Ключ от миража - Татьяна Степанова

— Ничего, не рассыплюсь. Спасибо тебе. Ты и так мне очень помог. Только вот…

— С Вадимом я сам буду говорить. Он, конечно, снова позвонит сегодня, и я с ним серьезно поговорю. — Тем более сегодня вечером тебе надо быть дома, — мягко сказала Катя и выставила его за дверь.

Щелкнул замок. Она осталась в квартире одна.

Этот узкий длинный коридор. Голый, неуютный. «Наверное, как в общаге, — подумала Катя. — Как в коммуналке». Она никогда не жила ни в общежитиях, ни в коммунальных квартирах и довольно смутно представляла себе, что это такое.

Но этот коридор ей не нравился. Катя поплелась в комнату. Попутно начала раздеваться, достала из сумки махровый халатик. Намеренно разбрасывала вещи — это туда, на кресло, это на диван. Кофточка приземлилась на ковер, джинсы упали на пол. Милый сердцу, привычный глазу хаос немного взбодрил. «Пусть все так и остается, — решила Катя. — Завтра утром, когда проснусь, можно будет вообразить, что я дома». Она оглядела комнату — чистые бежевые обои, голый подоконник. Нет, как дома не получится, нет.

И тут она вспомнила, что завтра не надо идти на работу. Потому что работа здесь, что называется, на дому. Катя набросила халат и пошла в душ. Долго шпарила ванну горячей водой. Зеркало над раковиной запотело. Катя коснулась стеклянной поверхности, написала на матовом поле свое имя, нарисовала сердечко. Вода гудела, наполняя ванну. Дверь, не имевшая запора, никак не хотела закрываться. Кате пришлось с силой захлопывать ее, но и это не помогало.

Вот и сейчас белая дверь медленно со скрипом открылась, впуская в теплую ванную прохладный воздух. Катя смотрела в зеркало: по стеклу стекали струйки, нарисованное сердце таяло прямо на глазах. В зеркале, как в тумане, Катя снова увидела себя, дверь и…

Коридор тоже отражался до самой входной двери. Катя подумала: как неудачно расположена в этой квартире ванная — фактически напротив входа. Нет бы ближе к кухне, там, где ютится бесполезный пустой чулан.

После душа Катя быстро разобрала на диване в большой комнате постель и легла. Слава богу, ночью никакой оперативной инициативы от нее не требовалось. А утром… Там решим, утро вечера мудренее.

Около одиннадцати Катя уснула. И спала без снов. А потом вдруг проснулась — легко и сразу, как обычно просыпалась по выходным в десять или в одиннадцать часов утра. Но в комнате было темно. Катя нашарила часики, включила светильник. Стрелки показывали половину четвертого. В квартире было очень тихо. Катя приподнялась на локте. Что это? Что это было? Ведь ее что-то разбудило. Какой-то звук. Спросонья она плохо ориентировалась — где она, что это за комната? Ах да…

Звук повторился. Он шел из темного коридора. Нет, из-за входной двери, с лестничной клетки. Катя вскочила с дивана, без тапочек босиком ринулась в коридор. В двери, точно призрачный кошачий глаз, мерцал желтый огонек. Катя не сразу сообразила, что это — обычный дверной «глазок», освещенный снаружи лампочкой. Она прильнула к «глазку» — пустая лестничная клетка, зеленая металлическая труба лифта, забранная сеткой.

Звук был тот же самый. Металлический лязг. Это всего-навсего ехал лифт. Кто-то вызвал его на первый этаж и теперь поднимался. Катя подождала: лифт миновал пятый этаж и остановился на шестом.

Катя вернулась на диван. Это просто лифт. Кто-то из жильцов загулял и вернулся поздно. А я хочу спать. Я буду спать. И вообще, на новом месте приснись жених невесте…

Она вздрогнула, снова оторвала голову от подушки. Часики оглушительно тикали у изголовья. На белом потолке, бледно освещенном заоконным фонарем, точно черные змеи, шевелились тени. «От ветвей, ветер их колышет там во дворе, — Катя смотрела на этот рваный узор над головой. — Какие высокие потолки в старых домах. Сколько тут воздуха…»

Но в комнате было душно. Катя физически чувствовала это. Пришлось снова вставать, открывать форточку. Чтобы дотянуться до нее, пришлось вскарабкаться на подоконник. За окном был пустой, залитый огнями Ленинградский проспект.

Катя подумала: вот, наверное, идиотское зрелище представляет она сейчас, в ночнушке, полуголая на подоконнике. Вот если кто в окно посмотрит. Но нет, никто ее не видит. Город спит. Все окна в корпусе темны. В первом и втором корпусах тоже все спали.

Катя приоткрыла форточку, вернулась в постель. И сразу же уснула.

Ленинградский проспект за окном был безлюден. Никто не бродил по ночному городу, заглядывая в темные окна. А если бы и захотел заглянуть, ничего особенного бы и не увидел.

На подоконнике одного из окон дома в укромном уголке за шторами сидел сиамский кот, пялился бессонно и хищно на оранжевые пятна фонарей. На подоконнике другого окна скучала забытая всеми детская игрушечная машинка на батарейках. Батарейки давно сели, и машинка теперь просто пылилась за шторой.

На подоконнике еще одного окна лежала тоже вроде бы позабытая кем-то, ненужная вещь — черная картонная коробка. А на ней — пожелтевший кусочек картона: чья-то фотография с надписью на обороте, сделанная давно, когда в ходу еще были перьевые ручки и расплывчатые фиолетовые чернила.

В половине восьмого Катя проснулась — с лестничной площадки доносились голоса.

«Вставай, дорогуша, ты на работе», — скомандовала себе Катя и ринулась узнавать, что же еще такого могло стрястись в этом доме за ночь. Набросила халат, приоткрыла дверь. Возле 13-й квартиры спорили две соседки. На пороге открытой двери стояла Алина Вишневская. Катя хорошо запомнила ее фото. Правда, на снимке Алина была запечатлена во дворе в полушубке из песца и высоких замшевых сапожках-казаках. А здесь вышла на площадку босой, в надетом прямо на голое тело мужском кожаном пиджаке бордового цвета.

Правда, тело у нее было что надо, неглиже это лишь подчеркивало — гладкая кожа, слегка тронутая искусственным загаром, стройная гибкая талия, длинные ноги. От природы Алина была смуглой и темноглазой. Волосы осветляла. Катя еще на фото обратила внимание на ее прическу — мелированные пряди были заплетены в «африканские косички» и собраны на затылке в пышный хвост.

Вторую соседку Катя не узнала. Она тоже наверняка была на оперативных фотоснимках, но… Это была маленькая, круглая, как мячик, старушка. Седые короткие волосы ее были выкрашены синькой и тронуты химией, отчего голова старушки удивительно напоминала фиолетовый одуванчик.

Разглядывая фото, Катя в основном обращала внимание на сравнительно молодых жильцов четвертого корпуса, по ее мнению, пенсионеры могли подождать, однако…

— Клавдия Захаровна, я вам в сотый раз говорю: ничего я подписывать не буду! Вы вот кашу сейчас заварите, а потом нас в милицию затаскают. — Алина придерживала рукой поднятые лацканы пиджака, прикрывая грудь, и то и дело косилась через плечо в сторону своего коридора и явно пыталась отвязаться от назойливой соседки. — Мне ходить объясняться некогда, и вообще, мне уже все равно… — Вот от вашего равнодушия, от вашей пассивности так все у нас и происходит в государстве! — Пенсионерка Клавдия Захаровна потрясла перед носом Алины какими-то бумагами. — Скоро совсем нам на голову сядут! Дождались — по двору не пройдешь, голову проломят, в подъезде вообще убьют… Да разве можно это вот так оставить? Приехала милиция, называется, по вызову. Кровищи цельная лужа, а они тела даже не сыскали! А все почему? Потому что такие же вот молодые… Некогда им, скорей-скорей все… И тот тоже раз, перед Новым-то годом. Дело-то ведь замяли, прикрыли, а? А все промолчали, будто так и надо.

— Зато вы не промолчали, вот и получили, — хмыкнула Алина. — Извините, Клавдия Захаровна, мне надо…

— Успеешь, тебе не на работу! На бумагу-то, подписывай. Надо, чтобы все жильцы подписали. Нам и в прошлый раз такую вот жалобу надо было прокурору подать от всего подъезда. И с тем бы случаем разобрались, и тут бы как миленькие приехали, сразу бы все отыскали. Вот здесь против своей фамилии подписывай, тут уже все пропечатано. Невестка моя печатала на машинке, одна подпись-закорючка от тебя и нужна-то всего. — Клавдия Захаровна буквально насильно всучила Алине бумагу и шариковую ручку и круто обернулась в сторону Катиной двери. — Ну а вы что, девушка, выглядываете? Вы когда въехали-успели?

Катя открыла дверь пошире.

— Я вчера. Вечером.

— Так вы, значит, еще не знаете ничего, — старушка оживилась. — И кто же вам, извините, такую свинью подсунул?

— Какую свинью? — Кате стало любопытно.

— Тут же убийство было в квартире. Человека нашли, мертвеца, голову ему кто-то раскроил. Вся лестница кровью была залита. — Клавдия Захаровна снизу заглянула Кате в лицо. — А вас что же, даже не предупредили? О, вон оно, значит, что… А вы и поехали, обрадовались небось. Мы-то жалобу подаем в прокуратуру насчет этого беспредела. Вот подписывайте тоже, присоединяйтесь. Только живенько давайте, живенько, мне еще по другим квартирам успеть надо, пока на работу не ушли. Вас как зовут-то, милая?