Чужие - Фло Ренцен

***

Глоссарик к ГЛАВЕ ЧЕТВЕРТОЙ Мокка-бэйлиз

Späti — читай: шпэти, киоск, открытый до полуночи или круглосуточно, от слова spät, т. е. поздно

фрэгрэнс — по-английски вообще-то «запах», но подразумевает духи, парфюм

ГЛАВА ПЯТАЯ

Монтепульчано или Всех благ

ну и где ты есть

щасcccc

Я обещала Каро, что «приду» к ней на день рождения, вот и «иду».

Она: я думала, ты сегодня дома

Я: не, на работу ездила

Она: на такси?

Каро всегда как нельзя лучше осведомлена о том, что творится в Берлине.

Я: подвезли

Она: кто?

Я: Миха

Она: с какого???..

Я: Тебе от него привет. Поздравляет с днем рожденья

Она: ???????!!!

Я: встречай

Бокал красного уже у меня в руке — ненавижу его, но белого не было. Не было и микс-дринков, а брать какой-то жесткач не хотелось. Настроение не то.

Оправившись от впечатления, что меня с работы провожают мужчины, сажают на «такси» и заботливо следят, чтобы не забыла телефон, Миха по дороге втыкал мне что-то про корону, про работу. Про Линду то ли решил не говорить, то ли я не слушала.

Получив сообщение от Каро на въезде в Панков, ругнулась вслух: «Забы-ы-ыла…» Специально попросила Миху тормознуть за квартал от дома, высадить. Но он настоял, что подождет — наверно, просто интересно было, куда это я пойду. Насколько я понимаю, валить домой к своей ему было сегодня тупо скучно. Ладно, не мои проблемы.

Не посчитала нужным шифроваться — просто у него на глазах зашла в продуктово-выпивошный ларек Vikita’s Späti и попросила у Викиты, моложаво-худенькой тетеньки из Бангладеша бутылочку «недорогого Монтепульчано». Та продала его мне по цене французского шампанского, такого, какого сроду не бывало у нее в ассортименте.

Про Викитин ларек и правда можно по-местному сказать «Späti» — шпэти — потому что открыта она круглосуточно. Своих помято-перегарных завсегдатаев она знает и зовет по имени. Они и меня приветствовали, как свою. Вернее, безобидно «заценивали», словоохотливо, но ненавязчиво предлагая помочь мне раздавить приобретенную мной бутыль. Воображаю, как там на моих «знакомых» лупал глазами Миха. Впрочем, они вслух списали его, как неубедительного, безошибочно определив, что совершенно очевидно «такая, как я», не «про него», а он — всего лишь мой шофер. Я не бежала, а, оплатив покупку, спокойно удалилась, вежливо попрощавшись с тетенькой-ларечницей. Само собой, к ее ответным прощаниям присоединились и завсегдатаи.

А вот торта я не купила.

Каро зажигает свечку на панаттоне, купленном, как видно, в супермаркете у нее через дорогу. Супермаркет у них немецкий, а вот панаттоне, если изображение в скайпе не врет, от того же поставщика, что импортируют и к нам.

Припоминаю, что она никогда не любила печь, как, собственно, и я. Моим извечным оправданием поначалу было «некогда», теперь же — «не для кого». А Каро оправданий даже не искала — не перед кем оправдываться. Вообще, сейчас мне кажется, что что-то вывело ее из равновесия.

Мы чокаемся с веб-камерами, я вместо панаттоне грызу фисташки. Шарю, нет ли у меня еще чего. Надеюсь, Миха не подсунул мне тайком мишек? Воспоминание о них лезет в меня, выдавливая непроизвольно-смущенный смех, попутно меня передергивает до мании преследования. Я судорожно копаюсь в сумке под пристальным взглядом Каро, потягивающей свое — другое, но тоже красное.

Мишек, естественно, в моей сумке нет, как нет людей, выдуманных с горя или вследствие психоза. Вместо мишек нащупываю сотовый и машинально извлекаю его из сумки. И тут же чувствую, что от моего сотового… пахнет.

Запах отнюдь не неприятный, да и — нет, чужим его не назовешь. Я знаю его. Он, запах, был со мной близок, как и его источник. Он просто… новый. Ново то, что мой смарт пахнет этой смесью туалетной воды и сигарет и такой типично-мужской, резковатой свежестью.

Взъерошенная свежесть, окрещиваю я этот фрэгренс, улыбаясь темному дисплею. Не спешу его трогать или вообще что-либо в нем сейчас менять. Пусть побудет, как есть, а то мало ли — вдруг что-то там нарушу и уничтожу запах. Не хотелось бы — зачем-то же ведь он его мне оставил. Мужики это любят — помечать территорию. Значит, его территория — я? А сотка — подобие телеметрического датчика в заповеднике. Забавно. И отчего только мне кажется, что такое ему не чуждо?..

Верчу-споласкиваю пузатый бокал, в котором жаркими, красными волнами плещется Монтепульчано — оно не так плохо или я уже порядочно его нахлебалась? Вроде нет. Как бы там ни было, мысль о том, что мне предстоит расправиться с ним в одиночку, больше не пугает и не нагоняет тоску.

У Каро по ту сторону дня рожденья дела не лучше, чем у меня, ее единственной гостьи. Кто знает, может, даже хуже. И кто знает, так ли хорош Ламбруско, ее компаньон на сегодня — не замечаю у нее расслабона, хоть и хлещет она его, как виноградный сок. Что-то она сама не своя.

Смешно, но кажется, напоминание о Михе, никак не отразившись на мне ни до, ни после встречи с незнакомцем, изрядно взбудоражило Каро.

Мы шутя-лениво болтаем с ней, то и дело чокаемся, подливаем. Сами себя или друг дружку спаиваем.

— Что, Михаэль тебе еще и пишет? — язвит Каро, полагая, что там, в сотке я узрела Миху или какое-нибудь его «ценное» высказывание. — Он никогда не умел писать.

Смотри-ка. Как будто она знает. А вообще, права она. Наверно, нынешняя непринадлежность ко мне этого «Михаэля» делает его доступным для ее воспоминаний. О том, что было и о том, что могло бы быть — и ее претензий на этот счет. Или Каро завидует просто — какое-никакое, а внимание. У нее, с ее локдаунами, и такого нет. Идиотская жизнь.

Беззвучно смеюсь, закрыв глаза, и окунаю кончик языка в Монтепульчано.

Томный, пьяный вечер