Пусть правит любовь. Автобиография - Ленни Кравиц

у меня не было денег. Я ненавидел чувство голода, ненавидел ждать этот чертов автобус. Когда он наконец приехал, я быстро заскочил внутрь, уставился в окно и включил музыку в своей голове. Я слышал мелодии без слов. Руки отбивали ритм на спинке переднего сиденья. Когда автобус тормозил в пробке, я составлял из мелодий целые дорожки, напевая себе под нос. Поездка занимала час, но музыка не давала мне скучать. К тому времени как я выходил на остановке, мое сердце пело от радости. Я проходил мимо театра «Болдуин», где, накурившись, проводил субботние вечера за просмотром старых фильмов, таких как «Блакула» и «Великий атлет».

Потом я поднимался на большой холм к нашему дому и становился еще счастливее, когда, войдя в свою комнату и не обращая внимания на беспорядок, вставлял кассету KISS с альбомом Hoter than Hell, Aja группы Steely Dan или Ballads Джона Колтрейна.

Как и все хорошие матери ее поколения, моя мама пыталась не только не давать мне болтаться без цели по улицам, но и вовлекать в творческую деятельность. Она видела, что я полон энергии, которую просто необходимо направить в нужное русло. Попробуй себя в актерской игре, сказала она. Поскольку я был такой весь из себя экстраверт, она цеплялась за веру в то, что я обладаю драматическим талантом. Вот почему она познакомила меня со своей подругой Уитни ЛеБлан, которая ставила пьесу «Мечта пекаря» с участием Хэла Уильямса, известного своей ролью полицейского Смитти в сериале Редда Фокса «Санфорд и сын». Я прошел прослушивание и получил роль сына, Кевина. Я заучивал свои реплики, а на репетициях наслаждался творчеством актеров, на которых годами смотрел по телевизору.

Спектакль шел несколько недель в театре «Апекс» на Ла-Брея-авеню. Когда я вышел на поклон, то увидел, что публика была в большом восторге. Актерство – это весело, но не настолько, как музыка. Я не мечтал стать профессиональным актером, зато я никогда не переставал мечтать стать профессиональным музыкантом. Еще я никогда не мечтал, что мой детский кошмар уступит место свету.

Священное и мирское

Словно пение ангелов

То, что произошло потом, навсегда изменило мою жизнь.

От своей подруги из нью-йоркского офиса телеканала NBC мама узнала о Калифорнийском хоре мальчиков. Зная, насколько сильно я люблю музыку, она подумала, что участие в этом хоре может оказаться полезным опытом и многому меня научить. Она взяла меня с собой на один из их концертов в Сенчери-Сити. Я не горел желанием туда идти, но она не оставила мне выбора. Оказалось, что мне нравится их музыка. Голоса сорока мальчиков сливались в единую прекрасную смесь. Их звучание меня заинтриговало. Мне нравились хитросплетения схожих гармоний. Еще мне нравился их внешний вид: строгие темно-синие костюмы, белые рубашки с оборками, черные бархатные галстуки-бабочки и лакированные туфли. Они были в ударе. Потом я познакомился с некоторыми ребятами. Мне очень нравилась атмосфера братства. Когда мама спросила, не хочу ли я записаться в этот хор, я удивил сам себя и ответил: «Да!» Я и правда видел себя там, среди них, за исполнением классических композиций.

Через неделю мама отвезла меня в офис хора, который располагался в здании Музея науки и промышленности неподалеку от Университета Южной Калифорнии. Меня представили руководителю, Дугласу Неслунду, который сел за рояль, сыграл несколько нот и попросил меня их спеть. Он услышал, что у меня есть задатки. Затем он сыграл мелодию и попросил меня ее повторить. Я прошел и это испытание.

Мистер Неслунд сказал маме, что я достаточно хорош для учебного хора и если хорошо себя зарекомендую, то у меня появится шанс попасть в концертный хор. Но до этого мне нужно было научиться читать с помощью старого метода, разработанного венгерским композитором Золтаном Кодаем, который использовал жесты для представления музыкальных нот. Поскольку многие хоровые композиции были на немецком, итальянском, французском и даже латинском языке, мне приходилось осваивать совершенно незнакомые мне разновидности произношения. Мистер Неслунд спросил, готов ли я к работе. Я не был уверен, но все равно согласился. Он напомнил мне, что предъявляет высокие требования к своим хористам. После Венского хора мальчиков Калифорнийский ансамбль был лучшим в мире. Туда допускались только опытные певцы.

По дороге домой мама спросила, готов ли я к изнурительным урокам после школы. Она хотела, чтобы я решился на это, но при этом не забывала, что по всем остальным предметам, кроме музыки, я был далеко не самым прилежным учеником. Но это же музыка. Так что я записался. Мне понравилась сама идея присоединиться к братству детей моего возраста, которые серьезно относятся к пению.

Я пошел до конца, потратил несколько месяцев на обучение, и в итоге меня приняли в концертный хор. За этим последовало целое лето еще более интенсивных репетиций. В конце того лета мы сдали тот же самый вступительный экзамен, который сдают при поступлении на музыкальное отделение Университета Южной Калифорнии. А мне было всего двенадцать. Тогда мы были готовы к концертному сезону: симфониям, операм, записям и тому подобному. Я обнаружил, что действительно понимаю и ценю классическую музыку. Родители мной гордились.

Годы, проведенные в хоре, оказались грандиозным опытом. Они стали моим единственным официальным музыкальным образованием. Формально я не обучался R&B или рок-н-роллу. Этому я учился на ощупь. Но развитие вокальных техник под руководством требовательных инструкторов оказало неоценимую помощь. Я научился петь с помощью диафрагмы. Я научился контролировать дыхание, произношение, высоту звука. И я был в восторге от того, что стоял на сцене с целым оркестром, вдыхая всю полноту его звучания, когда мы пели мелодии, написанные несколько столетий назад.

Еще одно большое преимущество заключалось в возможности завести друзей на всю жизнь. Мой приятель по хору, Финеас Ньюборн III, обладал развитым музыкальным чутьем. Его отец, в честь которого и назвали моего приятеля, был блестящим бибоп-пианистом, дядя Кэлвин был великим блюзовым гитаристом, а его крестный отец, Рэй Браун, был лучшим джазовым басистом в мире. Финеас был с характером – милый, проницательный и остроумный, – а в его душе не было ни капли подлости. Он жил в Леймерт-Парке, районе Черных искусств неподалеку от Креншо, чуть ниже по склону холма от нашего дома.

Двоюродный брат Финеаса, Джоуи Коллинз, тоже выступал в хоре. Джоуи и его мама жили в Болдуин-Хиллз, недалеко от Кловердейла. Как и Финеас, Джоуи обладал прекрасной энергетикой и проявлял большую любовь к музыке. Эти двое стали мне как братья.

Однажды Финеас и Джоуи стали свидетелями ужасного инцидента.

Нас, мальчиков из церковного хора, везли домой после репетиции. Миссис Коллинз, мама Джоуи, сидела за рулем, а бабушка Джин – на переднем сиденье. Она переехала в Лос-Анджелес