отрываясь, смотрела Хариклия на дитя. Потом положила его в тень, чтобы солнце не напекло малышу голову. Развязала узелок со снедью и тут же ахнула: в спешке она позабыла бурдюк с кислым козьим молоком, что приготовила себе для питья. И, словно нарочно, тут же захотелось пить. Хариклия в растерянности огляделась. Где-то неподалеку она расслышала слабое журчание — так по камешкам струится ручеек. Ребенок по-прежнему спал. Хариклия накинула на ребенка свой платок, чтобы не досаждали насекомые. Быстро вскочила на ноги, собираясь через несколько минут вернуться — жажда мучала с непреодолимой силой.