Чужие - Фло Ренцен

Или даже беспокойство: а вдруг не я ему нужна, а… да черт его знает. Шпионить у нас пришел. Вынюхивать. Воровать, е-мое. Данные или что там. Мобильные телефоны, которые плохо лежат.

И не от этого страшно, а что повелась, доверилась. Тело доверила, как-никак. Уже доверила и снова собираюсь. И как ни странно, беспокойство это живо берет верх над всеми остальными чувствами — я тоже не делаю ни малейшего движения к нему навстречу, уже ругаю себя за глупость и неосторожность, а нашего прибытия на конференц-этаж начинаю побаиваться.

Отправлю. Сбегу. Пусть выбирается, как хочет. Скажу — заставил, угрожал. Совру. Да, врать. Врать напропалую. Впервые вижу. Украл, присвоил карточку.

Тупые чувства. Ненавижу страх — откуда взялся? Ну что он мне здесь сделает? Сейчас здесь нарисуется кто-нибудь, здесь конфи постоянно забронированы. На что рассчитывал? Дурак.

Подбоченившись, сую руки в карманы плаща и дарю ему свою самую презрительную усмешку — на тебе, посмотри. Не жду реакции — а тяжесть незаметно сваливается с плеч. Все, пронесло, кажись? Я оклемалась?..

Тут только до меня доходит, что мы не едем. Когда остановились, я не помню, но стоим, наверно, уже с минуту — не небоскреб наш Буда Хауз, ведь правильно.

— Какого… — возникаю — и не договариваю: будто впервые разглядела его лицо. Да ведь на лице его что — страх? Разве ему свойственно бояться?

Взгляд исподлобья, глаза слегка прищурил — в них вопрос и недоверие. Не ко мне — просто ему не верится, что я это серьезно. Слегка скривил свой рот и получилось почти жалобно — а может, я опять надумаю? А можно не осуществлять тех планов, которые он прочитал только что в моих глазах?

Да, это снова та самая затравленная угрюмость, с которой отпускал меня в прошлый раз. В первый раз. Когда понял, что я уйду. Ушла. Так значит, он и теперь это почувствовал и понял? И просит, чтоб не уходила? Он просить умеет?..

Откровенно удивляюсь ему: не может же он чувствовать, что там, во мне, происходит…

Может.

Мало того, его действия, выражение лица, его изменившаяся поза — это реакция на… меня.

Черт, как сближает это странное понимание друг друга. И еще эта необычная манера — не требовать, а просить.

Но что за перетягивание каната? И как мне теперь уйти после этого?

Надеюсь, вопрос этот не блеснул сейчас в моих глазах? Голубые глаза часто кажутся наивными, да еще в обрамлении светлых волос и в сопровождении округлых губок, небольших, но красиво очерченных, будто сложенных бантиком. Только нос у меня слишком прямой, чтобы назвать меня ангелочком. Всегда был — да я и ангелочком никогда не была. А вот «прямой» была, чего греха таить.

Я отчего-то чувствую, что все это — его желание, решительность, угрюмость и мольба — это все — он. Что если бы, к примеру, захотел соврать мне или охмурить, то действовать стал бы как-то иначе. Болтать бы больше, что ли. Но он молчит, а лифт стоит.

Тут до меня доходит, что вопрос его только что разрешился. Мне кажется, теперь я вижу, как он расслабляется, вернее, тоска разгладилась, решимость же осталась. По-моему, не нужно говорить, если и без слов все ясно. Ясно мне — ясно и ему?..

Тут он отделяется от зеркала. Правильно, меня не интересует отражение. Я ко всему потеряла интерес, кроме оригинала.

А он делает шаг мне навстречу, просто кладет мне руку на затылок, притягивает к себе и целует. Я отвечаю сразу же с готовностью. Нет, это не дежа-вю. Нет тех стихийных движений, обрывков чувств, осколков мыслей, как неделю назад. Теперь все иначе — я хочу его сильно, устремляюсь к нему — а он еще чуть-чуточку стремительней меня. Наши губы и руки безошибочно нашли друг друга, мы оба сильные, не уступаем друг другу, да и не надо.

Его губы — на моих губах, он целует меня, я отвечаю на его поцелуи своими. Целуемся уже с минуту, а я настолько утонула в нем, что лишь сейчас заметила.

Да, мы все-таки целуемся в лифте, но теперь мне решительно плевать, если это, может быть, пошло. Я чувствую, что плевать и ему, вернее, что он вообще не имеет привычки заботиться о правилах, установленных другими.

Его язык проник в мой рот почти до горла, а я лишь запрокидываю назад голову, полузакрыв глаза — он прижимает мой затылок, а я делаю с ним то же самое. Мы будто окна распахнули навстречу друг другу.

Все же не могу удержаться от сравнения — в поcледний раз он меня так не целовал. Если я что-нибудь в чем-нибудь понимаю, то он соскучился по мне. Еще, похоже, я соскучилась по нему.

Снова пошел лифт, мы прибываем и резко отрываемся друг от друга. Нам повезло, что, видно, все уже вернулись с перерывов и разбрелись по своим углам. Народу нас перед лифтом встречает совсем немного, и те секунды, которые нужны, чтобы мимо них пройти, кажутся мне вечностью.

Этот кратковременный, вынужденный отрыв друг от друга заводит по-злому, гонит вперед на поиски пристанища для нас и нашей страсти. Помимо туалетов в конференц-центре есть душ и раздевалка и мы заваливаемся туда.

В его страсти совсем нет грубости — в прошлый раз тоже не было, вспоминаю зачем-то. Воспоминания эти приятны и лишь подхлестывают. Его поцелуи будоражат кровь, пальцы будто надавливают на специальные точки на теле, заводят и мои поцелуи, запускают и мои пальцы.

Он не сваливает меня на скамейку, а бережно устраивает на ней, как будто сладкий стол себе готовит. Я чувствую, что больше не чужая ему — его губы и руки меня уже как будто где-то видели и теперь, вот, рады вернуться. Усадив меня, он даже замирает на мгновение.

Поддерживая под коленки, окидывает взглядом более осмысленным, легонько кивает сам себе:

— Красивая.

Одна из его рук отрывается от моей коленки, подкрадывается к моему лицу и начинает гладить — а я зажмуриваюсь от удовольствия. Его пальцы скользят по моим щекам. Заставляю себя открыть глаза и посмотреть — его взгляд