Ключ от миража - Татьяна Степанова

— Вот, взгляни пока.

Катя открыла папку. Много бумаг. Список каких-то фамилий, имена, номера квартир, этажи. Какие-то граждане Тихие, Васины, Гринцеры, Зотовы. Она пожала плечами — кто это? Колосов включил запись с самого начала. Катя увидела на экране стены, стол. За столом кто-то сидел, но в кадр попали только его руки, устанавливающие микрофон, — крепкие такие, цепкие, ухватистые. На тыльной стороне кисти этих рук виднелась татуировка. Катя тут же по простоте душевной решила: вот он, убийца-душегуб, попался. Но оказалось, что некто с татуировкой и был тем, кто задавал вопросы, играя роль следователя. А в следующем кадре появился и тот, кто на эти вопросы отвечал.

Катя увидела мужчину лет сорока — худощавого, смуглого. Волосы у него были волнистые, пышные и сильно тронутые сединой. Черты лица — резкими. Темные глаза под густыми черными бровями дерзко смотрели прямо в камеру. Одет он был в черную шерстяную водолазку и в супермодный пиджак из отличной итальянской кожи бордового цвета. На левой руке — массивная золотая печатка.

Колосов выключил звук.

— Вот, это у нас некто Литейщиков Валерий Георгиевич из квартиры №24 на седьмом этаже в том самом доме на Ленинградском проспекте, где нашли Бортникова.

— И вы подозреваете его в убийстве? — спросила Катя. — Он что же, его сообщник?

Колосов посмотрел на экран и нажал кнопку «пауза». Кадр замер.

— А ты полагаешь, что у Бортникова был сообщник? — спросил он.

— Возможно, и был. Возможно, именно к нему Бортников и приехал в тот дом. Ведь к кому-то он пришел туда? — Катя тряхнула списком. — Это, значит, жильцы? А почему вы начали именно с Литейщикова?

— Потому что он сидел, — Колосов не очень весело усмехнулся. — Восемь лет в колонии с восемьдесят девятого года. Дали вообще-то ему двенадцать, но отсидел он восемь — был досрочно освобожден за хорошее поведение.

— Он сидел за убийство такой срок? — спросила Катя.

— За контрабанду и валютные операции. — Колосов убрал «паузу». — Теперь послушай, — он чуть прокрутил запись вперед и включил звук.

Катя услышала хрипловатый, насмешливый голос: « — А я вообще не понимаю, как это я вдруг снова попал в эти стены?»

— Кто его допрашивает? — спросила Катя. — Чьи это там руки мелькают с татуировкой блатной?

— Это Коля Свидерко. Тебе фамилия эта должна быть знакома.

— Да уж, слыхала, видала, — ответила Катя. — Что-то обручального кольца нет. А он ведь вроде снова у нас женился. Ты же на его свадьбе был, сам хвалился.

— Они, кажется, снова не сошлись характерами, — Никита уклонился от сплетен. — Коля натура тонкая. Женщины этого не ценят и не понимают.

« — Ты, Валерий Геннадьевич, — Катя услыхала голос „тонкой натуры“, — такие вещи должен не переспрашивать, а с налета сечь. На лету схватывать. Неужели за восемь-то лет не выучился понимать, что и почему в нашем деле?»

Далее Катя следила за вопросами и ответами на пленке, словно за игрой в пинг-понг.

ЛИТЕЙЩИКОВ. Я свой срок, начальник, давно отмотал. Надзор с меня тоже вы сняли. Перед законом я чист. Совесть моя спокойна. На лету мне схватывать нечего.

СВИДЕРКО. Квартира, гляжу, у тебя новая. В хорошем доме. Ты как прописаться-то туда сумел? Ты вроде у нас в картотеке по другому адресу проходил раньше?

ЛИТЕЙЩИКОВ. А за взятку. Дал бабки, и все. Шутка, начальник. Хотя… А если и за взятку, так что? Вы при этом не присутствовали.

СВИДЕРКО. Ты Бортникова Александра давно знаешь?

ЛИТЕЙЩИКОВ. Кого?

СВИДЕРКО. Кого… Ну, мужика, которого у вас в подъезде убили, — ты его раньше знал?

ЛИТЕЙЩИКОВ. А его что же, Бортников была фамилия?

СВИДЕРКО. Да, Бортников.

ЛИТЕЙЩИКОВ. Нет, начальник, не знал.

СВИДЕРКО. И раньше не видел, никогда не встречал ни во дворе, ни в подъезде?

ЛИТЕЙЩИКОВ. И не видел, и не встречал.

СВИДЕРКО. В пятницу вечером и в субботу утром ты где был?

ЛИТЕЙЩИКОВ. Дома. А что? Я ж говорю: надзор ваш за мной кончен.

СВИДЕРКО. Это тебе только так кажется, Валерий Геннадьевич. Такие люди — и без надзора!

ЛИТЕЙЩИКОВ. Что ж, так и будете меня теперь таскать по каждому пустяку?

СВИДЕРКО. Это не пустяк, это убийство, Кислый. Тебя ведь в колонии так величали? Мокруха это, Кислый, скверная мокруха.

ЛИТЕЙЩИКОВ. Да я же говорю, я этого мужика в глаза не видал! Я дома был. Утром проснулся в субботу — слышу хай какой-то у лифта на лестнице. Я дверь открыл — соседи, мент в форме, горланят все, как в зоопарке. Орут — убили! А кого убили — черт его знает.

СВИДЕРКО. Ты где работаешь сейчас? Кем?

ЛИТЕЙЩИКОВ. Ну, на фирме, а что?

СВИДЕРКО. Что за фирма? Адрес? Чем занимается?

ЛИТЕЙЩИКОВ. Ну, автосервисом занимается. Круглосуточным.

СВИДЕРКО. Но ты ведь, кажется, не слесарь, не механик.

ЛИТЕЙЩИКОВ. А моя работа, начальник, не в жестянку молотком стучать. Головой думать — вот моя обязанность. Дело расширять, клиентов привлекать.

СВИДЕРКО. Адрес давай фирмы своей, телефон.

ЛИТЕЙЩИКОВ. Да что вы, в самом-то деле? Ваше-то какое дело? Ну, в Медведкове у нас офис, телефон только сотовый.

СВИДЕРКО. Мне что, прямо сейчас в автотранспортный отдел на Петровку звонить, дальше разбираться с фирмой?

ЛИТЕЙЩИКОВ. Да звони куда хочешь! Еще пугает… Пошел ты! Я уже пуганный, понял? Тоже вот тогда к таким же вот попал. Все вопросики тоже кидали — был — не был, брал — не брал. И посадили. А за что? Валюту продавал. Валюту! Пару сотняжек «зеленых» поменял каким-то грузинам… Сейчас вон на каждом углу меняй хоть «лимон», хоть в евро-разъевро… А мне восемь лет припаяли. А я вас спрашиваю: за что?! Когда с зоны пришел, думаешь, хоть кто-то обо мне вспомнил? Я от туберкулеза загибался, кровью плевал… Десять лет жизни вы моей украли так, за здорово живешь. Я у начальника колонии потом спрашивал: справедливо, мол, разве так? А он мне: тебе не повезло, тогда такой закон был. Система такая. А сейчас все изменилось. Да мне-то что с того теперь? У вас ведь всегда одно и то же: на словах — закон, а на деле…

СВИДЕРКО. И на деле у нас закон. А ты давай потише митингуй. Я сказал — горло свое сократи. Тут не барак, а госучреждение. Тебя как свидетеля пригласили показания давать. И нечего тут в истерику впадать, не на кого тебе жаловаться, понял? За то, что было, ты отсидел. А сейчас у вас в доме убийство произошло зверское.

ЛИТЕЙЩИКОВ. Ну, логика, а? А я судимый. Значит, давай хватай меня снова, дави признанку. Знаю я вашу методу, ученый.

— Он что, правда туберкулезом болен? — спросила Катя Колосова.

— Да, пару лет назад курс лечения проходил в больнице. Он потому и квартиру-то получил однокомнатную. После освобождения в коммунальной жил, его родственники туда выпихнули. А там еще две семьи, дети маленькие. По правилам нельзя. Дали ему, как туберкулезнику, отдельную. Насчет взятки это он так, дерзит Кольке. Там по квартире было совершенно законное решение вынесено.

— Жаль его, — сказала Катя. — На вид он совсем не злодей. Задерганный какой-то. А что за контрабанду он возил? Где? Через границу, что ли?

— У них группа была организованная. Согласно материалам дела, туда разные люди входили — и торгаши, и спортсмены. В конце восьмидесятых привозили из-за рубежа технику — телики, видео, магнитофоны и все такое. И в одну комиссионку загоняли втридорога. Правда, за деревянные рубли, — Никита хмыкнул. — Сейчас об этом и говорить-то даже чудно. Как во сне все было.

— А он за этот сон восемь лет отсидел в тюрьме, — сказала Катя. — Зря вы так с ним. Этот твой Свидерко такими вот разбойничьими методами убийцы не найдет.

— Какими методами? — Колосов задумался на секунду. — Значит, тебя не устраивает такой подход к работе по этому делу?

— А тебя он устраивает? — Катя отвернулась к экрану. — Дай до конца дослушать.

Литейщикова ей было просто жаль.

СВИДЕРКО. Ну, значит, ты не хочешь нам помочь в этом деле? Не желаешь, значит, ценить доброго к себе отношения?

ЛИТЕЙЩИКОВ. Я, начальник, наседкой вашей сроду не был. Когда на нарах сидел, не сломался, не прогнулся под вас. А сейчас я вольный, начальник. Человек и гражданин, с паспортом, с пропиской. Так что иди ты от меня… Ищи информатора себе в другом месте, может, найдешь. Сейчас сук много развелось. А меня не пугай. Я плевать на твои испуги хотел, понял? А наезжать на меня снова начнете, я жалобу прокурору напишу. Я свои права знаю. За восемь лет кодекс назубок выучил.

Колосов выключил телевизор.

— И это все? — спросила Катя. — И больше по убийству у вас ничего нет?

— Еще список есть вот этот и снимки кой-какие, — Колосов кивнул на папку. — Ну и что скажешь?

— Ничего, очень плохо. Садись, «два». Если это действительно все, то, Никита, это у вас в перспективе «глухарь». Висяк.

— А почему так категорично?

— Потому что такое дело требует особого подхода. Я, конечно, не знаю всех деталей, но даже после этого медвежьего допроса это ясно как день.